истические способности, и немалые. Как пишет Бём: “Возникает явно щекотливая ситуация. Тот, кто первым решится заговорить, подвергает опасности свою жизнь. Это может быть опасность физического нападения или – в тех кланах, где есть шаман, – наведения порчи”. Ясно, почему плетение сети подозрений, которую Кнауфт описывал на примере гебуси, требует такой осторожности54.
Обмен сплетнями облегчает координацию, позволяя людям заранее проверить свои чувства и неторопливо разработать общий план. Двадцать убийц Юлия Цезаря несколько недель тайно совещались группами по нескольку человек, пока не обрели уверенность в себе и друг в друге. Только после того, как каждый прощупает почву, люди могут принять решение об убийстве нарушителя спокойствия. И даже тогда предприятие остается рискованным. Каска, первым напавший на Цезаря, тщетно звал на помощь своего брата, пока к нему не присоединились другие заговорщики55.
Мы не можем с точностью сказать, в какой момент возникла речь и как быстро она развивалась; ясно только, что произошло это раньше 60 тысяч лет назад. Но мы можем попытаться установить временные рамки. Некоторые ученые считают, что речь достигла сопоставимого с современным уровня сложности в промежутке между 100 и 60 тысячами лет назад – то есть примерно тогда же, когда сформировались универсальные признаки всех современных людей. Согласно более радикальной точке зрения, современная речь возникла гораздо раньше. Тут удобной точкой отсчета служат неандертальцы. Как мы помним, неандертальцы жили в Европе и Западной Азии примерно с 200 до 40 тысяч лет назад. Согласно генетическим данным, неандертальцы отделились от нас в промежутке между 765 и 275 тысячами лет назад. Черепа и скелеты неандертальцев, в отличие от Homo sapiens, не несут никаких признаков самоодомашнивания. Поскольку культура неандертальцев так и не достигла уровня сложности, сопоставимого с Homo sapiens, особенно в области символических изображений, большинство ученых считают, что их лингвистические способности уступали нашим. Некоторые предварительные биологические данные говорят в пользу такой точки зрения. Например, височные доли головного мозга, вовлеченные в речь (а также память и социальное поведение), у Homo sapiens немного крупнее, чем у неандертальцев. Характеристики черепа и скелета, культурное богатство и размер мозга – все указывает на то, что у неандертальцев не было речи в привычном нам понимании. Исходя из этого, мы можем заключить, что до разделения ветвей неандертальцев и Homo sapiens 765–275 тысяч лет назад речь наших предков из среднего плейстоцена была гораздо менее развитой, чем речь современного человека56. Все это говорит о том, что за последние 765 тысяч лет речь наших непосредственных предков становилась все более эффективной, хотя оценить, с какой скоростью это происходило, мы не можем.
Таким образом, представители линии Homo sapiens, судя по всему, заметно превосходили других Homo по своим лингвистическим навыкам. Это позволяло членам группы успешно составлять коалиции, способные подвергать агрессоров остракизму или изгонять их из группы. Эти коалиции создавали условия для отбора против излишне агрессивных членов группы. А результатом такого отбора были последовательные изменения в сторону более толерантных людей с легким черепом и педоморфными чертами – изменения, составляющие суть самоодомашнивания.
Одним словом, умение сплетничать, злословить и строить планы по устранению агрессоров было частью человеческой жизни в течение как минимум нескольких тысяч поколений. Растущая социальная значимость речи, которая начала формироваться около 500 тысяч лет назад, объясняет, как нашим предкам удалось наконец найти управу на альфа-самцов и стать Homo нового типа. В этой модели самоодомашнивания речь играет центральную роль: она обеспечивает работу самых разных инструментов социального контроля, начиная от сплетен и заканчивая убийствами.
Формирование синдрома одомашнивания иногда пытаются объяснить и другими механизмами. Так, многие ученые считают, что в переходе от иерархического общества “обезьяньего” типа к человеческой системе эгалитаризма и кооперации ключевую роль сыграло оружие. Применение оружия, по их мнению, существенно облегчало организацию борьбы с альфа-самцами, потому что кидаться камнями или копьями гораздо эффективнее, безопаснее и проще, чем вступать в прямой физический контакт. Мне, однако, кажется, что целый ряд аргументов указывает на ограниченное значение оружия по сравнению с речью.
