однятыми над головой ладонями. Песня "Все путем".
— Черт, как похожа на настоящую! — не выдержал Сырцов. А Ксения, не отрывая глаз от экрана, спросила у Тэда:
— А крупные планы у вас есть?
— Сейчас будут, — пообещал Тэд.
Вот он, первый поясной. Похожа на настоящую, очень похожа, гримом, прической, жестами, но не до полной тождественности.
Совсем крупно. Лже-Дарья благодарно улыбается зрителям.
— Она, — твердо решила Ксения.
— Она, — согласился Сырцов.
— Кто она? — поинтересовался Тэд.
— Это что — ваша пыточная камера? — весело спросил гражданин нестарых лет в красной каскетке с малопонятной надписью «Стейт». И безбоязненно улыбнулся. — Заранее предупреждаю: меня пытать не надо. Я и так все скажу.
— Тогда говори, — предложил Андрей Альбертович, сидевший на любимой свой дряхлой табуретке у стены.
— Но я толком и не знаю, что вам от меня надо. В данном случае получается популярная игра "Спрашивайте — отвечаем". Прошу вас задавать вопросы, мои дорогие друзья.
— А ты вроде и не боишься нас, паразит, — подал голос атлет Виталий, стоявший посреди безоконного помещения, угрожающе широко расставив ноги. Могучие руки его пока бездействовали.
— Собственно, почему я должен вас бояться? Изобьете меня? Для чего? Я и так готов сделать для вас все, что вы хотите. Убьете? Тоже вряд ли: зачем-то я вам нужен. В ментовку сдадите? Но за что?
— Во брехло! — восторженно удивился Виталий.
— А что же мне делать, если вы вопросов не задаете?
— Помолчи, а? — болезненно морщась, попросил Андрей Альбертович.
— Молчу, шеф, молчу.
Андрей Альбертович думал думу недолго. Вздохнув, задал первый вопрос:
— Ты Маркса знаешь?
— Изучал, но не знаю, — не задумываясь, ответил гражданин в каскетке.
— Маркса Федоровича, — уточнил Андрей Альбертович.
— А что — есть и такой? — по-детски удивился человек в каскетке.
— Вопросы задаю я. А теперь скажи-ка нам, ведь конверт, который ты должен был передать лабуху, — от Маркса Федоровича. Как ты это нам объяснишь?
— Соколы вы мои ясноглазые! Меня же использовали втемную!
— Конкретизируй, — предложил Андрей Альбертович. — Что и как, с самого начала.
— Месяца два тому назад я обнаружил в почтовом ящике пакет, в котором было двести баксов и записка.
— Что в записке? — поторопил Андрей Альбертович.
— А в записке предложение сотрудничать с анонимом. Исполнять одноразовые поручения сугубо передаточного характера. Так сказать, дипкурьерская служба.
— Почему именно тебе это предложили?
— Я ж давно такими делами занимаюсь. И вроде успешно.
— Судя по тому, что еще живой, действительно успешно. Как это все осуществлялось?
— Я получал два конверта. Вернее, конверт в конверте.
— Все так же, в твой почтовый ящик?
— Все так же. В свой почтовый ящик. Первый конверт предназначался мне. В нем гонорар и краткое послание — где, когда и кому передать второй конверт без адреса.
— Места встречи, время передачи, адресаты. Обо всем этом подробнее.
— Место встречи я определил сам в первом же ответе заказчику.
— По какому адресу ты ему отвечал?
— Адрес — резиновый половичок у входа в мою квартиру. Ответ — их всего было два, по их предложению, — под половичок.
— Во дают! — не выдержал, подал голос увлеченный рассказом Виталий. Андрей Альбертович в строгом недоумении глянул на него и продолжил:
— И сколько у тебя таких мест?
— Два, всего два. Бильярдная, как вам известно, ЦСКА и казино на улице Правды. Там у меня администрация тоже схвачена.
— Оба места поблизости друг от друга. Почему?
— Потому что и я поблизости от них. Я на Красноармейской живу. Не надо из конца в конец по Москве кататься.
— Ты же, естественно, и время определил?
— Ну уж нет! Во втором послании заказчик сам расписал точный график.
— Каждый вторник в десять вечера — бильярдная. А казино когда?
— По субботам. В одиннадцать. В двадцать три ноль-ноль.
— Сколько раз ты выходил на встречи?
— Дайте подумать. — Человек в каскетке посмотрел на грязный потолок и будто прочитал там: — Тринадцать. Точно, тринадцать. — И вдруг огорченно удивился: — Выходит, я на чертовой дюжине погорел!
— Ты пока еще не погорел, — успокоил Андрей Альбертович. — А сколько встреч состоялось?
— Шесть.
— Кто, по-твоему, эти шестеро?
— Не по-моему, а стопроцентно точно: лабухи из еще не выбившихся.
— Опиши-ка всех.
— Всех не могу. Они — один в один, на одно лицо. Возраст — немного за двадцать. Хилый, сутулый, волосатый, масть — темный шатен, нарочно рваная джинса, кроссовки, крест на распахнутой шее.
— Неужто все одной масти? — в первый раз удивился Андрей Альбертович.
— Слово! — заверил человек в каскетке.
— Считай, что я тебе поверил, — примирительно сказал Андрей Альбертович. — Теперь вопрос на сообразительность: ты не связывал эти свои встречи с некоторыми событиями, происшедшими в самое последнее время?
