Это был голос Далтона. На прошлой неделе Атлас что-то там говорил, якобы Далтон приболел, и тогда Рэйна не придала этому значения. Наступил как-никак сезон гриппа. Но Рэйна, которой было плевать на Далтона, забыла, что они – медиты и никогда не болеют. Ну, кроме Каллума, да и тот лишь без меры увлекался спиртным.
– Вот как ты это видишь? – фыркнула в ответ Париса. – Любовь? И чем это, по-твоему, могло бы закончиться?
Далтон будто не слушал.
– Из-за тебя, – продолжал он свою отповедь, – я чуть не запорол работу. И теперь не знаю, удастся ли ее закончить. – Далтон говорил необычно жестко, прямо-таки рубил сплеча. – Атлас прав. Узы не выдержат. Они рвутся. Когда все наконец лопнет…
– Мне теперь отвечать за твои решения? Ну и отлично. Похоже, ты забыл, на что именно согласился. – Если Далтон распалялся, то Париса говорила холодно, и чем сильнее росло его возбуждение, тем отстраненнее звучала ее речь. – Не забывай, ты сам меня впустил.
Рэйна выглянула из-за ствола ближайшего вяза и увидела, как Далтон смотрит на Парису, выпятив челюсть. Однако в его взгляде не было досады. Как и гнева.
«Печа-а-ально», – вздохнул вяз.
– Ладно. – Далтон, не говоря больше ни слова, развернулся и пошел прочь. Заметив Рэйну, он только насупился.
Париса, однако, продолжала стоять на месте.
– Я знаю, что ты там. – Она мельком посмотрела на траву и снова подняла взгляд, а Рэйна неохотно вышла из-за дерева. – Я ведь слышу все то же, что и ты, – с нарочитой отстраненностью напомнила Париса. – И да, согласна: трава здесь просто стервозная.
Рэйна молча подошла к ней.
– Смотрю, в этот раз тебе меня не жалко, – не оборачиваясь, сказала Париса. – Полагаю, мне удалось наконец убедить тебя в том, что я недостойна сочувствия?
– Просто думаю, что ты имела на это право. Как бы ни поступила с Далтоном. – Слова давались Рэйне с трудом. Она уже много дней ни с кем не разговаривала, а в последний раз, когда потребовалась помощь Каллума, она просто отыскала его дрыхнущим где-то в гостиной и отволокла в архивы. Там он проснулся ровно настолько, чтобы Рэйна успела вытянуть из библиотеки изустную историю пастухов фулани, и снова вырубился.
– О, я и правда это заслужила. Что любопытно, ведь я редко получаю свое.
Париса как будто смеялась над собой, и это было почти отвратительно.
– Ты правда считаешь себя настолько желанной? – Рэйна взглянула на нее искоса. – Ждешь, что тебя станут любить просто так?
Париса пожала плечами.
– Далтон меня не любит.
– А может, ты просто хочешь так думать? Потому что сама никого любить не можешь?
Париса в ответ жеманно, тоскливо рассмеялась.
– Только не говори мне, что ты романтик, Рэйна, – вздохнула она. – А то испортишь мое высокое мнение о тебе.
– Ты не высокого мнения обо мне, – буркнула Рэйна.
– Какая я глупая, и правда забыла. – Париса наконец обернулась, и Рэйну словно обдало порывом сурового, ледяного ветра.
Каллум прав: красота Парисы – это проклятие. Она маскирует отсутствие чего-то более глубокого.
Париса мрачно усмехнулась.
– Смотрю, ты так и не придумала, чем станешь заниматься по прошествии года, – заметила она.
– Как и ты. – Это же очевидно, учитывая ее спор с Далтоном.
– О, уж я-то знаю, чем займусь, – надменно ответила Париса. – Тем же, чем и остальные: буду стариться, транжирить деньги и умру.
Трава у них под ногами загоготала и тут же поникла.
– Ты правда только за этим сюда и пришла? – раздраженно спросила Рэйна.
– Нет. – Париса пожала плечами. – Прийти сюда было частью замысла.
– Но разве ты ничего не исследуешь? – Рэйна, как всегда, удивлялась, зачем продолжать этот разговор, однако что-то в основе философии Парисы упрямо не поддавалось пониманию.
Может, дело в апатии? В том, как Париса всем своим видом дает понять, будто бы жизнь, существование в принципе не имеет значения?
– Еще как исследую, – ответила она. – Но какой прок от моих трудов, если их запрут здесь, в архивах, чтобы ими втайне могла воспользоваться только новая смена медитов?
– То есть ты предпочла бы обнародовать их? – Как Форум.
– Да хрен там, – Париса посмотрела на Рэйну так, будто на свете нет и не было никого глупее. – Ты прикалываешься, что ли? Человечеству не полагается знать всех тайн библиотеки. – Она небрежно махнула рукой за спину, в сторону архивов. – Хотя бы в этом Общество право.
Рэйна нахмурилась.
– Но тогда…
– Не догоняешь? Мир – это бессмысленная жопа. Уж это-то, я думала, ты видишь.
Рэйна бросила на нее сердитый взгляд.
– Ты меня не знаешь.
– Знаю, Рэйна, – скучающим голосом проговорила Париса. – Ты не так уж сильно отличаешься от меня. Или от Роудс. Да от кого угодно. Ты не хочешь, чтобы тобой пользовались, но так и будет, тобой уже пользуются, ведь даже если ты просидишь здесь вечность, даже если сдохнешь, упав лицом на кучу книг… – вот наконец проблеск подлинного гнева, – то так и останешься орудием чего-то или кого-то.