Для смертной казни оружие не нужно. Животные, такие как волки, львы и шимпанзе, убивают с помощью кооперации, а не оружия. Люди тоже умеют убивать без оружия. В обзоре традиционных человеческих сообществ мира Оттербайн пишет, что орудиями казни и правда часто становятся камни, копья и стрелы. Однако описывает он и такие способы казни, как повешение, сожжение, утопление, избиение, скидывание со скалы, принуждение к самоубийству с помощью прыжка с высокого дерева и (специально для насильников) заталкивание колючек в пенис. Еще один способ – отдать приговоренного к смерти членам враждебной соседней группы и позволить тем самим разобраться с проблемой, как это происходило в Австралии57.
Кроме того, применение оружия часто небезопасно для самих убийц, как видно из описания одной казни в группе охотников-собирателей яномамо. Несколько человек уже давно были недовольны наглостью и несдержанностью одного из своих товарищей, но у них не хватало смелости бросить ему вызов. Однажды они уговорили его залезть на высокое дерево, чтобы достать мед. Ничего не подозревая, он снял с себя все оружие и полез на дерево. Теперь убийцы могли быть спокойны: они собрали все его оружие, и им оставалось только дождаться, когда он спустится, чтобы без труда его убить. Примерно по тому же сценарию, вероятно, совершаются многие организованные преступления: после многонедельного планирования жертва наконец садится на пассажирское сиденье машины, на заднем сиденье которой притаился убийца. Для успешного убийства необходимо, чтобы жертва в момент нападения была беспомощна, и это в очередной раз подчеркивает, насколько важно нападающим обговаривать друг с другом свои планы – что, в свою очередь, невозможно без использования речи58. Речь – как разговорная, так и жестовая, – позволяет запуганным, подавленным и оскорбленным людям обсудить друг с другом свои чувства и выработать безопасный план свержения тирана.
Время появления оружия, достаточно эффективного для убийств, тоже плохо согласуется с хронологией самоодомашнивания. Допустим, что Homo sapiens и правда возникли уже 300 тысяч лет назад и что примерно в то же время начали действовать выравнивающие механизмы, которые в конце концов привели к формированию уникальной человеческой эгалитарности. Однако задолго до этого представители Homo уже умели пользоваться оружием, чтобы убивать львов или отгонять их от добычи: эта практика существовала, вероятно, уже два миллиона лет назад. Еще один аргумент в пользу ключевой роли языка предоставляют межвидовые сравнения. Не существует никаких свидетельств того, что шимпанзе или другие обезьяны могут заранее договориться, как, когда и где убить члена своей социальной группы. В отсутствие речи подобная задача кажется невыполнимой. Из этого я заключаю, что критически важным изобретением человечества, способствовавшим появлению политической системы нового типа, была способность строить заговоры. Именно эта способность, а вовсе не умение создавать оружие, и сместила баланс сил в пользу коалиций, объединенным фронтом выступающих против альфа-самцов.
Способность строить заговоры – пример того, что психолог Майкл Томаселло называет “стремлением к общей цели”, которое он определяет как “кооперативное взаимодействие, при котором все участники находятся в одном и том же психологическом состоянии”59. Люди очень хорошо умеют “стремиться к общей цели”: эта способность появляется у детей уже в возрасте около года. Шимпанзе между тем такого умения практически лишены. Томаселло считает, что именно уникальная для человека способность стремиться к общей цели объясняет, почему у людей так много “специальных” человеческих навыков, недоступных другим животным: от умения считать и строить небоскребы до написания симфоний и формирования правительств. Впрочем, если отбор против реактивной агрессии действительно привел к формированию синдрома одомашнивания, по-настоящему важной была лишь одна из этих способностей – та, что позволяла заговорщикам проникнуться друг к другу доверием, достаточным для совместного убийства агрессора. Эта способность не только сделала нас одомашненными, но и, как будет видно из глав 10 и 11, благоприятствовала развитию многих видов человеческой кооперации60.
И стремление к общей цели, и речь сыграли в нашей эволюции критическую роль. Мы можем только догадываться, почему произошли эти ключевые изменения когнитивных способностей человека. Мы даже не знаем, были ли они случайны. Теоретически и речь, и стремление к общей цели могли возникнуть спонтанно – как, по-видимому, возникли многие когнитивные свойства. Например, способность узнавать себя в зеркале, которой обладают люди, крупные человекообразные обезьяны, бутылконосые дельфины, азиатские слоны и сороки[8]. Поскольку в дикой природе увидеть свое отражение можно разве что в случайном водоеме со спокойной водой, сложно придумать адаптивное объяснение способности узнавать свое отражение. Скорее всего, она возникла как случайный побочный эффект общего повышения умственных способностей, которое, в свою очередь, произошло по другим причинам. Возможно, как-то так появилась и речь61.
Вполне вероятно, что возникновение речи так и останется для нас загадкой. Но то огромное влияние, которое речь оказала на эволюцию человека, подсказывает, что формирование