накажут очень мягко, если вообще накажут27. Охотники-собиратели хадза из Танзании считаются эгалитарным сообществом, но если в жаркий день группа остановится у тенистого дерева, то под ним в первую очередь усядутся мужчины, а женщины останутся на солнцепеке28. Тем не менее в таких группах нет единого лидера, который может потребовать повиновения от всех остальных.
Эгалитарные кочующие сообщества охотников-собирателей сильно отличаются от крупных и, как правило, иерархически устроенных групп земледельцев, в которых есть вожди, монархи, диктаторы или президенты, обладающие властью над остальными людьми. Конечно, оседлые сообщества, во главе которых стоит один человек, тоже могут включать компоненты эгалитаризма. Декларация независимости, провозгласившая, что “все люди созданы равными”, звучала в свое время революционно, но в небольших группах люди всегда стремились соблюдать равноправие. Тот, кто пытался возвыситься над остальными и захватить власть, неизменно рисковал столкнуться с возмущением товарищей.
В отличие от людей, большинство приматов, живущих большими группами, имеют иерархию подчинения, основанную на грубой физической силе. Как правило, альфой бывает самец, но даже если это самка, то это всегда та особь, которая смогла физически подчинить всех конкурентов29. В этом смысле охотники-собиратели принципиально отличаются от шимпанзе или горилл, потому что их статус не связан с физической силой. Человекообразные обезьяны и другие приматы становятся альфами, одержав безусловную победу над предыдущим альфой во время схватки. В отличие от них, у кочующих охотников-собирателей нет ни позиций, эквивалентных позиции альфа-самца, ни схваток.
В тех редких случаях, когда в группах охотников-собирателей все же появляется временный лидер, например человек, проявляющий инициативу при принятии групповых решений, важную роль играет репутация. Чтобы добиться власти, человек должен выдвигать разумные аргументы в спорах, уметь разрабатывать хороший план действий, ловко вести переговоры, рассказывать увлекательные истории или убедительно предсказывать будущее. Человек, обладающий всеми этими навыками, может стать вожаком или старейшиной, но эту позицию он заработает благодаря своей мудрости и умению убеждать, а не благодаря наглости, напору и физической силе. Даже если вождя любят и уважают, это не дает ему права насильно продвигать свои идеи или использовать свое положение, чтобы отнять чужое имущество. Невозможность помыкать окружающими говорит о том, что у охотников-собирателей нет позиций альфа-самцов30.
Чем объяснить отсутствие альфа-самцов у охотников-собирателей? Учитывая общепринятое представление об охотниках-собирателях как о безобидных, неконфликтных людях, можно предположить, что они такими рождаются. Некоторые виды приматов действительно ведут себя на удивление миролюбиво. Тамарины, например, живут в кооперативных семьях, где несколько самцов спариваются с одной самкой, и драк между ними не почти происходит. У людей, однако, такая гармония встречается редко. В этом отношении кочующие охотники-собиратели скорее похожи на нас. Где бы ни родился ребенок, в пустыне Калахари или в Нью-Йорке, его поведение будет демонстрировать похожую смесь эгоцентризма и готовности помогать другим. Конкурентная психология свойственна всем людям, и, как мы уже видели, охотники-собиратели тоже иногда нарушают социальные нормы, пытаясь установить свою власть над другими31.
В 1982 году антрополог Джеймс Вудберн, в то время главный этнограф охотников-собирателей хадза в Танзании, рассказал о случаях, когда мужчины племени хадза пытались доминировать над товарищами, отдавая им приказы и отнимая у них имущество или жен. Он также отмечал потенциальную опасность, которую всегда несут в себе конфликты между вооруженными мужчинами. Хадза, писал он, “осознают риск, что их могут убить во сне под покровом ночи или устроить им засаду, когда они в одиночку уходят охотиться в лес”. Он предположил, что отсутствие альфа-самцов у охотников-собирателей связано с убийствами: “Тот факт, что любого человека можно тайно убить… напрямую действует как мощный механизм стабилизации общества. Неравенство в обладании имуществом, властью или престижем… может быть опасным для обладателей этих благ, если в обществе отсутствуют механизмы эффективной защиты”32.
В 1993 году Кристофер Бём решил на более широкой выборке проверить идею Вудберна о том, что в основе эгалитаризма лежит устранение альфа-самцов. Для этого он проанализировал данные по нескольким десяткам наиболее изученных сообществ охотников-собирателей. Он показал, что, с одной стороны, во всех сообществах существует универсальное социальное правило: человек не должен пытаться доминировать над другими. С другой стороны, Бём обнаружил множество свидетельств того, как отдельные люди пытались возвыситься над другими с помощью запугивания или обмана. Его выводы подтверждали соображения Вудберна: несмотря на наличие социальных норм, в любом сообществе “обязательно найдется потенциальный деспот, который только и ждет удобного случая”. Несмотря на весь свой знаменитый эгалитаризм, охотники-собиратели тоже могут соперничать друг с другом33.
