Свернули на тихую булыжную улочку с заборами, палисадниками по обе стороны. Въехали в открытые ворота, во двор, где уже стояли «Волга»-такси и «Москвич».
— За мной! — сказал Иван Корнилович и, спрыгнув с мотоцикла, направился по дорожке в глубь участка. За домом был гараж, оттуда доносились голоса.
— Лучше поздно, чем никогда! — сказал Третий парк. И вместе с Султаном поднялся навстречу вошедшим.
— Гера, я не хочу, чтоб ты уезжал, — говорила жена, собирая чемодан. — Славик совсем от рук отбился, даже не знаю, в лагерь его посылать — совсем разболтается. Мама твоя приезжает — что с ней делать? И у меня отпуск: брать — не брать? Мы же что-то намечали с тобой…
— Намечали, да, — хмуро отозвался Герман. — Ну куда рубашки-то? Зачем мне там рубашки?
— Дело твое, конечно, но можно было как-то отбиться, я не верю, что ничего нельзя сделать в этих случаях, ты просто не старался!
— Ну как же не старался?
— Вот так. Тебе нравится такая жизнь.
— Какая — такая? — вяло возражал Герман. — Ты плохо себе представляешь. Это ж не на гулянку. По сто километров в душных машинах, по песку, по грязи. Ничего себе отдых!
— Тогда я тебя не понимаю. Лев Сергеевич — один его звонок, что ж, ты ему уже не нужен, что ли?
— Нужен.
— Парад планет — тоже ведь не шутка.
— Конечно, — соглашался Герман. — Не надо столько, я же тебе твержу. Лучше платки положи, платков побольше. Трубка моя где?
— Не знаю, где твоя трубка.
— Что, опять Славик?
— Не знаю, я ее год не видела.
— Там мать этого оболтуса, Свиридова, деньги занесет, я с них не брал за шесть уроков…
Жена вдруг застыла над закрытым чемоданом:
— Слушай, если ты правду говоришь — за тебя просили и безрезультатно, то это значит… это очень плохо, Гера! Ты не думал об этом?
— Ну думал, и что?
— Ушлют вас куда-нибудь далеко. И вообще, мне это не нравится. А вдруг…
— Что?.. Да нет, успокойся.
Он весело обнял ее за плечи:
— Успокойся. Ничего не будет.
— Я тебя провожу.
— Зачем?
Это могло ему присниться в кресле у телевизора: залитый солнцем плац, солдатский строй, замерший по команде; сам он, Герман Иванович Костин, лейтенант Костин, подтянутый, бравый офицер, делает шаг к шеренге и, приставив ладонь к виску, громким чужим голосом произносит: «Здравствуйте, товарищи!» Но не приснилось — именно так все и произошло лишь сутки спустя. Именно так: Костин с каменным лицом поздоровался, щелкнул каблуками начищенных до блеска сапог, и через мгновение — побольше воздуха в легкие! — строй грянул вразнобой, но с энтузиазмом:
— Здравия желаем, товарищ лейтенант!
И ни ухмылок не было, ни разговорчиков, пока стояли в строю — все они стояли навытяжку, не совсем уже молодые люди, отцы семейств…
Все происходило по уставу, очень серьезно, а если они и подыгрывали слегка, то лишь в назидание новеньким, что затесались в их ряды.
— Не все приветствуют, не все, — отметил Иван Корнилович, он же Крокодилыч, он же сержант Пухов, присматриваясь к стоящему с отсутствующим видом бойцу в очках. — Еще раз!
— Здрав-жла, товарищ лейтенант! — дружно рявкнул строй.
— Вольно! — скомандовал Костин, придирчиво оглядывая подчиненных.
Заметил непорядок:
— Рядовой Слонов, подтянитесь. Гимнастерку застегните.
— Есть! — бодро отвечал Слон, ныне рядовой Слонов.
— И вы, товарищ! — обратился Костин к одному из новеньких. — Станьте как положено. Вольно не значит расхлябанно.
— Слушаюсь, — робко отвечал человек в очках.
Лейтенант Костин выдержал паузу и продолжал твердо:
— В ближайшие дни наш взвод примет участие в учениях в составе части. Быть готовыми, привести в порядок обмундирование, закрепленное за каждым оружие, инструмент, материальную часть… Вот пока все.
— Разрешите? — раздался голос из строя. — Тут со мной недоразумение. — Человек в водительском комбинезоне выступил вперед.
— Отставить! — скомандовал Костин. — Стать на место. Фамилия?
— Афонин.
— Сержант, научите товарища Афонина, как надо вести себя в строю. А сейчас слушаю вас, товарищ Афонин.
— Я говорю, тут недоразумение. Я приписан к другому роду войск, должен был проходить сборы по специальности… в хозяйстве подполковника Попова…
В строю засмеялись.
— Тут нет подполковника Попова, — сказал Костин. — Проходить сборы будете здесь. Можете написать рапорт…
— На чье имя?
— На мое. Лейтенанта Костина. Я ваш командир. Еще вопросы? Встаньте в строй!
Костин еще раз оглядел шеренгу и крикнул:
— Разойдись!
Посмотрел, как разбредаются. Скомандовал:
— Сержант, постройте подразделение!
Крокодилыч, он же сержант Пухов, не заставил себя долго ждать, крикнул зычно:
— Становись!
И когда все снова построились, Костин сказал:
— Солдаты по команде «разойдись» не плетутся, а быстро покидают место строя. Раз — и нету. Понятно?
