Усевшись напротив, Ассунта разлила кофе по чашкам, а затем протянула руку, взяла с подоконника блюдо с итальянскими пирожными и бисквитами и поставила его на стол.
— Предупреждаю, — сказала она, — кофе у меня очень крепкий, на любителя. Но такой любил мой муж.
Дженнифер сделала маленький глоток. Кофе был густым и вязким, словно гудрон, которым заливают крышу, и имел привкус лакрицы. Он обжег ей небо и растекся горячей волной по пищеводу, оставляя ни с чем не сравнимое послевкусие.
— Да уж, — призналась она, — не кофе, а сущий динамит. В «Старбакс» такого не найдешь.
— Еще бы! — с гордостью ответила женщина, взяв чашку двумя руками и отпив за два глотка не меньше половины. — Отлично прочищает мозги. Так что вам будет легче задавать мне вопросы.
— Вы храбрая женщина, — проговорила Дженнифер. — Вчера вы спасли жизнь девочке и ради этого даже убили человека. Пойти на такое — очень непросто. Я прожила не такую долгую жизнь, как вы, но повидала достаточно, чтобы знать это.
— Возможно, мы обе делали то, что должны были сделать, — ответила Ассунта, допив кофе. — Каждый сам выбирает себе жизнь. У вас есть пистолет и полицейский значок, а у меня — воспоминания о моем муже.
— Я пришла сюда потому, что нуждаюсь в вашей помощи, — сказала Дженнифер, не сводя глаз с покрытого морщинами лица Ассунты. — Вы, конечно, не обязаны помогать мне, но, если вы рисковали своей жизнью ради Ло Манто, полагаю, он для вас что-то значит. А он, в свою очередь, безгранично верит вам, коли вручил в ваши руки жизнь своей племянницы. Для меня этого вполне достаточно.
— Старикам всегда проще довериться, — улыбнулась Ассунта. — В нашем распоряжении осталось слишком мало времени, чтобы предавать тех, кого мы любим. Возраст не позволяет нам разбрасываться друзьями.
— Вы ведь знаете Ло Манто с тех пор, как он был еще ребенком. Вы знали его родителей. Вам известно, каким он был тогда и почему он уехал в Италию. Вы знаете его и как полицейского, и вы — единственный человек, у которого есть все ответы.
— Это зависит от вопросов, — ответила Ассунта, — и от причин, по которым их задают.
— Единственная причина, по которой я хочу получить ответы, это желание сохранить ему жизнь, — сказала Дженнифер. — А заодно, если получится, и самой остаться в живых.
— У Джанни прекрасно получается справляться с этим в одиночку, — проговорила старуха. — По крайней мере, получалось до сегодняшнего дня.
— Сейчас все иначе, — заверила ее Дженнифер, — ему противостоит не просто кучка мелких преступников, которых в обычной ситуации он мог бы переловить чуть ли не сачком для бабочек. Против него ополчилось много могущественных людей, которые жаждут его смерти. Я не знаю точно, сколько их, но я проработала в полиции достаточно долго, чтобы понимать: против нас замышляется что-то очень серьезное, и вдвоем мы справиться с этим не сумеем.
— И тем не менее вы остаетесь с ним, хотя можете в любой момент уйти в сторону, сказаться больной или даже попросить своего босса дать вам другое задание? — В устах Ассунты это прозвучало даже не как вопрос, а как констатация факта. — Мои племянники тоже работают в полиции, поэтому я кое-что в этом понимаю. Вы остаетесь, поскольку считаете это правильным, поэтому первый вопрос задам я: почему?
Дженнифер отодвинула чашку в сторону и поставила локти на стол.
— Отчасти — потому, что это моя работа и я не хочу бросать ее, не доведя до конца, — ответила она.
— Это ответ копа, — заметила Ассунта, — а меня интересует то, что вы можете ответить мне как женщина.
— Я не хочу, чтобы он пострадал, — призналась Дженнифер, — и могла бы помочь ему в большей степени, если бы знала, что им движет. Я работаю с ним всего несколько дней, но мне хватило и этого, чтобы понять: все эти перестрелки, аресты, захваты наркотиков, которые он совершает, выходят далеко за рамки повседневной полицейской работы. Тут замешано что-то личное, что-то, уходящее корнями в его детство.
— Его отца убила каморра, а если точнее, семья Росси, — сказала Ассунта. — Но этот факт наверняка фигурирует в его личном деле, а вы производите впечатление умной женщины и наверняка успели ознакомиться с ним.
— Более того, он похоронил это в себе, — проговорила Дженнифер, положив ладонь поверх сложенных рук старухи. — Так же, как, возможно, и вы. Я не знаю этого наверняка, но хочу узнать, прежде чем уйду отсюда.
— Он вам не безразличен, — сказала Ассунта. — Я слышу это в вашем голосе и вижу по вашим глазам.
Дженнифер улыбнулась и откинулась на спинку стула.
— Мы знакомы всего несколько дней, — проговорила она. — Слишком рано для того, чтобы все получилось, как в «Касабланке».
— А сколько, по-вашему, на это нужно времени? К тому моменту, когда я поняла, что буду любить своего будущего мужа всю жизнь, мы были знакомы меньше часа. Сердце женщины — не часы, оно живет по собственному времени.
— Возможно, в других обстоятельствах… — начала Дженнифер и замялась. — Но только не сейчас. Мы даже не обсуждали эту тему.
