— Марина! Но это не ты! Не ты! — сказал Семин.
Шел по ресторану, оглядываясь, находил Марину взглядом. «Не ты! Не ты!» — твердил. И снова шел, оглядывался: «Не ты! Не ты!»
— С поста сбежал… Еще, понимаешь, сирену! Город на ноги поднял. Потому что вдруг этот звонок… Я себя не помнил. Чистый шантаж, ясно. А с другой стороны, неделю ее нет, где она? Бегу, лечу, не знаю куда. А потом вообще с ума сошел. Чуть не за каждой вдогонку: «Марина!» А это не Марина, это шлюха в ресторане сидит!
В вагоне у окна с попутчиком стоял, лейтенантом. Сам себе рассказывал, удивлялся:
— Ну вот что со мной? Не было же ее там, откуда? На корабль не садилась, точно. В списках нет. Может, она дома уже дожидается, а я все вокзал стороной обхожу. И бегаю, бегаю. И опять не она, не она, не она!
Вышел из купе пожилой человек с газетой, обняв лейтенанта, постоял недолго у окна:
— Ну что, вроде едем, Вячеслав?
— Еще как едем! — отвечал за лейтенанта Семин.
Он был другой, разговорчивый:
— Что, признал тебя батя? — подмигнул лейтенанту.
— Полностью, — серьезно кивнул тот. — Вот где был, вытащили откуда, это он, никак, забыл.
— Я тоже уже все забыл, — засмеялся Семин.
Поезд тормозил. Море за окном блестело, море, бескрайнее, залитое последним светом дня.
Семин недолго молчал:
— Ну, две звездочки, за мной!
— Куда?
— Выполнять! У тебя они маленькие, понял? У меня большие. Ну, в недалеком прошлом, — усмехнулся он, и они пошли по коридору.
— Нога? — догадался лейтенант.
— Нога, милый, нога.
— А где вы? В Афгане что ли? Воевали?
— Воевал. На личном фронте, — сказал Семин.
В тамбуре он быстро разделся, отдал лейтенанту вещи.
— Смотрю, море! Вдруг море увидел! — Поезд остановился, Семин в трусах пошел к двери.
Обернулся и заметил некстати, без улыбки:
— Этот, который звонил, тоже лейтенант был, я его вычислил. Обиженный. На точку ему помог, к белым медведям!
Поезд стоял у светофора. Семин, спрыгнув на насыпь, уже бежал к воде. Пассажиры смотрели из окон. Вот он прыгнул с криком в море, поплыл…
— А вот и сосед наш, полка верхняя! — сказала средних лет женщина, когда Семин вошел в купе. Спутник ее, сидевший напротив, спросил:
— «Армавир»? — Это было как пароль.
— Вроде мимо проплыл, — сказал Семин.
— А мы — «Армавир», — сообщила женщина. — Мы там, представьте, работали, веселили публику, но получилось несмешно. Если бы знать заранее!
— Если бы! — проговорил мрачно мужчина. — Если бы вдруг курс, паскуда, не изменил, если бы в баржу не въехал, если бы… Вся жизнь — если бы!
— Как же вы ее веселили, публику? — спросил Семин, глядя на пассажирку с интересом.
— Знаете, нет сил об этом говорить!
— И все-таки?
Он все смотрел на женщину. Она улыбнулась, отвела глаза.
— Вот Артур. Он вообще-то царь Нептун. А я главная русалка. Ну, культурная мы программа, массовики-затейники…
— Ха-ха! — Семин поднялся, вышел из купе.
И тут же снова возник, сказал мужчине:
— Вас там спрашивают.
— Кто?
— Семин.
Мужчина вышел, он закрыл за ним дверь, запер.
— Это что еще? — возмутилась пассажирка.
Семин усмехнулся, пошел к ней. Женщина вскочила, рванулась было к двери. И села на столик, Семин ее, подтолкнув, посадил.
