Лопатов подошел к Седому, пошептал на ухо.
— Какой же я гость, если на вас работаю и в курсе всех дел? — продолжал удивляться Плюмбум.
Но Седой был непреклонен.
— Так я не понял, что вы здесь делаете? Выйдите. Ну-ка, выведите его.
— Да как же «выведите», когда я знаю ваши секреты! — сказал Плюмбум.
— Это кто ж такой? — спросил Седого мужчина в пиджаке.
Плюмбум сам ответил за Седого:
— Это молодой человек, совсем молодой, который давно крутится у вас под ногами и клянчит, чтобы его приняли в оперотряд. Его единственный недостаток — молодость, но он рассчитывает на исключение, потому что… потому что он ненавидит зло, и у него есть на это причины. Он никогда не подведет вас, оправдает доверие, если надо, отдаст в борьбе жизнь, и это его клятва!..
Монолог был со слезами на глазах, причем, кажется, искренними. Раздались дружные аплодисменты. Седой, однако, отвечал невозмутимо:
— Вы передайте этому молодому человеку, — сказал он, обращаясь к Плюмбуму, — что нам не нужна его жизнь. Это было б неверно, если бы он отдал жизнь в наше мирное время. И чтобы исключить даже малую вероятность этого, мы пока что не можем ему позволить оправдывать наше доверие. И пусть он не крутится под ногами и больше не клянчит, а займется учебой. И, кстати, пусть скажет там, в школе, что его не очень хорошо воспитали!..
— Да, ребята! С вами не договоришься! — заявил Плюмбум.
Но Седой уже углубился в бумаги. Ему надоело. Не поднимая головы, он сделал знак, и Лопатов, для ускорения событий подхватив Плюмбума, потащил его к выходу.
Но Плюмбум все-таки прокричал напоследок:
— По принципу холодно-горячо… Ищите, где горячо, не ошибетесь. Они возле батарей, сейчас зима. Ищите, короче, батареи!
Единой семейной стайкой мчались они по ледовой дорожке сквозь пеструю толчею катка. Отец, мать, мощные, фигуристые в облегающих трико, слившиеся в движении, — и Плюмбум с ними, неуместный, портящий дело коротышка. Первое время он еще поспевал за родителями, потом стал безнадежно отставать, и в конце концов они улетели, скрылись из виду.
Гремела музыка, перекрывая разноголосицу, в свете прожекторов, толпясь, катился по ледяному кругу город. Мелькали знакомые лица, Плюмбум кого-то окликал, кому-то махал, и кто-то бросил в него снежок, сбив с головы вязаную шапочку.
И здесь, в толчее, высмотрев группу парней с повязками на рукавах, он не смог отказать себе в удовольствии прокричать:
— Деятели! Вы в темноту давайте, где шпана! Где ножичком чик-чик! Дружинники-фигуристы! Ловко!
Он переобулся и как раз в темноту и пошел — по безлюдной, освещенной редкими фонарями аллее. Так он брел, пока после недолгого затишья не грянула на весь парк новая музыка. Первый же аккорд словно ударил Плюмбума по голове, он опустился на скамейку и так сидел, сжав ладонями виски.
— Ты что, Русик? Что с тобой? — услышал он голос и увидел рядом Соню, которая кричала, тормошила его. — Что, что, Русик? Тебя ударили?
— Да, нокаут, — пробормотал Плюмбум.
— Кто тебя, кто?
— Музыка.
— Не понимаю.
— Вот эта музыка. Проклятая.
Соня не знала, что сказать. Музыка, слава богу, смолкла.
— Так в чем дело? Ты скажешь?
— Эту музыку ненавижу. Не могу слышать.
— Именно эту?
— Да, да!
— Сейчас это самое модное. На каждом шагу. Тра-ти-та-та!
— Молчи, молчи, — сказал Плюмбум.
Они встали, пошли по аллее. Он впервые посмотрел на Соню. Она шла рядом, с коньками через плечо, слезы еще блестели у нее на глазах.
Усмехнулся:
— Наловчилась шпионить. Я и не заметил. Ну-ка!
Он остановил ее под фонарем, приблизился. И она уже закрыла глаза, ожидая поцелуя, но Плюмбум сказал строго:
— Смотри внимательно!
И он прикрыл ладонью глаза. Потом уши. Потом рот.
— Не вижу. Не слышу. Молчу. Ты поняла?
Она торжественно, как ритуал, повторила его жест.
— А о чем молчать? — спросила погодя.
Плюмбум засмеялся:
— Я на всякий случай. Вдруг разоблачишь. Мата Хари!
Соня вздохнула:
— Да, у тебя, конечно, есть тайная жизнь. Я давно чувствую. Предполагаю.
— Что предполагаешь? — удивился Плюмбум.
— Что эта женщина старше тебя, на которой ты свихнулся по малолетству…
Плюмбум сказал, помолчав:
— Не надо, Соня. Не надо больше вопросов.
Соня тут же вопрос задала:
— Ты нарочно выбираешь места потемнее? Тебе не страшно?
— Видишь ли, я выработал в себе определенные качества.
В темном месте она чуть забежала вперед, замерла, ожидая. Но он опять прошел мимо.
Он подогнал такси к зданию вокзала. Разглядев в толчее отца, вылез из машины навстречу. Отец тоже его увидел, обрадовался, неуклюже поднял занятые коробками руки.
— Сыну!
— Отцу!
— Учащимся!
— Командированным!
Так они энергично приветствовали друг друга на расстоянии. Мать шла рядом с отцом с букетиком в руках, улыбалась, очень довольная. Отец не унимался.
