Двое стояли, не отрывая глаз от старика. Один из них что-то промычал, и они пошли по той тропинке, по которой я недавно вышел из парка.
– Но вы же хоть иногда применяете свое волшебство, например, сейчас! Людей на правильный путь поставили.
– Не надо красивых слов, – возмутился Сергей Константинович. – Эти двоих я спровадил, потому что они меня раздражали, расселись тут рядом. И никакой магии, просто психологический подход, мастерство внушения. К тебе тоже с годами придет. Не переживай, что сейчас так отвратительно разбираешься в людях; со временем станешь мудрее. А чтобы ускорить процесс, советую два упражнения. Во-первых, однодневные голодовки. Очень хорошо прочищает мозги. Во-вторых, приходи иногда с утра на людное место и до ночи наблюдай за людьми, за выражением лиц, за походкой…
– Но вы могли бы направить свое могущество на всеобщее благо, – не унимался я, напрочь позабыв о тех вопросах, которые хотел задать вначале, когда только увидел Сергея Константиновича. – Вы могли бы избавить весь город от преступности, болезней, нищеты, вредных привычек!
Сергей Константинович тем временем, открыв пачку «Примы», подносил ко рту и зажимал губами, одну, вторую, третью сигарету. Проделав это с четвертой, он сказал:
– Иногда я этим занимаюсь. Избавлением от преступности и прочего.
– Что-то не заметно результатов! – ядовито ответил я.
Он, тем временем, зажал в губах еще две сигареты, чиркнул спичкой и по очереди запалил все, напомнив мне волка из мультфильма «Ну погоди!». Затянувшись шестью сигаретами, он сгреб их в ладонь, выпустил огромное плотное облако серебристого дыма и сказал:
– Разумеется, не видно! Еще не хватало результатов! Тогда горожанам стало бы неинтересно жить. Представь, каково это: все хорошо, и то, что все хорошо, никак от тебя конкретно не зависит, а зависит от посторонней силы. Мы специально так делаем, чтобы не было результатов.
– То есть вы творите мощные заклинания, которые приносят маленькие результ…
– Нет, не так, – нетерпеливо, тоном уставшего преподавателя перебил Сергей Константинович, снова затянулся своими шестью сигаретами и заел воблой, откусив кусок от бока прямо с чешуей. – Мы творим наши заклинания так, чтобы в результате никакого результата не последовало. Например, один из нас несколько месяцев плетет заклинание вселенского всеуничтожения, а другой – заклинание всевосстановления. Потом вместе мы выбираем удобный момент, одновременно выпускаем наши заклинания наружу и… ничего не происходит.
– Но зачем?
– Как? Нам же надо тренироваться в нашем волшебном мастерстве! Могущество могуществом, но ведь недостаточно хорошей винтовки, из нее нужно еще уметь стрелять, вот мы и тренируемся.
– Зачем тренироваться? Вы все равно не применяете ваше могущество для дела. И почему, черт возьми, вы не можете взять и наколдовать что-нибудь результативное? Если не в огромных масштабах, то понемногу, хотя бы? Вот я же применяю свое волшебство иногда: делаюсь невидимым для простых горожан, если мешают работать; стираю кому-нибудь память о нашей с ним встрече, если нужно замести следы; в конце концов, я проникаю в сны людей и шепчу им подсказки. И хранители города не гнушаются кое-каким волшебством, и большинство моих незнакомцев тоже.
– Конечно, вы все не гнушаетесь, и правильно делаете. Ведь вы имеете роскошь не обладать безграничным могуществом! Это очень большое счастье – не обладать могуществом. Представь, каково нам! Мы знаем, что мы единственные хранители искусства обращения с безграничным могуществом, это нас обязывает к тренировкам, чтобы искусство не угасло. Мы знаем, что если будем результативно применять наше могущество, это рано или поздно плохо для всех кончится, получится в конечном итоге что-то вроде безграничной ровной пустыни, посередине которой будем неподвижно стоять мы. И еще мы знаем, что смертны. А это самое тяжелое. Когда жизнь ограничивается трехразовым питанием и колодой карт, умирать легко – почти ничего не теряешь. А когда жизнь наполнена до предела, огромна в толщину, то смириться с тем, что она ограничена в длину, очень тяжело. Как же так?! Я, безгранично могущественный, ни разу не применю свое могущество и умру, как умирают все остальные, – Сергей Константинович говорил просто и спокойно, как будто рассказывал о проведенном на даче отпуске; он курил свои шесть сигарет и кусал временами воблу; рыбьи чешуйки поблескивали у него на губах, прилипали к сигаретам, застревали в бороде. – Вот тебе гораздо проще смириться со своей будущей смертью, чем нам.
– С моей будущей смертью? – прошептал я и почувствовал, как у меня холодеют щеки, ладони, как что-то обрывается в груди; с тех пор, как устроился на мою нынешнюю работу и до сегодняшнего момента, я никогда не думал о своей смерти; даже домик представлялся мне местом вечных мук, но никак не убийцей.
Сергей Константинович вдруг расхохотался хриплым старческим смехом, и сигареты выпали у него изо рта, разбрызгивая искры. Его смех ободрил меня, у меня появилась надежда, что он просто пошутил.