— Идиот, там же мужик мой!
— Царь Нептун?
Он шел к ней, тянулся руками.
— Ну, идиот ты, идиот!
— Не то, не то! — шептал Семин и все тянулся к шее женщины. Дотянулся, сорвал цепочку с кулоном.
— Это… это откуда?
Он вдруг замер и так стоял, держа кулон на ладони.
— Откуда?
— Мое!
Семен сжал ладонь в кулак и поднял глаза:
— Не твое. Откуда?
В дверь стучали, он не слышал. Придвигался к женщине, вжимая ее в окно. Тут пассажирка быстрым движением что-то выхватила, кажется, кошелек:
— Вот еще, бери! Бери! На!
Бросала ему кость, а Семин все твердил:
— Откуда у тебя, откуда?
— У пацана с рук взяла! Там эти пацаны в баре!
Ломились уже в дверь. Он к ней опять потянулся, женщина вскрикнула, закрыла лицо руками. Но не ударил, нет, вдруг погладил:
— Скажи мне… Я прошу… прошу!
В дверь ломились, а Семин рядом с женщиной неподвижно стоял, гладил ее волосы, плечи. И она открыла лицо, взволнованная неожиданной лаской.
— Ты скажи мне, скажи… Где взяла?.. Я прошу… Ну, пожалуйста, русалочка! Прошу, прошу!
Он правда просил, лицо его кривилось, чуть не всхлипывал. И женщина сама заплакала, на него глядя.
Я была русалкой, главной. Я кричала:
— Где ты, где ты, царь Нептун! Отзовись! Из глубин морских явись! Ох, соскучилась я, батюшка! Слезы лью горючие!
— Иду, иду! — слышался трубный голос царя.
— Идет, идет батюшка! — волновались пассажиры на палубе.
Высвеченный прожектором царь Нептун, к всеобщему восторгу, явился из тьмы:
— Издалека я к вам, устал морями-океанами! Ну? А где ж свита моя?
Пассажиры кричали, тесня друг друга:
— Мы, мы! Здесь мы!
Царь, усевшись, занялся свитой, а я выскользнула из толпы, по лестнице спустилась в пустой коридор. Там в самом конце была дверь, я на всякий случай постучала. И стала подбирать ключ, их у меня имелась целая связка. Щелкнул замок.
Кулон сразу взяла с трюмо. Еще мужские часы на цепочке, там же они лежали, на видном месте, под зеркалом. И деньги сразу нашла в столе. Денег было много, я вынула ящик, стала сгребать. И тут за спиной услышала женский крик, выронила ящик, деньги разлетелись.
Каюта-люкс была двухкомнатная, и там, во второй комнате, через открытую дверь я разглядела мужчину с девушкой. Они были в постели, ничего не слышали, не видели, хоть девушка, молодая совсем, лежала ко мне лицом, на меня смотрела. Вещи их, разбросанные, валялись где-попало, только капитанский китель висел на стуле.
Когда вернулась на палубу, царь Нептун, воздев к небу трезубец, спросил строго перед всей свитой:
— Где плавала русалка? Нашла ли сокровище на дне морском?
— Множим твое богатство, батюшка! — отвечала я, входя в роль.
— Множим, множим! — кричала свита.
Дверь купе отъехала с лязгом. Атлетичный Артур, потеснив проводника, вошел и схватил Семина. Он ударил его лицом о полку, а потом ждал, пока тот проползет у него под ногами в коридор. Здесь он его поднял и еще раз ударил. Выглянул из соседнего купе лейтенант. «Славка!» — закричал Семин. Парень вцепился в атлета, держал, а Семин спешил к тамбуру. Выскочил из коридора в тамбур и с поезда — в никуда, в ночь.
Он бежал, опять бежал. Обратно. Возвращался. Навстречу шли поезда. С одним он едва разминулся в тоннеле. Прижался к стене и стоял, ослепнув от света. И не слышно было в грохоте, что кричал. Только рот раскрывал беззвучно: «Марина!»
