Он вдруг поднялся и, ни слова не говоря, пошел вверх по лестнице. Обернулся удивленно:
— А ты чего, я не понял? Вставай.
— Куда?
— Ну, куда. Туда. Дорога одна.
Дорога и впрямь была одна. Семин шел за мужчиной, не зная, куда идет, но шел, другой-то не было. Тот оборачивался, взмахивал нетерпеливо рукой, потом побежал, оба побежали, немолодые уже люди. Этот бег, к которому они успели пристраститься, при свете дня опять же нелепо выглядел, некрасиво, но они бежали и в конце концов прибежали туда, куда должны были: за площадью на тихой улочке остановились, влетев в ворота больницы. Обогнули корпус и встали, зайдя с тыла. Спутник Семина с трудом перевел дух:
— Окно вон, смотри.
— Где?
— На третьем, угловое.
— Там кто?
— Ну, кто, как думаешь? Женщина. Водолаз из корабля достал, из бара, чуть не на вторые сутки. Не знаю, кто, что. Молодая, по слухам.
— Откуда? Откуда достал? — спросил Семин.
Он не ждал разъяснений, двинулся к зданию. И уже карабкался вверх по водосточной трубе, мужчина и глазом не успел моргнуть. Вошел в приоткрытое окно, как в дверь, только на четвереньках.
В полутемной палате Семин разглядел женщин, старую и молодую. Они в углу лежали, на соседних койках. Старая не спала, смотрела на Семина молча и даже вроде улыбалась. А он на другую смотрел, спящую, на молодую совсем. Подошел, встал над ней, склонясь. И не заметил, как рядом, тут как тут, возник его ночной спутник.
— Ну? — выдохнул он.
— Не она. Нет.
— То же самое. Мимо, опять мимо.
Потом, выбравшись наружу, шли по дорожке вдоль здания. Вдруг стало не о чем говорить. Навстречу в ворота уже входили первые посетители. Мужчина заторопился:
— Ну, разбежались?
— Разбежались.
— Я тебе пожелаю. Сам знаешь.
— И я тебе.
— Давай на прощанье. — Мужчина протянул руку: — Виктор.
— Герман. Еще увидимся.
— Куда ж денемся!
Шагнув на тропинку, мужчина уходил, скрывался среди деревьев. Вдруг он обернулся:
— Ну, костлявая! Ох, стерва!
— Кто?
— Да старуха, кто. Рядышком, главное, лежит, сторожит! Ты не понял? Костлявая! — говорил мужчина, губы у него дрожали. — Старая не заснет, молодая не проснется. Вот ведь как!
— Почему? Почему не проснется?
— Ну, вечным сном спит. Ты что же, не понял?
Недавний спутник постоял еще, глядя на Семина. Он больше ничего не сказал, повернулся и опять пошел по тропинке. Семин тоже пошел. К воротам, на выход.
Там в воротах, раскрыв объятия, стоял человек в больничной пижаме, к нему женщина со всех ног бежала. Вот она уже повисла на нем, еще детишки с двух сторон облепили. Смеясь, плача, вцепилось в человека его семейство, гладило, будто ощупывало: он — не он? Он это был, он и бодрился изо всех сил:
— Да ладно, вы чего? Я ж в воде не тону, в огне не горю, не знаете, что ли? Такой вот у вас папка!
— Так ведь потонул же, — всхлипывала жена. — А как же ты там дышал, интересно? Под водой?
— Ну, как. Жабрами.
— Ой! И все в каюте?
— Так ты ж меня заперла!
— А ты, Коля, на ногах не стоял.
— Не стоял, конечно. С тобой танцевал! — обиделся муж. — Два танца подряд, дуплетом! Потом в кино с Витькой погнала, потом еще с ним в кафе-мороженое…
— Вот после мороженого и зашатался! — не отступала жена.
— Все зашатались. Качка была!
Жена опять всхлипнула, другие, горькие слезы выступили у нее на глазах:
— Качка! Знаю, какая у тебя качка на уме была… За черненькой этой весь вечер бегал!
— Это тебя надо насчет черненького спросить! Мужа на ключ! Избавиться хотела!
Она кричала, он кричал, ногами уже друг на друга топали. Дети их привычно отошли в сторонку, там играли.
— Витьку в кино потащил! Чтобы там рядом в темноте с ней!
— Так черненький? Или беленький, какой? На ключ, а я вот он, живой! Все равно… живой!
И тут жизнь его стала покидать, он пошатнулся. Говорил еще яростно беззвучным ртом, а ноги подкашивались, жена его вовремя поймала, подхватила:
— Коля, Коленька, ты что? Ой, не надо, Коля! — И опять пошли объятия, начали они все сначала, будто только встретились. Потыкавшись носом в шею жене, он быстро излечился, снова орлом глядел.
На ней было платье, на нем костюм. Вдвоем сидели, уединенно, не замечая соседей за столиком. С бокалами в руках, с долгими взглядами друг на друга, которые выразительнее слов. Сразу вдруг повзрослевшие, красивые. Не узнать их было.
И все нарушилось, когда подошел к их столику человек. Близость, исполненное смысла молчание, другим непонятное. Оттуда он, прихрамывая, явился, из прошлого, которое они забывали, глядя друг на друга. И Тимур поднимался уже обреченно навстречу Семину, и Наташа смотрела с испугом.
— В каюте не застал. Дальше? — спросил Семин. Они вышли из ресторана на улицу.
— Я вам все сказал.
— Не все, джигит, не все. Это что же, свадьба у вас?
— Не знаю. Свадьба, поминки. Решили перед отъездом.
— Куда же вы? — удивился Семин.
