роткого замыкания, совсем как в электроцепи.
Может, Гидеон потому и молчит, что…
– Нет, – фыркнула Париса, – наоборот, с ним все просто замечательно.
– О. – Понятно, значит, это у Нико дела плохи. – Тогда в чем дело?
– Ни в чем. Никаких проблем. – Какая благородная попытка изобразить безразличие: внешность Парисы говорила, что проблемы как раз таки есть. – Я тут подумала…
Она не договорила, и Нико выгнул бровь.
– Ну?..
– Ничего. – Париса в отчаянии отвернулась, а Нико, не зная, куда девать руки, куда смотреть или податься, присел на кровать.
Объяснений так и не последовало. Ну, решил Нико, раз уж Гидеон цел и невредим (хотя наверняка накосячил), можно выяснить, что же так взволновало Парису.
– Как ты? Выглядишь… потрясенной, – сказал Нико, обратив наконец внимание на ритм шагов, которыми она мерила комнату.
Кто и что такого мог сотворить с ней?
– Это был Каллум? Далтон?
– Нет, это был ты. – Париса метнула в него ядовитый взгляд. – Я его чуть не убила. Собралась уже, готова была, еще чуть-чуть, а потом…
Она поджала губы.
– Какой он? Твой Гидеон?
– Страшный мерзавец, – немедленно ответил Нико. – Лучше его просто никого нет, – пояснил он, но Париса еще сильнее нахмурилась. – Я в прямом смысле.
– Ну разумеется. – Париса вздохнула и упала рядом с ним на кровать. – С тобой… – она испепеляюще посмотрела на Нико, – с тобой что-то не так.
– Все как обычно, – ответил Нико, лег и посмотрел ей в глаза.
– Нет, ты разваливаешься, – возразила Париса, переводя взгляд на потолок. – Что-то тебя иссушает.
– Не-а. – А вот и да. Болело и ныло все тело. Но это же мелочи, пустяки. Такое со всеми бывает, начинается с возрастом, из-за стресса… только не с медитами-физиками высшего калибра, которым вроде как являлся Нико. И то, что прежде давалось по щелчку пальцев, уже не получалось так просто и быстро. Теперь приходилось думать секунду-другую перед каждыми чарами. В принципе, грех жаловаться, но все же Нико не покидало ощущение, будто тело ему больше не принадлежит. – Все у меня хорошо.
– Скучаешь по ней? – тихо спросила Париса.
Имя даже не пришлось произносить вслух.
– Бывает. – Либби ему не хватало так же, как не хватало бы электричества или левой руки. Он не знал, как теперь без нее обходиться.
– И его тебе тоже не хватает, – заметила Париса.
Снова никаких имен. А значит, Париса, наверное, знала, что Нико не хватало Гидеона, как не хватало бы разума, способности уходить от удара. Оставшись без Гидеона, он потерял сам себя.
– Странно, – сказал Нико, – эта библиотека… дает все, чего можно пожелать…
– Да.
– Она все дает и все забирает, – сказал Нико, имея в виду: зачем он отправился куда-то, бросив все, что имел, если можно было остаться, так и не познав глубин своего невежества?
– Да, – снова согласилась Париса.
Нико повернулся на бок, лицом к ней, подобрав ноги. Так они и лежали, зеркально повторяя позы друг друга, в тишине, у него на кровати.
Он еще никогда не был так близок к ней, а сейчас они касались друг друга коленями. У Нико всегда было чувство, что Париса не хочет подпускать его к себе, и он держался на расстоянии. И только сейчас почувствовал, будто для него приоткрылась некая дверца. Словно Париса Камали сняла все преграды в обмен на мгновение покоя.
Ее волосок щекотал лоб, и Нико отвернулся. Почесался, а потом снова взглянул на нее.
Париса смотрела на него так, будто чувствовала, что сейчас они совершат какую-то глупость.
– В чем дело?
Что ему было терять?
– Мне типа казалось, что ты должна благоухать розами, – признался он, и она, как ни странно, от души рассмеялась. Вышло на удивление по-девчачьи и мило, даже немного мелодично.
– Чем же я пахну на самом деле?
– Э-э-э… – Нико принялся обнюхивать ее, и она отмахнулась. – Потом?
– Прекрати.
– И… типа жасмином?
– Это шампунь, – скривилась Париса. – Бренд семьи Нова, только тсс.
– Нет уж, всем разболтаю, – оживился Нико. – Прямо сейчас составлю текст памятной записки.
– Какой же ты ребенок, – вздохнула Париса.
– А вот и нет. – Он придвинулся немного поближе, соединив с ней коленки. – Если тебе интересно.
– О Николас. – То, что она хотя бы не рассмеялась, он воспринял уже как победу. – Мы это обсуждали.
– Знаю. Но ты наверняка не выбросила этот вопрос из головы, а я лишь снова внес его в список приоритетных. – Он опустил взгляд на ее пальцы: длинные, без колец, неподвижные.
– Ты правда замужем? – спросил он, припомнив, что говорил Каллум, когда исполнял с Парисой их танго душевной боли.
– Да, – пожав плечами, сказала Париса. – Только это не имеет никакого значения.
– Даже юридического?
– Ладно, в этом смысле – имеет. – Одной рукой она подперла голову, а другую убрала в сторону. Нико повторил за ней. – Но давай не будем об этом.
Пусть только захочет остаться, и он прекратит расспросы.
– Николас… – предостерегающе промурлыкала Париса.