— Я — шустрый. Все связал, что надо.
— Ну и твои выводы?
— Эстрадная липа кем-то, скорее всего моим заказчиком или заказчиками, была поставлена на всероссийский конвейер.
— Правильно мыслишь, — похвалил Андрей Альбертович. — Но раз ты такой сообразительный, то наверняка просекаешь, как заказчик на тебя вышел.
— Неточно поставлен вопрос, — укоризненно сказал человек в каскетке.
Андрей Альбертович молчаливо согласился с ним и поправился:
— Через кого они на тебя вышли?
— Если по правде — то не знаю. А если честно — то догадываюсь.
11
Чартер — он и есть чартер. Як-42 отрабатывал ему положенное. Не более, но и не менее. А положены ему два с половиной часа до Москвы. Константин глянул на часы. Еще час двадцать. Время тащилось. От скуки без любопытства уставился в иллюминатор. За двойным стеклом, чуть внизу, были твердые, как снег на горных вершинах, бугристые облака. Он сидел один в ряду. Специально: не хотелось ни с кем общаться. Но кто-то общаться хотел, ибо вежливо обратился к нему:
— Разрешите?
Пришлось оторвать взгляд от неинтересной картины. В проходе, держась за спинку соседнего кресла, стоял либеро и капитан команды Анатолий Бушков.
— Садись, — равнодушно разрешил Константин.
Они были ровесниками и начинали вместе в этой же команде. Вместе отправились за границу, но в разные страны. Константин Ларцев в Германии прижился, а Анатолий Бушков во Франции нет. И не потому, что не смог играть в тот футбол, а потому, что не хотел в него играть. Да и болел сильно эмигрантской болезнью — ностальгией. Через год вернулся и заиграл в свою игру и в родной команде, и в сборной. И до сих пор играл как надо: со страстью и истинным удовольствием. Константин тайно и незлобиво завидовал ему: сам-то он уже напрочь спалил в себе действующего игрока. Анатолий уселся рядом, сопел, вздыхал. Видимо, никак не мог решиться начать разговор.
— Чего мучаешься? Говори, — взбодрил его Константин.
Обращение на «вы» в слове «разрешите» было предназначено для прислушивавшейся к их разговору молодой поросли. Сейчас, негромко, тет-а-тет, можно было сказать:
— Они делали счет, Лара.
Ларой звали Константина Ларцева в команде еще на заре их прекрасной, как всякое по-настоящему хорошее начало, футбольной молодости.
— Считаешь, они сплавили нам игру? — уточнил Константин.
— Никак нет, гражданин начальник. Игра в любом случае была наша. Я сказал что сказал: они делали счет.
— Расшифруй, Толя. Я — тупой.
— Ты — не тупой. Ты не информированный. Ну, для затравки, о сегодняшней игре. Они бодались в полную силу, и даже сверх этой силы, до шестьдесят пятой минуты, когда счет стал два-один, до того, как забили свой мяч. Единственный этот мяч, который они в истерике затолкали нам, был основной и страстно желаемой целью. А после него они встали.
— Просто подсели, Толя.
— И пенальти на мне при угловом оттого, что подсели?
Константин вспомнил, как был заработан этот пенальти. Анатолия, который явно не доставал до высокой передачи, их старпер уложил на истоптанную землю вратарской демонстративным захватом руками. За три минуты до конца матча. При счете четыре-один.
— Им был нужен наш пятый?
— Именно.
— Зачем?
— Тебе простительно не знать, тебя не было здесь лет семь-восемь тому назад, когда всерьез, не по-кустарному заработал подпольный футбольный тотализатор по всему Союзу. Наивный старик наш Олег Норов в одиночку пытался это дело поломать. Устроил скандал, сорвал несколько договорных матчей. Шуму было много, а толку мало: все равно что с саблей против танков. Ну, его отодвинули в сторону, потом на пенсию отправили.
— Говорят, пьет по-черному, — вспомнил сплетню Константин.
— Временами, — уточнил Анатолий. — Но распался всесоюзный чемпионат, и тотошка как-то сама собой накрылась. И вот, здрасьте! Уже с конца прошлого сезона я почувствовал, что опять завоняло.
— Ну рассказал ты мне про эту пакость, и что? Кстати, почему не Главному?
— Денька через два, может, и ему расскажу. А сегодня — его праздник. Чего же праздник портить! Делать что-то надо, Лара.
— А что? — грустно осведомился Константин.
— Тоска, брат… — Анатолий откинулся в кресле, закрыл глаза. Продолжил почти сомнамбулически: — Последний свой сезон в футбол хочется играть. В футбол, а не в счет.
— Лучше бы мне не знать, — признался в своем малодушии Константин.
Анатолий дернулся.
— Отвык от России, страус! Смотри, пока головку под крыло будешь прятать, и ахнуть не успеешь, как ощиплют, выпотрошат и зажарят.
— А что еще делать, посоветуй, — попросил Константин.
— Не знаю.
— Ты мне эту горячую картошку перекинул, чтобы и мне ладони жгло?
— Я-то что? У меня, кроме футбола, в жизни ничего нет, да и не знаю я никого и ничего, кроме футболистов и футбола, — полуповинился Анатолий. — А ты в разных там кругах вращаешься: артисты, писате