8. Сегодня утверждения Линнея, Монбоддо, Руссо и их сторонников кажутся невообразимыми. Ведущие ученые того времени, они, судя по всему, полагали, будто европейские леса настолько обширны, что скрывают целые популяции неодомашненных людей, о которых известно только потому, что иногда кто-то случайно находит таких детей, как Питер. Признание существования Homo sapiens ferus имело очевидные последствия: абсолютная нецивилизованность Питера как представителя дикой популяции вступала в противоречие с идеей Блуменбаха о всеобщей одомашненности человечества. Блуменбах, отвечая на критику, провел целое детективное расследование, гораздо более тщательное, чем изыскания его оппонентов. Он доказал, что Питер был вовсе не диким человеком, а просто несчастным мальчиком, которому сильно не повезло в жизни. В раннем детстве он жил с отцом, но после появления в доме мачехи его стали избивать и в итоге выгнали на улицу. Говорить он не умел потому, что был умственно отсталым – именно поэтому новая жена отца и отказалась его принять. Тем не менее умственных способностей Питера хватило на то, чтобы целый год прожить в лесу в полном одиночестве и не умереть. Питер был больным ребенком с крайне неблагополучным детством, но родился он в самом обычном деревенском доме, а вовсе не в мифической популяции диких людей9.
Открытия Блуменбаха показали, что “дикие дети” были вовсе не “дикими”. “Дикие дети” оказались мифом, который не привносил ничего нового ни в теории о происхождении человека, ни в вопрос о его одомашнивании. И если лучшим доказательством существования неодомашненных людей были “дикие дети”, то из этого следовал однозначный вывод. В заключение своего отчета о Питере Блуменбах писал: “И самое главное, никакого исходно дикого природного состояния у Человека не было: он родился домашним животным”10.
Суматоха вокруг “диких детей”, таким образом, улеглась. Линней и Монбоддо оказались неправы. Казалось бы, опровержение концепции “диких детей” как примитивной формы человека должно было наконец открыть дорогу идеям Блуменбаха, согласно которым человек, будучи от природы мирным и воспитанным, должен считаться одомашненным видом.
Была, однако, и другая трудность, и она оказалась настолько серьезным препятствием, что в течение целого столетия идеи Блуменбаха никто не принимал всерьез. Заключалась эта трудность в следующем: как могло произойти одомашнивание людей? В случае обычных домашних животных за одомашнивание очевидным образом отвечали люди. Но кто же отвечал за одомашнивание самого человека? Кто мог одомашнить наших предков?
Ответа на этот вопрос не было даже у Блуменбаха. Он высказал всего одно предположение, спрятав его в примечаниях к своему “Руководству по естественной истории”. Он предположил, что разгадка – в существовании некоего “очень мудрого психолога”, имени которого он не назвал. Это решение подразумевало некую божественную сущность. “В примитивном мире должен был существовать класс высших сущностей, для которых человек выступал своего рода домашним животным”. Вымерший вид сверхлюдей, одомашнивших человека? Эту странную идею никто не принял всерьез11. Судя по всему, неспособность Блуменбаха объяснить, как люди стали одомашненными, мало беспокоила его самого, потому что он рассуждал как истинный креационист: принимал человеческую природу как данность, не задаваясь вопросом, откуда она взялась. Он умер в 1840 году, за девятнадцать лет до того, как Чарльз Дарвин представил свою теорию эволюции путем естественного отбора в “Происхождении видов”. Блуменбаха, судя по всему, вполне устраивала идея, что человек был одомашненным с момента своего создания.
В отличие от Блуменбаха, Дарвина – еще одного великого ученого, много размышлявшего о месте человека в природе, – смущало, что одомашнивание человека не имело никакого объяснения. Дарвин, конечно, исходил из того, что человек появился в результате эволюции. Также он понимал: чтобы убедить всех в своей правоте, очень важно показать, как именно работает эволюция. В двухтомнике 1868 года “Изменение животных и растений в домашнем состоянии” идея, что люди могли быть одомашнены, еще не затрагивается. Но уже в 1871 году, в книге “Происхождение человека и половой отбор”, Дарвин рассуждает о гипотезе Блуменбаха. Если люди и правда были одомашнены, он хотел знать, как и почему.
Дарвин соглашался с Блуменбахом в том, что “цивилизованные люди… в некоторых отношениях одомашнены в высокой степени” и что “во многих отношениях человека можно сравнить с давно одомашненными животными”12[5]. Однако то, что Дарвин знал об одомашнивании, вскоре создало новую проблему. В “Происхождении видов” он рассматривал эволюцию диких животных на примере домашних голубей. Он утверждал, что эволюция основана на отборе, который благоприятствует более успешному размножению одних особей по сравнению с другими. Согласно Дарвину, отбор происходит либо силами природы, как в случае диких животных, либо силами человека, как в случае одомашненных животных. Поэтому эволюция одомашненного человека, по его мнению, требовала наличия кого-то, кто этот отбор производил, – подобно тому, как это происходит на скотном дворе. Проблема в том, что он не мог придумать, кто бы это мог быть13.