Открыл глаза. Где это он?
Комнатка, окошко мутное. Чуть двинулся, диван проваленный стонет. Рухлядь по углам, паутина. Не комнатка — сарай. Только на стене ходики свое тикают.
— Ты отлежись, отлежись. Прошу, как говорится, к моему шалашу! Бабка сердобольная попалась, пустила за спасибо. Видит, на берегу околачиваюсь. По ночам-то уж не жарко!
Кто это говорит?
— Я тебя с колеса чертова снял, помнишь — нет? Ночью слышу крик. А это ты там в кабинке устроился. Во сне, причем, кричишь, надрываешься. Ну, потащил тебя, все же знакомый, товарищ по несчастью!
А, это тот, спутник ночной, Виктор, что ли. У зеркала стоит, намыленный, водит бритвой по щеке. Вот обернулся, смотрит с сочувствием, морщится:
— Кто ж тебя отделал так зверски?
— Царь Нептун.
— Трезубцем? Да… Вон, вижу, кулак до сих пор сжатый! А я в Песчаное… там женщина в больнице, вдруг? Ну, уж боюсь верить! Но решил все-таки марафет, на всякий случай. Не любит, когда небритый, терпеть не может!
Он вытерся полотенцем, опять обернулся:
— Ладно. Я любопытный. Что в кулаке? Вчера, честно, разжимал, никак. Что?
— Украшение женское.
— Откуда?
— Нашел. Теряешь, находишь.
— Что теряешь-то?
— Теряешь дочку.
— Почему решил?
— Потому что нашел, — сказал Семин.
Он разжал ладонь, там был кулон. Мужчина взял, разглядывал, отойдя к окну.
— Инициалы тут. Эм — понятно, Марина. А вторая буква?
— Тот, кто подарил. Герман. В балетное когда поступила, — сказал Семин. — Балет — тоже я. Видишь, хромой. Ну вот. Искусство требует жертв. Не понял?
— Нет. Что ж ты один здесь? А мать?
— Я ей и отец, и мать. С самых пеленок растил, воспитывал. А матери нет. То есть она есть, но, считай, нет.
— Где же она?
— В командировке, в длительной. В спецкомандировке.
— Опять непонятно, — сказал мужчина. — Но понятно, что один в двух лицах. Даже во многих лицах.
— Именно. А потом человек появляется и крадет ее у тебя. Кто? Тот, кто стоит во дворе с другой стороны подъезда. Ты! — Семин ухватил хозяина за штанину. — С замочком ловко как справился, а он с секретом! Ты, ты, любопытный!
Мужчина засмеялся:
— А что? Все может быть, подозрительный.
— Нет, не может. Она не замужем.
— А вдруг?
— Нет, нет, — сказал Семин.
— Ну почему?
— Потому что… Ну, считай, я ее муж. Так считай.
Хозяин развел руками:
— Тогда пас. Неувязочка.
— А я ведь думал, он мимо проплыл.
— Кто?
— «Армавир».
Глаза Семина были закрыты. По щеке катилась слеза.
— Ну, это мы успеем, слезки пустить, — заметил хозяин. — Это всегда у нас в запасе. «Армавир» на всю жизнь. — Он помолчал. — Значит, я соображаю, что сейчас самое время, ты понял? Ну, кого течением отнесло, кто по больницам, по селам, они как раз оклематься должны. Уже вот возвращаются, но это ж дело не одного дня. Поэтому ты завтра в строю. Мы крылышки опускать не будем. Так? Ну-ка, открой глаза! Что, не хочешь?
Хозяин еще помолчал, глядя на Семина.
— А чего разнылся-то? Распустил тут, понимаешь! Я тебя, девяносто килограммов, для чего на горбу пер? Чтоб ты тут с соплями? Еще выправка военная, тьфу! Тряпка!