— И, значит, он ни о чем не догадывается, — подытожила Ассунта, обнажив в широкой улыбке два ряда прокуренных зубов. Она встала, собрала со стола грязные чашки и поставила их в раковину. — Сейчас, если позволите, я закончу готовить пасту и помою посуду, — сказала она, — а потом отправлюсь к себе в спальню и подремлю. А вы тем временем погуляйте в свое удовольствие. Потом мы встретимся, где вы назначите, и я дам вам ответы на все ваши вопросы — даже те, которые неизвестны моему крестнику. А вы пока готовьтесь, поскольку порой даже самый простой ответ способен вызвать у человека оторопь.
Эдуардо Гаспальди смотрел на волны, бьющие в бок большой лодки, пришвартованной к пустынному пирсу. Он закурил сигарету без фильтра, выпустил дым сквозь сжатые зубы и подставил лицо лучам послеполуденного солнца. Сняв крышку с пластмассового стаканчика с горячим чаем, он обхватил его обеими руками, согревая свои мясистые ладони. На борту лодки его ожидали четыре стрелка. Все они только что прибыли, находились в полной готовности и жаждали поскорее получить столь выгодный заказ. Он разработал идеальный, как ему казалось, план, нацеленный на то, чтобы раз и навсегда покончить с человеком, не дававшим ему покоя на протяжении последних пятнадцати лет.
Дорожки Гаспальди и Ло Манто впервые пересеклись в Неаполе еще в начале девяностых, тогда Эдуардо заправлял небольшим борделем, расположенным всего в десяти милях от центра города. Гаспальди исправно, каждую неделю, платил дань двум своим «крышам»-каморре и полиции, что позволяло ему вести свой бизнес открыто и безбоязненно. В течение первых трех лет восемь девушек, работавших на Гаспальди, ежегодно приносили ему сорок восемь тысяч американских долларов чистого дохода.
А потом, во время ссоры с молодой проституткой, которая не сумела должным образом ублажить постоянного клиента, Гаспальди изуродовал ей лицо разбитой бутылкой из-под мартини. Семнадцатилетняя девушка, которую звали Розалия Вентура, попала к нему после того, как сбежала от своей семьи, жившей в каком-то городишке на севере Италии. После досадного инцидента девушку отвезли в ближайшую больницу, где ей наложили швы, накачали снотворным и оставили под присмотром пожилой сиделки. И вот ночью, когда больная крепко спала, сиделка возьми да и позвони молодому детективу, работавшему в отделе по борьбе с проституцией. Коп заявился в больницу, поговорил с сиделкой, посмотрел на девицу, а потом отправился прямиком в бордель, к самому Гаспальди.
— Вы пришли на два дня раньше срока, — сказал ему Гаспальди, решив, что полицейский явился за данью. — Приходите в понедельник, когда у меня будут наличные.
— В понедельник вас здесь не будет, — ответил коп. — Ни вас, ни кого-либо еще. Здесь будут царить тишина и запустение.
— И куда же мы отсюда переедем? — громко засмеялся Гаспальди. — В церковь?
— Девушки окажутся в приюте для бездомных, — сообщил содержателю притона коп, — а ты на больничной койке с трубочками в носу.
Гаспальди кинулся на полицейского, но тот проворно увернулся и ловкой подножкой свалил здоровяка на пол. Затем он схватил бутылку красного вина, разбил ее о деревянный стол и получившейся «розочкой» ударил Гаспальди в грудь, проткнув ему правое легкое и наградив на всю оставшуюся жизнь безобразным шрамом и тяжелой одышкой. Затем он склонился над залитым кровью сутенером, ухватил его за волосы и, поднеся к его горлу окровавленное стеклянное оружие, лаконично сказал:
— Когда выйдешь из больницы, уезжай из города. Еще раз увижу тебя в Неаполе — убью!
Спустя две недели Гаспальди перебрался в Нью-Йорк и присягнул на верность семье Росси. Это был не совсем тот тип, представителей которого Росси обычно брали себе на службу, но он знал толк в содержании подпольных борделей, а очень скоро освоил азы наркоторговли и ресторанного бизнеса. Со временем Гаспальди превратился в ценного члена каморры, который приносил организации весомый доход, а в случае необходимости мог взять вину на себя и на какое-то время даже сесть в тюрьму. Пит Росси также знал, что, если копам ради саморекламы понадобится крупная жертва, он всегда сможет бросить Гаспальди им на растерзание.
Когда Ло Манто в качестве участника совместных полицейских операций приезжал в Нью-Йорк прежде, Гаспальди удавалось не попадаться ему на глаза, но на этот раз удача изменила ему. Меньше недели назад Ло Манто неожиданно вошел в ресторан и отрезал ему кусок уха. Тогда Гаспальди оказался бессилен, но теперь, когда четверо стрелков в предвкушении огромного куша в два миллиона долларов только и ждали команды «фас», он мог наконец привести в действие план, в результате которого ненавистный ему человек сгинет раз и навсегда.
Гаспальди допил чай, скомкал стаканчик и бросил его в воду, плескавшуюся внизу. Затем сутенер из Неаполя глубоко вдохнул соленый морской воздух, встал и направился к трапу, ведущему на нижнюю палубу судна, чтобы отдать приказ убить итальянского копа на улицах Нью-Йорка.