– Чего, – прорычал Каллум, – ты хочешь?
Ну и пускай. Не хочет рассказывать – не надо.
– Мне нужна твоя помощь.
– С чем? С книгой? Я занят.
– Нет, с… – Рэйна помедлила. – С планом. Мысленным.
– Для чего?
– На потом.
– Потом – это когда? – С Каллумом, если он не выспался, говорить было просто невозможно.
– Когда это закончится, – сказала Рэйна, обводя дом рукой. – Когда мы все вернемся назад.
– Назад. – Каллум медленно сел.
– Да. Общество не должно ограничиваться вкладом в архивы, – напрямую заговорила Рэйна. – Мир должен их увидеть.
Ответ разочаровал Каллума или разозлил. Наверняка он ожидал услышать нечто поинтереснее.
– Хочешь сказать, что Форум…
– Нет, я не имею в виду распространение. Я про активные действия.
– Действия, направленные… на что? Ты же вроде тут собиралась остаться? – Теперь он смотрел на Рэйну так, будто у нее лицо было вымазано едой или из него сочился свет.
Рэйна не стала обращать внимания.
– Придя сюда, мы неизбежно начали смотреть на вещи иначе. Мы удалились сюда из внешнего мира, чтобы потом вернуться и изменить его.
В коридоре нечленораздельно вопил филодендрон. О чем именно, Рэйна не могла понять, потому что ее мысли были заняты кое-чем очень волнующим. Скоро, понимала она, грядут перемены. К ней взывало нечто врожденное и атавистическое. Не для того ли она пришла в этот дом, в эти архивы? Не для того ли явилась на свет? Сам мир жаждал чего-то, некоего оживления, перерождения.
С какой стати в эпоху антропоцена, со всеми этими насилием и разрушениями, которые пришли с появлением машин и монстров, родилось дитя с даром слышать природу? Настало время колесу совершить оборот, а душе вселенной – обрести равновесие. Может, Далтон и изучал бытие, происхождение жизни, но ведь движение вперед – не возвращение к началу.
И суть его не в том, чтобы сплетничать с растениями, разрушать или создавать жизнь. По крайней мере, не так, как прежде заставляли делать Рэйну: требуя от полей давать все больше урожая. Вся суть в воскрешении.
И, как водится, в силе – в той самой, которой обладала Рэйна. Вскоре предстояло определиться: использовать ее дальше или похоронить. Это ставило философский вопрос: остаться здесь, наедине с книгами и исследованиями, изолированной от жадного, ненасытного мира, или же вернуться в этот мир с новой целью, глядя на него иначе, по-новому понимая себя и то, кто она.
Вот что значит быть Богом, решила Рэйна: не жить вечно, а восстановить порядок вещей, предварить эпоху чего-то нового.
Каллум тем временем таращился на нее.
– Ты хочешь, чтобы я… повлиял на мир? Не только на растительный, надо думать? – протараторил он, как будто слова наперебой спешили сорваться с его губ.
– Нет, не растительный. – На это филодендрон популярными словами выразил свое разочарование. – Я думаю, что мир так или иначе состоит из людей и того, что они изменили. Тебе ли не знать, – подумав, добавила Рэйна.
Каллум прищурился, как недовольный родитель.
– Обычно люди не согласны с тем, как я смотрю на вещи.
– Ты еще жив, – напомнила Рэйна.
Он отсалютовал ей воображаемым бокалом.
– Не то чтобы покушений не было.
– Нет, я о том, что… – она резко, раздраженно выдохнула, – ты живой, хотя должен быть мертв. Мы все сговорились тебя убить.
– Ну ладно, – протянул Каллум. – Прошу, не надо щадить моих чувств. Говори как есть.
– То, что ты жив и не мстишь, означает, что ты либо представляешь себе, как провести остаток случайно отпущенного тебе времени…
– Снова здорово… Прям режешь без ножа.
– Либо ты чего-то ждешь. Цели. – Рэйна пристально посмотрела на него. – И я пришла ее тебе дать.
Каллум откинулся на спинку стула.
– Вы что-то увлеклись своим комплексом Бога, мисс Мори.
– Это не комплекс, – в тысячный раз проворчала она. – Либо ты считаешь, что все произошло с тобой неслучайно, либо…
– Думаешь, я не хочу отомстить? – перебил Каллум.
Рэйна надула губы.
– Если хочешь, то у тебя плохо получается. Тристан жив. С ним все хорошо. У него даже рубашки не помялись.
– Как бы не так. У него все ярлычки колючие.
– Суть в том, что у тебя есть время, – подошла к заключению Рэйна, стараясь не кипеть: ее сильно раздражало то, как Каллум имитирует душевные метания, хотя по всем признакам он был банально недоволен жизнью и, совсем как в поговорке, активно топил горе в вине. – У тебя есть время, иметь которое тебе не полагалось. Так как ты им распорядишься?
– Да вот подумал: может, еще одну яхту прикупить.
Рэйна одарила его взглядом, полным чистейшей и полнейшей ненависти.
– Ладно-ладно, – сказал Каллум. – Понятия, мать его, не имею. Пока я просто порчу дела Блэйкли, а что потом – не знаю. Вернусь домой, заработаю денег, умру.
У Рэйны просто в голове не укладывалось, как два человека, тоньше всех в этом доме понимающих человеческую природу, два самых одаренных этой самой природой манипулятора, не могут придумать ничего интереснее и важнее, чем увядание под пятой капитализма.