– А ты решил, что раз перестал быть человеком и освоился… здесь, то смерти для тебя не существует? – сказал он, отдышавшись. – Зря надеешься. Впрочем, как я уже сказал, тебе смириться со своей будущей смертью гораздо проще, чем нам, так что смиряйся и попьем пива, – он открыл первую бутылку о вторую, а вторую откупорил зубами.
Я перестал чувствовать свои конечности, перестал слышать любые звуки, кроме голоса Сергея Константиновича, не замечал тепла и холода, запахов… Вдруг спасительная мысль ворвалась в голову, и я сказал:
– Как можно говорить о смерти, если я хожу по парку в любую сторону, даже вверх и вниз, если за мою минуту у иного человека может пройти несколько лет жизни, а при встрече с иным незнакомцем за минуту на часах набегает полтора часа. Если все вокруг может застыть неожиданно, а я буду продолжать двигаться. Если время – это не линия, а вероятностное облако, мне так сказал один незнакомец. А другой сказал, что время намного более сложный вопрос, чем я могу себе представить в самых смелых фантазиях.
– Смерть – тоже гораздо более сложный вопрос, чем ты можешь представить, попробуй рассматривать ее тоже как вероятностное облако, для начала…
– А как понимаете смерть вы при своем безграничном могуществе? – спросил я.
– Послушай, ты так много говоришь о нашем могуществе. Уж не хочешь ли ты попросить у меня частичку моего безграничного могущества? Маленькую частичку, – и Сергей Константинович весело мне подмигнул.
– Ни в коем случае! – испуганно вскрикнул я. – Не предлагайте, я не возьму, даже если меня будут пытать!
– Отчего же так? А Диму, хранителя города, напряг разыскивать могущественного волшебника, чтобы над бедным пёсиком расправу учинить. Чужими руками работаешь, а свои марать не хочешь?
Я разозлился:
− Этот ваш… черный плащ, которого Дима нашел, ничего не сделал. Он только паясничал, а потом отпустил собаку на все четыре стороны, и вот теперь…
− Я скажу тебе даже больше, дорогой, − Сергей Константинович хитро подмигнул мне. − Товарищ, которого Дима для тебя сагитировал, находится в тайном сговоре с больной собакой. Видишь, как плохо выходит, когда пытаешь использовать чужое безграничное могущество! Лучше заполучи могущество себе и пользуйся на здоровье, − Сергей Константинович хлебнул пива, подвинул вторую бутылку мне и сказал: − Попей, жажда замучила, небось.
Я отказался от пива, меня посетила дурная мысль, что это в пиве он растворил могущество и хочет впихнуть мне. Еще насторожили слова про жажду, уж больно это было похоже на разговор с аквариумистом. Слова про собаку не удивили меня − что-то в таком духе я уже подозревал.
− Ваше дурацкое могущество, − я старался говорить как можно спокойнее, − погубило моего предшественника, а он был, наверняка, хорошим человеком. За могуществом гонялся этот подлый делец в белом галстуке, на могущество какой-то нюх у домика, который преследует меня теперь.
– Ну так возьми могущество, чтобы расправиться с домиком! – сказал Сергей Константинович, иронично улыбаясь.
– Вы сами-то верите в то, что говорите? – я сорвался на крик.
– Вижу, тебя очень беспокоят все эти вопросы, – он пристально посмотрел мне в глаза и постучал пальцем по моему виску.
– Беспокоят! Еще как… да я за этими вопросами и подбежал к вам, когда увидел вас! Это самое важное… Но что-то меня заставило говорить с вами о каких-то глупостях… Странный порыв чувств… Да вы мне стали пудрить мозги, как только я сел, вот что! Откуда иначе такие скачки эмоций, скажите мне! Скажите, ведь вы пудрили мне мозги?!
– Да тебе все, кому не лень, пудрят мозги, – вдруг буркнул Сергей Константинович.
– Что? – ошарашено переспросил я.
– Что-что! Тебе все пудрят мозги, пора бы это уже понять. Ты так озабочен своими подсказками, что, разинув рот, бросаешься на первого попавшегося незнакомца. Разумеется, тебе будут вешать лапшу на уши!
– И вы!?
– И я. Как я могу отказать себе в таком шикарном удовольствии – запудрить тебе мозги.
– Но у меня такая работа, – стал оправдываться я. – Такая работа! Собирать подсказки и передавать дальше.
– Так и называл бы тогда свою работу «лапшеух», а то выдумает умное слово, ходит, козыряет им перед всеми.
Я замолчал и мрачно уставился в серые доски стола со следами чего-то сладкого, и снующими туда-сюда муравьями. Захотелось встать и уйти.
– Ладно, ладно, – примирительно сказал Сергей Константинович и дотянулся до меня, чтобы похлопать по плечу. – Я немного пошутил. Если хочешь, не буду больше шутить. Хочешь?
– Да, хочу. Не шутите, пожалуйста! – попросил я искренне. – Хватит игр. Я просто хочу узнать про моего предшественника, хочу узнать всю историю до конца. И мне больше не о чем будет с вами разговаривать.
– Хорошо, – согласился Сергей Константинович, и лицо его приняло серьезный вид; он даже пиво отодвинул в сторону. – Спрашивай.