Париса плотно скрестила руки на груди.
– Магия архивов разумна, – сказала Париса, снова махнув рукой за спину. – Она отслеживает нас, а Общество этим пользуется. Должно быть, так они про нас и узнали.
– И что?
– Боже, ты дура или придуриваешься? И что… Ничего. И всё, – с отвращением произнесла Париса. – Тебя либо парит, что где-то у архивов есть мозг ну или хотя бы пара глаз, которая следит за нами, либо нет. Если нет, то какого хера я тут вообще перед тобой распинаюсь? – в отчаянии вскинула руки Париса. – Дело в том, что я эксперт в умах. И вот это, – она мотнула головой в сторону дома, – обладает разумом. Ты должна бы это знать. Сколько бы ты ни твердила, будто у тебя нет никаких способностей, ты ежедневно общаешься с чем-то, что самостоятельно живет, дышит и думает.
Ну вот опять. Еще один человек воспринимает магию этого дома как божественную. Будто природа – это некая самостоятельная сила, способная принимать решения.
– Природа не думает сама, – сказала Рэйна. – Для этого ей нужна я.
– Нет, ты просто говоришь за нее, – без обиняков поправила Париса. – Она просто сообщает тебе, что надо думать.
Рэйна хмыкнула:
– Ну, тогда она определенно глупа.
– Не глупа, – Париса покачала головой. – То есть, может, и глупа, раз говорит твоими устами. Она точно плохо понимает человеческую натуру и не знает, что принуждать кого-то к чему-то бессмысленно. Зря только силы тратить.
– А что сделала бы ты, – рассердилась Рэйна, – если бы владела моими способностями?
– Не сидела бы на книгах, – покосилась на нее Париса.
– Точно. В общем… если бы у меня был твой… дар, – сказала Рэйна, бросая на нее в ответ такой же презрительный и злобный взгляд, – я тоже нашла бы ему лучшее применение. Спасибо.
– О да, – очень саркастично протянула Париса. – Ведь твоя сила и мое лицо – это одно и то же. – Она горько рассмеялась. – Думаешь, этот мир – не цепочка случайностей? Случайно всё. Нет никакой предопределенности, только… вероятности. Комбинации генов – это бросок костей. Всякий исход, всякий предполагаемый дар, разумеется, лишь статистически возможны, – необычайно сломленно и опустошенно говорила она.
– Бог костей не бросает, – упрямо пробормотала Рэйна.
– Не указывай Богу, что ему делать, а чего – нет.
Устав от разговора, Париса чопорно отвернулась, но, когда она уже собиралась уходить, Рэйна вдруг поняла, как сильно злится из-за того, чего до сих пор не может понять.
– Далтон прав, так? – бросила она Парисе в натянутую струной спину. – Ты не способна никого любить.
Глубоко под землей вязы со скрипом вытянули корни. Париса обернулась и ледяным взглядом посмотрела в глаза Рэйне, и у Рэйны защемило в груди: не то от раскаяния, не то от невыразимой тоски. Было больно, словно она обнажила для всех свое сердце.
Затем Париса отвернулась.
– Мне редко попадались те, кого стоит любить, – сказала она и, подышав себе на озябшие пальцы, пошла обратно в дом.
После этого в особняке на несколько недель стало тихо. В конце концов Рэйна сообразила, что, по мере того как надвигается близкий конец их так называемой учебы, между обитателями дома крепнет необычное напряжение. Странно, как инициация, к которой они подошли с твердым намерением сотрудничать, сама же вбила между ними клинья, порвав то, что вроде бы навеки их всех связало. Узы непринесенной жертвы. Атлас сказал, что их чары выдержат посвящение, однако сломалось нечто иное, не менее фундаментальное. Каллум остался жив, Либби пропала, и вот уже разваливается все остальное. Союз дал трещину, и особняк как будто этим подпитывался.
В одном Париса была права: жизнь внутри Общества бессмысленна. Не потому, что исследовать тут нечего, – Рэйна при желании могла бы счастливо прожить среди книг всю жизнь, но тогда ближайшие восемь лет, а то и до конца жизни она слышала бы презрительный смех Парисы, презирающей ее выбор остаться в библиотеке. Рэйна все отчетливей понимала несостоятельность своей единственной жизненной цели. Как алкоголь у Каллума, ее пороком было отсутствие воображения и амбиций. Ею вдруг овладел неимоверный стыд за то, что при всех своих уникальных силах сама она хотела только прятаться.
Париса сковырнула очередную болячку, и желание доказать ее неправоту стало дополнительным стимулом.
– Послушай, – обратилась Рэйна к Каллуму, который лежал головой на столе рядом с поданным на ужин каре ягненка, – эй, – она ткнула его в бок, и он, вскочив, прищурился на нее, а потом снова уронил голову на стол и утер губы рукавом. – Послушай меня.
– Что такое? – пробубнил Каллум в салфетку. – Я читаю.
Он и правда спал в обнимку с какой-то обмусоленной книгой, но читал ли он ее – спорный вопрос.
– Ты же исследованиями занимался.
– Передумал. А ты уходи. – Рэйна попыталась вытащить из-под него книгу и прочитать название, но Каллум отпихнул ее руку. – Сказал же, уходи…
– Ты читаешь о… физике? – Рэйна прищурилась на греческое название книги. – Ты греческий знаешь?