– А, ну еще, может, натрахаюсь вволю, – добавил Каллум, который, видимо, до сих пор обдумывал жизненные цели, – и в какой-то момент утоплюсь в холестерине…
– Прекрати, – велела Рэйна. – Ты меня угнетаешь. А домой тебе нельзя. Никому из нас домой нельзя. Форум про нас знает, и вряд ли они остановятся.
– Что предпримешь ты? – с похожим на искреннее любопытством поинтересовался Каллум. – Не надейся утаить от меня то, что сходишь с ума, – добавил он, махнув рукой в сторону Рэйны. – От тебя веет странным фанатизмом. Этот запах нервирует.
– Я – не фанатик. Я… – она помолчала, подбирая нужное слово, – это просто вдохновение.
– Очень милый синоним безумия, – тут же ответил Каллум. – Но безумие есть безумие…
– Уж лучше с ума сходить, чем бухать, – бросила в ответ Рэйна, и неожиданно наступила пауза.
Рэйна вслушивалась в тиканье часов на каминной полке и думала, что напрасно потеряла большую часть года, пытаясь заставить Каллума слушать ее. Он явно желал смерти – ну и пусть. Видимо, не давая ему поступать по-своему, она лишь тратила время: и свое, и его. Казалось, дом завладел всеми язвами его души, как и телесными изъянами Нико. Особняк выкачивал из них насильно то, что они не пожелали отдать по своей воле. Наказывал за дешевый трюк с исчезновением Либби, и больше всех – наверное, Рэйну: она дала убедить себя, будто за этими стенами что-то в принципе можно изменить.
В ярости, чувствуя себя до странного и унизительно маленькой, она вихрем развернулась и хотела уйти, но Каллум резко встал и ухватил ее за руку.
– Скажу только раз, – предупредил он. – Я – не бездарность. Просто моя сила… – Он отпустил ее и стиснул кулак. – Если я пущу ее в ход, – он постарался выразиться точнее, тщательно подбирая слова, – то результат будет очень непростой. Это не физика, в которой ты воздействуешь на предмет, а он сопротивляется. То, что я делаю, не ограничено рамками сохранения энергии и прочими известными законами. Люди намного сложнее. И гораздо, несравненно более хрупкие.
Рэйна ждала, когда же он перейдет к сути.
– И?
– И ничего. – Каллум покачал головой. – Ты своей цели не достигнешь, но если я в процессе добьюсь небольшого воздаяния…
Рэйна помрачнела.
– Воздаяния кому?
– Твое ли дело? Я же у тебя твой план не выпытываю. – Он присмотрелся к ней. – А ведь мы – существа практичные, верно? Целеустремленные. Нам важен результат. Думай я о тебе иначе – и этого не сказал бы.
Рэйна попыталась найти в себе силы справиться с равнодушием, но ей и правда стало плевать, тогда как собственная большая цель манила, не отпуская.
– Ладно, только на меня не влияй, – предупредила Рэйна Каллума. – Ты не лезешь в мои дела, а я не лезу в твои.
«О-о-о, мама-мама-мама, – зашептал фикус, потянувшись листиками к покрытым изморозью окнам. – Мама – равновесие, мама – король!..»
– Идет, – коротко ответил Каллум. – Еще что-нибудь?
«Да, – подумала Рэйна. – Соберись, тряпка».
Но сказать так – значило предложить помощь, а это уже чересчур.
– Не дай никому себя убить, – вместо этого произнесла она и развернулась к выходу.
Каллум у нее за спиной достал из-под салфетки книгу.
– Мудрый совет. Возможно, даже мудрей, чем ты думаешь.
Рэйна хмуро обернулась.
– В каком это смысле?
– Во-первых, нам же лучше, если Роудс мертва. Когда выясню остальное, дам тебе знать. – Он подмигнул, и Рэйна закатила глаза. – Приятных тебе заблуждений. Наслаждайся, а то больше некому.
По пути к лестнице Рэйну посетило отчетливое чувство, будто она заключила сделку… не с дьяволом, нет. Каллум не настолько плох. Однако если равновесие правит всем, то, возможно, дело в их природах. Она выбрала Каллума потому, что ее существование, ее сила, которой сама она не распоряжалась, требовали его дара. Он – воплощенный антропоцен, она – природа; и вместе они послужат продолжению цикла. Колесо и дальше будет вращаться. В памяти Рэйны зазвучал бабушкин голос: «Рэйна-тян, ты родилась не просто так».
Отлично. К повороту колеса она будет готова.
Париса
С кошмарами Париса была на «ты». Они снились ей всю жизнь: сбивчивые, навеянные чужими мыслями, теми, что она прочла или ощутила в посторонних умах. Однако сейчас, к ее собственному немалому смятению, сны принадлежали только ей. И в них ее неотступно преследовало ощущение паники, рожденное в тот момент, когда она кое-что не учла и совершила ошибку…
– Гидеон?
Она раз за разом переживала один и тот же момент: когда помедлила, а сноходец внезапно собрался, вскочил на ноги и, схватив Далтона, прыгнул с ним в окно башни…
В реальном мире Парису выдернули из головы Далтона, и она рывком очнулась за столом в читальном зале.
Она тогда не сразу сумела различить сон и реальность. Преодолеть зыбкую, муаровую грань между явью и неявью, похожую на барьер между миром живых и юдолью мертвых. В читальном зале было очень светло, или же так только казалось из-за того, что кругом розовыми бутонами разворачивались формы; призраками мелькали мысли и воспоминания – необычайно живые и подвижные, ускоренные вдвое, а то и втрое; меняя очертания, перетекали какие-то фигуры. У Парисы поплыло перед глазами, ее повело, когда она поп