В своих трудах Дарвин рассказывает только об одной попытке отбора на конкретные признаки в человеческой популяции. Эта безумная история наглядно показывает, почему так сложно представить себе искусственный отбор для нашего вида.
С 1731 года до своей смерти в 1740 году король Пруссии Фридрих Вильгельм I, самонадеянный деспот и пьяница, пытался сделать свой Потсдамский гвардейский полк самым устрашающим в мире. Для этого он нанимал вербовщиков, которые прочесывали пятнадцать европейских стран в поисках самых высоких мужчин и доставляли их в Пруссию. На все это король тратил огромные деньги. Вербовщики получали настолько щедрые награды, что не брезговали никакими средствами для достижения цели. Они похищали подходящих мужчин или убивали охранявших их стражников. Таким образом была сформирована начальная группа из двухсот новобранцев.
Предполагалось, что высокие солдаты будут гордостью армии, но поскольку они попадали туда против своей воли, их приходилось содержать под стражей. Попытки сопротивления жестоко наказывались. Неповиновение каралось пытками. Каждый год до 250 человек пытались сбежать, и если они попадались, им отрезали носы и уши и приговаривали к пожизненному заключению в тюрьме Шпандау. Моральный дух в полку стремительно падал. Из-за самоубийств солдат становилось все меньше. Несмотря на все это, к моменту своей смерти король собрал три батальона высоких солдат общей численностью в 3030 человек.
Формирование коллекции “гигантов” оказалось настолько трудной задачей, что король решил использовать искусственный отбор в качестве альтернативного метода создания армии высоких солдат14. Раз не получается завербовать гигантов, решил он, то надо их вырастить. Для этого его люди выискивали в деревнях высоких крестьянок, которых потом выдавали замуж за высоких гвардейцев с целью получения потомства. Историк Роберт Хатчинсон так описывает этот процесс: король “подвергал насилию добродетельных жен и дочерей из своих деревень. Никто не спрашивал их ни о согласии, ни о том, были ли они уже замужем. Безжалостно попирались все законы приличия и нравственности, все самые строгие законы. Значение имел только рост… Таким удивительным способом он применял свое право божьего помазанника”15.
Считается, что эксперимент прусского короля привел к появлению некоторого количества необычайно высоких людей в Потсдаме, но в остальном он полностью провалился. Происходящее в равной степени возмущало и мужей, и жен, и со смертью короля все это прекратилось. Очевидно, идея искусственного отбора людей была слишком фантастической – раз даже всемогущий король не смог воплотить ее в жизнь. Дарвин не знал ни о каких других экспериментах по искусственному отбору человека, кроме этого провалившегося прусского эксперимента, и поэтому решил, что одомашнивание человека невозможно: “Размножение [человека] никогда продол жительно не контролировалось ни методическим, ни бессознательным отбором. Никакая раса или группа людей не была так совершенно подчинена другой, чтобы известные особи были сохранены и таким образом бессознательно отобраны…” Поэтому, как заключил Дарвин, “человек сильно отличается от любого, в полном смысле слова, домашнего животного”16[6].
На этом дискуссия могла бы и закончиться, но Дарвин, будучи крайне педантичным ученым, нашел в гипотезе Блуменбаха еще один изъян. К сожалению, в процессе своих размышлений он внес некоторые изменения в идею Блуменбаха. Блуменбах понимал одомашнивание так же, как Теофраст: как единый процесс, затрагивающий весь человеческий род и в равной степени применимый ко всем его популяциям. Однако в интерпретации Дарвина концепция Блуменбаха стала больше напоминать идею Аристотеля, согласно которой некоторые люди более одомашнены, чем другие. Много лет спустя эта трактовка привела к трагическим последствиям, однако в тот момент все было не так страшно: Дарвин просто пришел к неверному выводу. А случилось это потому, что в молодости ему довелось пожить среди “диких” людей.
В декабре 1832 года, во время путешествия на корабле “Бигль”, Дарвин встретил охотников-собирателей на Огненной Земле – острове у южной оконечности Южной Америки, который сегодня принадлежит Чили и Аргентине. Встреча была эффектной, потому что вместе с Дарвином на “Бигле” находились трое выходцев с Огненной Земли, которых предыдущая экспедиция увезла с собой в Англию: молодая женщина и двое мужчин. Пленники происходили из народа ямана (тогда его также называли ягхан). Капитан “Бигля” Роберт Фицрой увез их в надежде на то, что, прожив какое-то время в Англии, они станут успешными миссионерами по возвращении на остров. Дарвин с удовольствием общался с ними во время путешествия на “Бигле”. Однако он был совершенно не готов к тому, насколько непохожими на них окажутся ямана, никогда не покидавшие Огненную Землю.