Седой очнулся:
— Панова сразу в милицию. Насильно мил не будешь. Разворачиваемся, Лопатов. В горотдел!
— Слушаюсь, — отозвался водитель.
Седой заерзал недовольно, уже, видно, нарушен был его покой. Выключил музыку и обернулся к усатому:
— Дружок твой где?
— Дружок? Вот он дружок мой, рядом.
— Вот он я, здесь, — подтвердил юнец.
— Я про Ткача спрашиваю.
— Не знаю такого, — отрезал усатый.
Седой кивнул, отвернулся, снова включил музыку.
— Это ты зря, — сказал он. — Все равно по делу вместе с Ткачом пойдешь, никуда друг от дружки не денетесь. Нам только хлопот лишних, беготни.
— Не знаю Ткача, не знаю! — твердил усатый. — И возле киоска близко не был! Не знаю, не был!
— Ты про киоск, я про квартиру, — пожал плечами Седой. — Я про квартиру в Угольном толкую. С Ткачом вы ее брали. Еще в октябре месяце.
Панов рассмеялся:
— Давай-давай, вешай. Чего еще есть нераскрытое?
Выехали на площадь. Впереди бессонно светилось окнами здание горотдела.
Вдруг послышался стон усатого, возня, голос очкарика:
— Чего напрягся-то? Не напрягайся. Выпрыгивать не вздумай, вместе выпрыгнем!
Вылезли вдвоем, задержанный и конвоир, стали подниматься по ступенькам. Панов шел обреченно, не оглядываясь, очкарик дружески держал руку у него на плече. Так неразлучной парочкой и скрылись в массивных дверях.
Другой задержанный, юнец, оставшись один, хранил молчание, все тер, кривясь, ушибленный локоть. Глядя на его муки, Лопатов предложил:
— Давай потяну, герой. Давай. Раскряхтелся!
— Сколько весу в тебе? — спросил юнец.
— Весу-то? Ну, под центнер.
— Тайга ты, вот ты кто! Всей тушей навалился!
— А как бы я тебя достал, когда ты драпанул? Чего драпанул вдруг?
— Ну, для правдоподобия.
— И я для правдоподобия! — нашелся Лопатов. — Терпи, казак, терпи… Роман Иванович, это он и есть. Тот самый парнишка.
— Я понял, — кивнул, не оборачиваясь, Седой. — Наш человек в Гаване.
— Ваш, ваш, — усмехнулся юнец. — Плюмбум. Моя подпольная кличка. Обойдемся без фамилии.
— Да Чутко он, — вмешался Лопатов. — Ты чего, темнило? Сосед мой, в одном дворе. Руслан Чутко. В батальон к нам стремится…
— Возраст, возраст, — развел руками Седой.
— Это я молодо выгляжу, мне семнадцать, — сказал юнец. — Не хватает немного, но, думаю, не в возрасте дело, а в том, что я готов вам помогать. Ну, конечно, заранее ничего не обещаю и тем более не гарантирую…
Он говорил, мог говорить еще долго, но его не слушали. Лопатов уже завел мотор, в машину ввалился очкарик, плюхнулся на сиденье. Лопатов кивнул, что означало «поехали», — и они поехали. Очкарик сообщил:
— Из рук в руки. Майор на седьмом небе.
Остановились на людном перекрестке.
— Приехали, — сказал юнцу Лопатов.
Юнцу пора было вылезать, очкарик уже выбрался наружу, чтоб выпустить лишнего пассажира. Но юнец вылезать не собирался.
— Совершаете ошибку. Недооцениваете! — сказал он веско. — Могли бы меня использовать. Сегодня вы же меня использовали!
— Ну? И что? — нехотя отозвался Седой.
— И в дальнейшем. В плане информации.
— Мы не нуждаемся в информации, — теряя терпение, отрезал Седой.
— И что же, нет ко мне вопросов?
Седой вдруг сменил гнев на милость:
— Один. Почему именно Плюмбум?
— А почему Седой?
— Ну мягкий же металл, свинец. Понимаю, сталь.
— Сталь!.. Без намеков. Я всего лишь Чутко, — улыбнулся юнец и объяснил без перехода: — Отдам вам Ткача по случаю знакомства. В «Сатурн», шеф!
Седой наконец обернулся:
— Ткач? Ткач в баре? Сейчас? Откуда известно?
— Информация, — усмехнулся юнец.
— Знаешь его в лицо? Он тебя?
— Лишние вопросы, — посуровел юнец. — Поехали!
В баре Плюмбум долго стоял со значительным видом. Смотрел. А трое во главе с Седым, ожидая поодаль, смотрели на него, ловили каждое выражение. Но лицо Плюмбума ничего не выражало. Он с удовольствием тянул паузу. Капризничал: «Да отойдите вы, чего встали, засветился уже с вами, деятели!» И, слыша его свистящий шепот, троица послушно отступала дальше и дальше. Потом он сам к ним подошел с загадочной ухмылкой.
— Ну? — не выдержал Лопатов.
— Здесь, здесь.
— И не тяни резину.
— Столик там, в углу.
— В каком углу? Где?
— Он не один, с подругой!
— Здесь все с подругами!
Да, юнец «тянул резину». Он вдруг обмяк, на лбу его выступил пот. «Не обещаю и тем более не гарантирую…» — бормотал он свое и готов был говорить и говорить, но тут Лопатов ловко вставил ему в рот папиросу, развернул лицом к залу.
— Где он? Пойди прикури.