— Отличникам!
— Рационализаторам! — не остался в долгу Плюмбум.
— Хвастуны, — остановила их мать.
Но их было не остановить.
— Обними отца, не стесняйся чувств!
— И ты будешь сентиментален!
Обнялись наконец. Таксист поднял крышку багажника, отец стал укладывать коробки.
— Кроссовки в чемодане, — доложил он сыну, материализуя эту радостную встречу.
— Аплодирую! — оценил Плюмбум.
— А чемодан-то, чемодан? — спохватилась мать.
Тут же появился и отцовский чемодан. Его тащил следом мужчина в плаще и легкомысленной кепочке не по погоде. Он поднес чемодан к такси и, пошатываясь, то ли под тяжестью ноши, то ли от собственной слабости, с грехом пополам сунул в багажник.
— Это еще кто? — спросил Плюмбум.
— Кто — кто? — не поняла мать.
— Зима-лето попугай этот. Он кто?
Отец расплатился с мужчиной. Тот кивнул и удалился.
— Так я спрашиваю: он кто?
— Никто. Там носильщика не было, — объяснила мать, усаживаясь в такси.
— Добровольный, что ли, помощник?
— Помощник, да. А что, Русик?
— Ничего, — сказал Плюмбум.
Родители уже ждали его, сидя в машине, но он сказал:
— У меня дела. Поезжайте.
— На вокзале у тебя дела? Как интересно! — удивился отец.
— Встретили отца, называется! — пожаловалась мать. — У тебя же ничего не было, никаких дел… И вдруг — дела!
— Появились, — сказал Плюмбум.
— Когда?!
— Вот минуту назад. Поезжайте.
И он пошел, не теряя больше времени на разговоры, а они поехали, потому что он пошел и его было не остановить.
На перроне Плюмбум настиг «добровольного помощника». Мужчина в кепочке тащился, пошатываясь, вдоль поезда — на спине мешок да еще чемодан в руке. Рядом семенила старушка. Плюмбум пытался было взять чемодан, но мужчина не дал, вцепившись в свою ношу.
— Ты чего? — пробурчал он.
— Помочь, доходяга.
— Нет.
— А пупок развяжется?
— Гуляй.
— Ох, жадина! — развеселился Плюмбум. — Еще бабусю верхом посади. Ты, мать, залезай на него, не робей!
Помешкав, он зашел мужчине за спину, стал поддерживать мешок. Тот вроде не заметил, а скорее всего, принял эту помощь — тяжело было!
Так и шли. Все же донесли старушкин багаж до вагона. Старушка начала отсчитывать мелочь, а мужчина в кепочке, ожидая в стороне, все не мог отдышаться, хрипел, кашлял с мучительной гримасой на лице. Потом, привычно сунув выручку в карман, собрался удалиться, но Плюмбум придержал его, взяв под руку.
— Давай вместе, Коля. На пару.
— Я не Коля.
— Коля, Коля. Будем вместе работать.
— Нет.
— В смысле в долю не берешь?
— В смысле отвали от меня, малолетка! — занервничал мужчина и вырвал со злостью руку. Не потому, что мальчишка ему надоел, — очередной клиент уже возник в толчее, махал призывно.
Двинулись в обратном направлении, к вокзалу. Теперь «помощник», согнувшись, тащил бумажный куль. Плюмбум шел следом, не отставая, — намертво приклеился к «объекту». У самого вокзала случилось непредвиденное: мужчина поскользнулся, упал, бумажный бок куля лопнул, на снег посыпались мандарины… Усатый клиент издал крик и онемел, застыл; застыл в неподвижности, лежа на снегу, и виновник катастрофы, а мандарины сыпались и сыпались, разливаясь оранжевым морем. Виновник все же очухался, первым пришел в себя. Он вскочил и побежал, делать было нечего. И Плюмбум побежал за ним следом.
Бежали по перрону, сквозь толчею, сквозь переполненные залы ожидания, по оживленной привокзальной площади. Погоня Плюмбума забавляла, он кричал:
— Жадность фраера сгубила! Держи его, держи! Коля-Николай, государственный преступник! Стой, доходяга, стой!
Так он гнал, веселясь, мужчину до самого сквера, а в сквере, пустом и мрачном в подступавших сумерках, беглец остановился, обернулся, дожидаясь своего преследователя.
Плюмбум подошел к нему без опаски:
— А ну вынь руку из кармана. Чего у тебя там? Бабкина мелочь? Ну вот. Сразу в карман! Вообще, Коля, брось эти штучки. Все равно теперь никуда от меня не денешься. Физически ты не сильнее меня. И я тебя всегда доклюю, понял?
Мужчина опешил от этого напора. Он стоял в оцепенении перед мальчишкой, пожирая его взглядом.
— Все, успокоились, — сказал Плюмбум.
— Успокоились, — согласился мужчина.
— Почему в плаще?
— Закаляюсь.
— Алкаш?
— Сразу «алкаш»!
— Труженик и примерный семьянин.
— Да, мне нужно домой, — сказал мужчина.
— Иди!
Шли по улице. Плюмбум не отпускал «объект», шагал рядом.
Мужчина не выдержал:
— Слушай, пацан, ты чего? Чего надо?
— Есть интерес.
— Ну? В чем дело-то?
— Ты иди. Не обращай на меня внимания.
Мужчина постоял и снова пошел, окончательно сбитый с толку.
Свернули во двор.
— Вон мой дом, — сказал мужчина.
— Хорошо. Вижу. Иди.
— Может, ты двинутый? Ты, вообще, откуда, кто?
— Санитар. Родной город от мрази чищу.