— Так точно! — браво выкрикнули из шеренги, и это был Султан.
— Разойдись! — повторил Костин.
В штабе, склонившись над столом, над картой, Герман Костин, лейтенант, проходил подробное инструктирование:
— Ваш взвод будет включен на период учений в состав передового отряда. До Головинского массива следуете в общей колонне, — говорил майор, кадровый военный, самый старший из собравшихся здесь офицеров. — Далее, возглавив огневой расчет, начинаете скрытый отвлекающий маневр. Задача: форсировав речку Вору, углубиться в тыл «южных». Старайтесь избегать открытых мест, идите лесом…
— Ясно.
— Далее. Восемнадцатого в шесть ноль-ноль по прибытии к месту переправы противника вам предстоит, получив сигнал двумя ракетами, вывести орудие на прямую наводку и атаковать скопление танков. Вы должны сорвать наведение понтонов, отвлечь противника от направления нашего основного удара. Дальше в случае успеха отходите к деревне Гуськово… вот она, нашли? Оставайтесь там до особого указания. Вопросы?
— Нет вопросов.
— У меня к вам вопрос, лейтенант. — И майор весело посмотрел на Костина. — Вот мы тут спорили: это вы или не вы?
— В смысле?
— Были у нас два года назад?
— Так точно.
— Ну вот! А я что говорил? — почему-то обрадовался майор. — Ты ж с бородой был, правильно?
— Так точно.
— Физик или кто ты?
— Вроде этого.
— Все сходится, — обрадовался майор. — Только бороду потерял. А меня не помнишь?
— Помню, — сдержанно ответил Костин. — Разрешите быть свободным?
Майор помедлил, он ожидал другой реакции. Сказал холодно:
— Идите.
Артиллерийский тягач с противотанковой пушкой на прицепе выехал из леса. Впереди было поле — мертвое в ночи, неярко освещенное луной пространство.
Костин повернулся к водителю:
— В чем дело, Афонин? Была команда «стоп»?
Водитель молча тронул машину, вырулил на проселок.
— Погасите фары. Идем скрытно. И смелее, — подбодрил его Костин. — Будет поворот и спуск — двигатель заглушите, ясно?
— И как? Накатом, что ли?
— Накатом, Афонин. Еще вопросы?
Больше вопросов не было. Афонин молча, с сосредоточенным видом вел тягач. Дорога пошла под уклон. Что-то блеснуло вдалеке — внизу, изгибаясь, мерцала под луной речка.
— Ну, давайте, Афонин. Была не была! — сказал Костин. И тут же вцепился в руку водителя: — Вы что, с фарами идете?! Я сказал — отставить! Убрать свет! Идем скрытно!
Афонин выключил фары. И опять остановился.
— Ну? Что такое? — спросил Костин.
— Ничего такого. Дороги не видно.
Водитель невозмутимо молчал, откинувшись на сиденье. Он был молод, но не по годам серьезен и, видимо, знал себе цену. Лицо с правильными чертами, поджатые губы, длинные баки.
Костин тоже помолчал и произнес спокойно:
— Поезжайте, Афонин. Поезжайте тихонько. Ну? Прямо. Вниз.
— Нет. У меня люди в кузове, — отвечал водитель.
В ту же минуту вспыхнул прожектор, яркий нацеленный луч рассек мглу и пополз, ощупывая проселок.
— Приехали! — сказал Костин и, повернувшись к Афонину, прошептал, вернее, прошипел: — Как? Видно теперь? Видно или нет?
Медленно, но верно луч приближался, скользя по проселку навстречу, выхватывая из темноты придорожный кустарник. Оставались метры, секунды — и тут водитель принял решение: не дожидаясь команды, тронул тягач, осторожно съехал с дороги в низину. В следующее мгновение будто огненное облако проплыло над головой — и снова стало темно…
— Хорошо, Афонин! Теперь вперед.
Все тот же луч, ушедший было вверх по проселку, замер вдруг, а затем в долю секунды переместился на место их недавней стоянки. Та же торопливая рука двинула его вниз, мелькнуло зачехленное дуло пушки, но тягач резко вывернул и, сделав замысловатую петлю, ушел в сторону.
— Что, Афонин? У страха глаза велики? — смеялся Костин.
Водитель лишь неопределенно хмыкнул. В отличие от Костина он был совершенно спокоен.
— Таксист, кто?
— Почему таксист?
— Несговорчивый.
— Нет, не таксист, — сказал Афонин. — А вот насвистывать в машине ни к чему.
— Не понял? Кто свистит? — удивился Костин.
— Вы, кто! Всю дорогу.
— Гм. Интересно.
Подъехали к развилке. Костин достал карту. Включил карманный фонарик.
— Направо. Спускаемся к речке. Слушать команду и выполнять. Не останавливаться. Вы меня слышите?
— Так точно.
— Автобус водите, не иначе. Или трамвай. С остановками!
— Троллейбус.
— Какой маршрут?
— Шестой. Вокзал — обсерватория.
— А что за значок у вас, я видел?
— Депутатский.
— Вот как. Депутат?
— Да, райсовета.
— Власть!
Афонин с непроницаемым видом продолжал вести машину. Лейтенант молчал.
Остановились на рассвете. Впереди за деревьями просматривалась светлая гладь воды — была река, и по ней, по всему ее свинцовому зеркалу, как пулями, вздымаясь струйками, решетил дождь.
Костин вышел из кабины. Спустился на берег. Стоял, не замечая дождя.