— Ну, куда! Отпуск кончился. Дела, аспирантура. Там, между прочим, жизнь идет, — вдруг с тоской сказал Тимур.
— Да?
— А как же!
— Пусть себе идет, — отозвался Семин. — Это там. А ты здесь, ты не аспирант, ты просто джигит. Вон еще краску не отмыл! Послушай, — продолжал он, помолчав. — Я тебя искал, нашел. Мне повезло, что ты такой раскосый. Но раз я тебя нашел, я не могу не узнать, понимаешь? Не могу не узнать. Значит, ты не можешь не сказать!
— Ух, логика.
— Ты понял, вижу.
Тимур засмеялся невесело:
— Вот они мне тоже угрожали. Только еще нож приставили.
— Кто?
Парень раздумывал, говорить или нет. Сказал:
— Три человека, компания. В карты катали по-крупному. Ваша-моя Марина с ними была. Я потом ее видел на палубе, раз подошел, другой. И они мне приставили, чтоб не лез. Ну? Все? Или опять снова-здорово?
Он рванулся, хотел уйти, но Семин взял его за локоть, держал крепко:
— Кто они? Где? Встречал? Они здесь?
— Нет.
— Что ж дрожишь как осиновый лист? Ну? Говори! Где они, кто? Говори! И все! Ты, аспирант!
— Вы меня ввязываете!
— Ты — аспирант!
Семин все держал парня, не отпускал. Некуда было Тимуру от него деться. И он сдался, потянул опять в ресторан:
— Идем. Далеко ходить не надо.
В зале, в углу, за столиком сидел мужчина. Поблескивая очками, он как раз наливал себе из бутылки. Полноватый, в пиджаке, кажется, с чужого плеча. Один сидел, коротал с удовольствием время.
Семин подошел:
— Вас там спрашивают.
— А? Кто?
— Семин.
Мужчина, помешкав, встал, двинулся вслед за Семиным. Тот шел, не оборачиваясь. «Семин? Это кто, Семин?» — недоумевал мужчина. Спустились по лестнице в гардероб.
Семин наконец обернулся:
— Снимите очки. И к стенке лицом.
Мужчина обвел взглядом пустое помещение:
— Вот так, значит.
— К стенке. Руки над головой.
— Ну, допустим.
Он не испугался, не удивился, встал, как было велено, упершись в стену ладонями. Сказал:
— Ладно, не знаю, что у тебя там в кармане!
— В кармане пистолет. Я стрелок ВОХРа. Прихватил с поста.
— А кто тебя знает!
— Что в ваших, посмотрим!
Семин обыскивал мужчину, тому вдруг стало весело:
— Ты чего? Я ж пустой, дурочка! Ребятишки меня выпотрошили, двое ребятишек, профессионалы, попал под них. Да пустой, пустой, опоздал ты, друг! Месяц бы назад, перед круизом этим… Но тогда б я тебя сам поставил!
— Нож?
— А нож у этого был, как его… у Левы. Лева утонул. И второй, который в паре с ним, тоже утонул. Вверх ногами перевернуло, жилет не так надел. Бабки мои из него полезли, всплыли. Ну? Идем?
Не дожидаясь, мужчина направился к лестнице. Махнул Семину:
— Идем стакан налью. Выпьем за жизнь!
…Сидели за столиком.
— В первый день познакомились, только отплыли. Вдруг стук, входит. Это я потом понял, не случайно она ко мне, не по ошибке. Ну, что тебе сказать? Все время я с ней, день, ночь, и карты эти как наказание. Не могу играть, не хочу, только о ней думаю. До того дошло, веришь — нет, допустим, даму надо скинуть, а я держу. У нее Маринино лицо! Черт-те что! Ну, ребятишки чешут меня, радуются. А ведь я сам их чесать ехал, на работу. Что происходит? В общем, только в порт зашли, деру дал. Все! Нет, не все: на поезде догонял. И на корабль опять, к ней. Выпьем за любовь!
Хозяин поднял бокал. Семин тоже взял и опрокинул на скатерть.
— Не хочешь за любовь? — Мужчина выпил один. Он не сердился на гостя, он ему опять налил, хорошее было настроение. За жизнь пил, за любовь, имел такое право.
— Приметы, — сказал Семин.
— Опять тебе приметы! Ну, какие еще? Родинки там всякие. Но это, понимаешь, при близком знакомстве.
Мужчина взглянул на гостя, улыбка сошла с его лица.
Помолчали. Хозяин все смотрел на Семина. Ему хотелось говорить, воспоминания грели. Даже очки потели у него, он их снял.
— Не хочешь за любовь? Вообще, правильно, друг, — сказал он. — Ведь не зря она ко мне в каюту. Сунули они мне ее, подставили, понял? Вот и работала. По карманам, в чемодан, сколько у меня там капитала. Колоду два раза меняла. Вот так! И я знаю, кто она, а сделать ничего не могу. Веришь — нет, любовь у нас. И она тоже, чувствую, не играет со мной, все серьезно. По ночам, слышу, плачет. А утром снотворное сыпет, чтобы карты из рук валились. Так и плывем!
Тут женщина подошла, села рядом с хозяином за столик. Он ей вина налил, руку положил на плечо. И продолжал:
— Ну, потом решил: все! Как раз шестое число было. Или, думаю, она мне сегодня признается, или… В общем, до вечера срок!
— А вечером мы все приплыли, — сказала женщина.
И хозяин опять поднял бокал:
— За жизнь!
Он смеялся, глядел на Семина. И шатенка в синем платье, сидевшая рядом, тоже от души смеялась. Она была молодая, с бледным лицом, красивая. И прямая как струнка.