Бём описывал даже единичные случаи появления альфа-самцов – пусть и временных. Такое произошло, например, в одной недавно сформировавшейся группе инуитов, состоявшей из нескольких мужчин, изгнанных из родных общин. Один из этих мужчин, особенно задиристый, отобрал у другого жену, объявил ее своей, да еще и посмеялся над униженным мужем. Позже он увел жену у еще одного мужчины и запретил ему с ней разговаривать34.
Вопрос в том, почему такое поведение возникает настолько редко. Ответ: людей, претендующих на роль тиранов, ограничивает та или иная форма социального давления.
Процесс социального контроля обычно проявляется уже при самых незначительных конфликтах вроде безобидного хвастовства. Антрополог Ричард Ли описывает, как его самого однажды пристыдили за излишнее тщеславие. Он был тогда совсем молод и хотел преподнести группе жуцъоанси, которую изучал, достойный подарок на Рождество. Он устроил им сюрприз и подарил великолепного быка. Жуцъоанси не знали денег, и единственным способом добыть крупного зверя для них была охота, которая часто занимала не один день. Однако реакция жуцъоанси на роскошный подарок оказалась совсем не такой, как ожидал Ли. Его осыпали градом насмешек. Жуцъоанси говорили, что у быка вообще нет мяса, и называли его мешком с костями. Они говорили, что бык настолько тощий, что им придется съесть его рога.
В конце концов один из старейшин, Томасо, объяснил Ли, что происходит. Дело в том, что, подарив такой дорогой подарок, Ли проявил высокомерие по отношению к жуцъоанси. “Если молодой мужчина убивает такого крупного зверя, – сказал Томасо, – он начинает воображать себя вожаком, важничать и обращаться с другими как со слугами. Мы против этого. Мы не принимаем того, кто хвастается, потому что однажды гордыня заставит его убить человека. Поэтому мы всегда говорим, что мясо, которое он принес, никуда не годится. Так мы остужаем его сердце и смягчаем его нрав”35.
Оскорбления, которые посыпались на Ли, были типичным примером механизма стабилизации общества. Жуцъоанси понравилось принесенное им мясо, но не понравилось, что это возвысило его над остальными. То же самое рассказывает и Вудберн о племени хадза: “Хадза, который возвращается на стоянку, убив крупного зверя, должен вести себя скромно. Он молча подсаживается к остальным мужчинам и позволяет следам крови на своем копье говорить за него”36. Нескольких слов оказывается достаточно. Все знают, как они должны себя вести. Антрополог Элизабет Кэшден так описывала эти обычаи: “Охотнику кунг [жуцъоанси], убившему крупную добычу, полагается говорить о ней как будто невзначай, с пренебрежением. И если человек не готов сам преуменьшать свои заслуги и говорить о них с насмешкой, то это не преминут сделать его друзья и родственники”37.
“Неуловимый жест или выражение лица, – писал Эрнест Берч об инуитах, – может передавать сложнейшие мысли или чувства”. Если нарушитель дисциплины не реагирует на мягко выраженное неодобрение, значит, он намеренно проявляет сопротивление. Тогда знаки неодобрения становятся все более явными. Нарушителя стыдят, осыпают насмешками и колкостями. Ему в лицо могут спеть специальную “песню-насмешку”, унизив его перед всей собравшейся толпой38.
Если не помогает и это, приходится прибегать к бойкоту или остракизму. Человеку, живущему в небольшой группе, очень трудно смириться с изоляцией, и обычно таких мер оказывается достаточно. Антрополог Джин Бриггс, жившая с арктическим племенем утку, рассказывает, как она однажды вышла из себя. На ее печатную машинку с крыши иглу упал ком мокрого снега. Она швырнула нож в лежавшую рядом кучку рыбы и закричала, как ей осточертело изо дня в день есть одну только рыбу. После этого иглу быстро опустело, и следующие несколько недель она провела одна в палатке, никто ее не навещал. Она пережила мучительные дни, пока наконец не нашла способ объясниться39.
Предположение, что в человеческих сообществах люди контролируют друг друга с помощью стыда, насмешек и остракизма, впервые выдвинул социолог Эмиль Дюркгейм в 1902 году. С тех пор эта идея стала основополагающим принципом антропологии. В свете этого гипотеза Вудберна о том, что крайней формой такого контроля является убийство, представляется вполне правдоподобной. Когда нарушители не реагируют на вербальное и социальное давление, приходится прибегать к крайней мере – смертной казни. Устраняя самых деспотичных членов общества, смертная казнь поддерживает существование уникального для человека феномена эгалитарной иерархии, в рамках которой стремление к доминированию успешно подавляется40.