Тот же Лопатов слегка подтолкнул его, придав ускорение, и юнец устремился к цели. Словно в оцепенении лавировал он между танцующими, но шел и шел, не сводя с Ткача взгляда, приближался неотвратимо. Его выпустили, как торпеду, промаха быть не могло. Ткач, едва удостоив юнца взглядом, щелкнул зажигалкой и вновь обернулся к своей подруге. Так, щелкнув не глядя, и подписал себе приговор — троица мгновенно отделилась от стены, двинулась к столику.
Юнец задохнулся дымом, закашлялся. Ткач поднял голову. Подруга улыбнулась. Юный курильщик все кашлял. Ткач тоже улыбнулся. Потом снова улыбнулся, кивнул снисходительно — паренек непредвиденно потянулся к его даме, приглашая на танец. Дама, смеясь, поднялась навстречу. Плюмбум наконец поборол кашель, тоже выдавил улыбку: троица была на подходе, в нескольких метрах, первым шел Лопатов. Седой замыкал.
Он прижался к партнерше. Танец был сверх плана, но самодеятельность доставляла удовольствие: партнерша была хороша, и хоть был он ей до плеча, в талию вцепился крепко. Развернул спиной к столику. Еще сильнее прижался. Партнерша шевельнулась недовольно, но Плюмбум внимания не обратил, наблюдал завороженно: трое у столика, быстрое слово на ухо, заминка, тяжелая рука на плече Ткача, тот послушно встает — пришли втроем, ушли вчетвером, все это в мгновенье ока; а партнерша все шевелилась и шевелилась, отторгаясь, отодвигалась, уже отталкивала возмущенно.
— Тебе чего? Ты! Кому сказала! Тебе чего?
— Тебя.
— Ну-ка еще пошепчи. Ну-ка!
— Тебя! — громко сказал Плюмбум.
— А по шее? Пусти! — Она растерялась от его наглости. Обернулась, увидела пустой столик и еще больше растерялась.
— Ха-ха, — сказал Плюмбум.
— Сейчас он вернется, похохочешь!
— Он не вернется.
— Не вернется? Почему это он не вернется?
Плюмбум засмеялся и отпустил девушку.
— А теперь сама.
— Что?
— Иди сюда.
Лицо партнерши стало испуганным.
— Почему не вернется?
Плюмбум улыбнулся неясно, вытянул руки.
— Танцуй!
Теперь он не стал прижиматься, теперь он неотрывно смотрел на нее, буравил:
— Универмаг на Салютной. Продавщица. Так?
— В чем дело-то?
— Продавщица.
— Ну? Ну продавщица. И что?
— Продавщица краденого.
— Нет!
— Продавщица краденого!
— Ошибочка!
— Ну-ка, покрутись!
— Зачем?
— Красивая фигура. Повихляйся.
Она повихлялась, как он просил, лицо ее оставалось испуганным.
— С Лёхой была. Потом с Ткачом была.
— С тобой не буду. Пиявка!
— Шмотки эти у тебя дома?
— Какие?
— Эти самые шмотки. Давай танец живота!
Он стал прихлопывать, снова превратившись в зрителя, весьма заинтересованного, и партнерша уже готова была танцевать под неумолимые аплодисменты, но тут на плечо Плюмбума легла все та же тяжелая рука…
Лопатов смотрел на девушку. Седой с интересом — на юнца.
— Ну-ну, Плюмбум, — сказал он.
Потом Лопатов взял танцовщицу под руку, еще мгновение — и они растворились в толчее. Седой тоже исчез. Плюмбума под руку никто не взял, он стоял, смотрел оторопело.
Потом стоял на улице у входа в бар, опять смотрел. Урчал мотор «Москвича», рассаживались по местам пассажиры. Втиснулись на заднее сиденье Ткач с подругой, следом сел очкарик.
Плюмбум в последнюю секунду подскочил к машине, рванул дверцу. Очкарик обернулся, поглядел без выражения, не узнавая. И с непреклонностью конвоира дернул дверцу на себя. «Москвич» поехал. Плюмбум побежал за машиной, поскользнулся, упал. Слепил снежок, швырнул вслед в темноту.
Не прошло и получаса, и он с жаром рассказывал, сидя в уютной гостиной:
— Окружили, вломились без стука. Мы в картишки по второму кругу пошли, я как раз на банк сел, вдруг — явление! Для меня, положим, неожиданности не было, я их сам на эту кодлу навел, а все равно — мороз по коже! Дверь скрипит, откуда ни возьмись седенький такой появляется, за стол садится… Брр!
— Мистика! — кивал моложавый очкарик, внимая рассказчику.
— Колоду сразу заграбастал, игру поломал. Благодаря ему я в плюсе остался.
— Какой же получился плюс?
— Рубль.
— Ого! — оценила молодая женщина в очках.
— Потом я спровоцировал побег. Вы слушаете?
— Очень внимательно. Ну? А потом?
— Потом ничего. Все.
— Да мы слушаем, слушаем! — запротестовали очкарики. Это были родители Плюмбума. — Чем все кончилось? Успешный побег?
— Безуспешный.
Плюмбум помрачнел. Отхлебнул чай и уставился в телевизор.
— Нет, — сказал отец. — Это плохая концовка. Как известно, доблестный барон с честью выходил из любых положений.
— Мюнхгаузен, что ли?
— Именно. Жанр! — заметила мать.
Плюмбум зевнул громко, мог себе позволить дома.
— Вы про жанр, я про жизнь.
— То есть?
— Как на самом деле было.
— И как же было? Значит, поймали?
— Поймали, потому что должны были поймать. Это только начало. А финал в баре. Там я выявил рецидивиста.
— С рецидивистом пришлось повозиться?
— Я повозился с его подругой. То есть подержался. Не мог отказать себе в удовольствии.
— Фу! — сказала мать.
Отец засмеялся:
— Не скажется на завтрашней контрольной?
Плюмбум задрал рукав, показал опухший локоть.