– Прости, – вздохнул он. – Забыл, что ты у меня в голове.
– Ты единственный, кто вообще об этом забывает.
– О. – Что ж, а вот это разочаровывало. Должно быть, его только чудом еще не убили.
– Нет, это мило. – Она слегка улыбнулась. – Ты сам милый.
Это ранило, жестоко и больно.
– Вот как?
– Да.
Он придвинулся ближе. Намного ближе.
– Насколько милый?
Париса снова его оттолкнула.
– Я знаю, что делаю, – напомнила или даже предупредила она.
– Ну и хорошо, буду рад поучиться, – беззаботно ответил Нико.
Париса вздохнула.
– Ты слишком уж обеспокоен.
– Париса, – он подпер рукой голову, – мне не надо читать твои мысли, чтобы узнать, что ты сюда пришла по одной-единственной причине: произошло нечто страшное.
– Ах да, ты милый и еще умный. Погибель моя. – Париса томно прикрыла глаза. – Все у меня хорошо.
– Правда?
– Да, только я… – она осеклась, – вроде как проявляю слабость.
Ой, ну хоть бы, хоть бы…
– Прекрати, – снова осадила его Париса.
– Чего? Мне что, нельзя и надежд питать?
– Кому-то – можно. Тебе – нет. – Она приоткрыла один глаз и посмотрела на него с прищуром.
Вышло очень несексуально, и все же ничего более чувственного Нико еще не видел.
– Скажи что-нибудь откровенное, – попросила Париса, – чтобы я вспомнила, как презираю тебя.
– Мы с отцом не очень близки, – бодро ответил Нико. – И на днюху мама подписывает мне открытки за них обоих.
– Фу, гадость. Расскажи побольше о матери, – тут же велела Париса.
– Она невероятно требовательная. Если приходим в ресторан, требует что-нибудь убрать. Думаю, для нее это игра: ей надо показать свою власть за ужином, вот и меняет что-нибудь.
– Какой кошмар. Еще что-то?
– Она научила меня готовить и танцевать.
– А драться?
– Нет, это дядя. Я мелкий был, – объяснил Нико, – для своего возраста. Меня задирали.
– Нет, – прошептала Париса. – Правда?
– Не знаю. Я не особо помню.
Париса снова прикрыла глаза и мельком улыбнулась.
– Ну и молодец.
– Так Гидеон говорит, – нечаянно обронил Нико. – Дескать, мое качество номер один – это мой объем внимания, и я не должен позволять никому утверждать обратное.
– Он прав. – Париса как будто ждала, и поэтому Нико продолжил:
– Сюда я пришел ради него. Хотел выяснить кое-что и помочь. Но за все это время… – Он медленно вдохнул и выдохнул. – Я просил, но в библиотеке ничего нет. Для меня нет. А тут еще много личных вопросов, столько всего, что надо узнать. Вселенная – она такая огромная, необъятная, и, изучая ее, я неким образом тоже помогаю Гидеону, ведь столь огромная вселенная не может ошибаться. – Он сглотнул. – Она не ошибается, и Гидеон не может быть какой-то там статистической погрешностью или комбинацией на костях, брошенных генетикой. Не может он быть ошибкой. Он не ошибка.
Париса ничего не сказала.
– Если честно, я поступил эгоистично, – покашляв, признался Нико. – Думал… думал об этой силе. Обо всем, что я есть. А если совсем откровенно, я хочу это использовать. Если Гидеон не ошибка, и я не ошибка, то у всего есть причина, цель. Зачем я существую? Затем же, зачем и золотая рыбка? Существует ли она просто как часть экосистемы относительно всего остального в природе или для… чего-то другого? – Нико помедлил немного в нерешительности, а после продолжил: – И если у меня есть сила, то, может, я должен… Нет ли у меня каких-нибудь обязательств п…
– Он о тебе думал, – тихо сказала Париса. – Гидеон. Когда умирал, он думал о тебе.
– О…
И только когда Париса медленно открыла глаза и нежно посмотрела на него, Нико осознал, что все это время слепо смотрел ей за спину.
Париса коснулась пальцем его виска, и он снова медленно выдохнул, отпуская все, сбросив бремя.
И наполнившись заново.
Париса придвинулась, а он, до нелепого возбужденный, с готовностью улегся на спину, дал ей себя оседлать. Нежно намотал локон ее темных волос на палец, когда она наклонилась и ее пряди, щекоча щеки, занавесом упали ему на плечи.
Он чувствовал, как бешено колотится в груди сердце. А все Париса, это она так на него влияла, и еще – жизнь, придавившая грузом всех обстоятельств. И пустота, которую он упорно старался заполнить хоть чем-то: книгами, силой… Сколько раз он твердил себе: «Просто уйди, возьми и брось это», – но не мог решиться. Знал, что не сможет.
«У меня есть догадка, – хотел он признаться Парисе. – Думаю, мы способны открывать двери в иные миры, создавать вселенные. Проделывать разломы во времени и пространстве. И эти дары мне вручили как инструменты, к тому же снабдили меня любопытством. Я подружился со сноходцем, чтобы, обладая этой силой, грезить о большем».
Но вместо этого Нико приподнялся, а она ответила, и когда их губы встретились, он понял, что имела в виду Париса, говоря, что он не сможет трахнуть ее, не задействуя души. Ему не хотелось ни страсти, ни похоти; ему хватало того, что есть: нежности, чистоты. Большего он и не хотел.