Проактивная агрессия играет важную роль в жизни человека, шимпанзе, волков и некоторых других видов. Но у многих видов животных она встречается редко или не встречается вовсе. Этим она и отличается от реактивной агрессии.
Представим, что мы отправились на прогулку по Национальному парку Кибале в Уганде. Нет ничего приятнее, чем остановиться на минутку в тропическом лесу, закрыть глаза и просто слушать. Почти в любое время дня там можно услышать щебет птиц и стрекот насекомых, настойчивую песню кукушек и бородаток и, если повезет, карканье птиц-носорогов, ворчание колобусов, а иногда даже уханье шимпанзе. С наступлением ночи эти звуки сменяются голосами лягушек, летучих мышей и козодоев, создающими фон для цикад, галаго и сов. Мир кажется полным покоя. “В такую ночь, / Когда лобзал деревья нежный ветер, / Не шелестя листвой…”8[11].
О святая невинность! Голоса тропического леса несут покой только тем, кто еще не научился их понимать. Эти успокаивающие звуки в основном составляют крики самцов. Большинство криков сигнализируют о типично мужских занятиях: демонстрации своих достоинств, защите территории, запугивании соседей, призыве союзников и привлечении самок. Они сообщают о яркости, боеспособности и готовности к агрессии. Может, они и действуют расслабляюще на человека, прогуливающегося по лесу, но животные, которые их издают, отнюдь не расслаблены. Они полны тестостерона, крикливы, грубы и нахальны. “Лобзание нежного ветра” наполнено реактивной агрессией.
Однако почти ни одному из этих голосистых видов не свойственна проактивная агрессия.
Проактивная агрессия настолько редка у животных, что одно время бытовало представление, будто ее нет ни у кого, кроме человека. В своей знаменитой книге “Об агрессии”, вышедшей на английском языке в 1966 году, Конрад Лоренц утверждал, что эволюция не позволяет животным умышленно убивать друг друга. Он писал, что волк, побежденный в драке, ложится на спину и подставляет противнику незащищенную шею. И это ингибирует дальнейшую агрессию со стороны победителя. Лоренц полагал, что поведение волков отражает общие принципы эволюции насилия. Естественный отбор, по его мнению, формирует запрет на убийство представителей своего вида. Люди же убивают друг друга так часто потому, что оружие позволяет им совершать убийства на расстоянии. Вооруженный человек, таким образом, не замечает ингибирующих сигналов подчинения. По мысли Лоренца, предумышленные убийства, которые совершают люди, являются печальным следствием технологического прогресса9. В этом есть доля истины. Безусловно, послать отравленные шоколадные конфеты по почте гораздо проще, чем собственноручно передать их жертве, а сбросить бомбу с самолета приятнее, чем застрелить молящего о пощаде человека.
Но затем ученые стали внимательнее наблюдать за дикими животными. И оказалось, что выводы Лоренца не соответствуют действительности: проактивные убийства представителей своего вида совершают не только люди.
Проактивная агрессия среди других животных проявляется, например, в контексте инфантицида, или преднамеренного убийства детеныша взрослой особью. Инфантицид совершают как самцы, так и самки – правда, с разными репродуктивными последствиями. Среди приматов он был впервые описан у диких обезьян – индийских серых лангуров – вскоре после выхода “Об агрессии” Лоренца. За серыми лангурами легко наблюдать в природе, потому что они обитают в относительно открытой местности, живут большими группами и много времени проводят на земле. В группе обычно много самок (более десяти) и только один половозрелый самец. Этот самец завоевывает свою позицию, иммигрировав из другой группы и свергнув предыдущего самца в схватке. Он сохраняет свое положение, защищаясь от других самцов, до тех пор, пока его не сместит следующий самец и ему не придется покинуть группу. В июле 1969 года приматолог С. М. Монот наблюдал за группой лангуров в полупустынной местности в Джодхпуре. Самец, недавно ставший альфой, сидел в одиночестве метрах в десяти от группы самок. Одна из них подошла к нему и стала искать у него в шерсти, но он не обратил на нее внимания. Его мысли были заняты другим.
Около 9.50 утра самец, внезапно сорвавшись с места, подбежал к самкам. Он схватил детеныша, сидевшего на руках у Ти [матери детеныша], сжал его правой рукой, ухватил его зубами за левый бок и бросился бежать. [Ти] и две другие самки… погнались за самцом. [Ти] дважды вставала у него на пути, но не могла отнять детеныша; у двух других самок это тоже не получилось. Все это время детеныш издавал пронзительные крики… Пробежав 70–80 метров, самец остановился, быстро укусил детеныша за левый бок [образовалась 6-сантиметровая рана, через которую выпала часть внутренностей], бросил истекающее кровью тело на землю и уселся рядом. Когда к нему подбежала мать, он издал громкий лай, тряхнув головой, оскалил зубы и уставился на нее. Все это заняло меньше трех минут10.
Это была не трагическая случайность. Это было нападение с целью убийства.
Наблюдения, подобные этому, стали появляться все чаще, и в научном сообществе развязалась дискуссия о причинах инфантицида. На кону стояли ключевые вопросы. Некоторые ученые были убеждены, что человеческое насилие неадаптивно, и потому отказывались считать любое чрезмерное насилие естественным поведением, даже если речь шла об обезьянах. Согласно такой точке зрения, инфантицид – это неадаптивное патологическое поведение отдельных психически неустойчивых особей. Другие исследователи считали, что если инфантицид и имеет адаптивные преимущества, то они должны распространяться на всю группу в целом, а не только на самого убийцу. Например, убийство детеныша могло бы идти на пользу всей группе, сокращая ее численность и снижая конкуренцию за пищу. Эта концепция была довольно привлекательной в политическом смысле. Для борцов за социальную справедливость начала 1970-х годов, мечтавших подвести под свои политические идеи биологическую основу, она означала, что поведение человека сформировалось, чтобы приносить пользу всей группе.
Основное альтернативное объяснение заключается в том, что инфантицид – это эгоистичное поведение, которое повышает шансы самца-убийцы на зачатие еще одного детеныша. После смерти детеныша от другого самца эструс у матери наступает быстрее, чем если бы детеныш продолжил жить. И тогда у убийцы детеныша появляется шанс стать отцом следующего потомка. Эта концепция, предложенная Сарой Хрди в 1977 году на примере серых лангуров, объясняет инфантицид половым отбором, и в ее пользу с тех пор было получено множество данных. Тем не менее многим людям трудно смириться с тем, что поведение, которое кажется нам отталкивающим, может иметь какую-то адаптивную ценность11.
Даже в отвлеченном мире научных публикаций эта концепция часто вызывала открытую неприязнь12. В 1990-х годах, когда приматологи Сьюзен Перри и Джозеф Мэнсон попытались опубликовать отчет о трех предполагаемых случаях мужского инфантицида у обыкновенных капуцинов в Коста-Рике, они столкнулись с резко отрицательной реакцией. “Все пять рецензентов, – рассказывали они, – в оскорбительном и пренебрежительном тоне рекомендовали редактору журнала отказать нам в публикации статьи”13. Один из рецензентов даже заявил, что ученые, объясняющие инфантицид половым отбором, мало чем отличаются от тех, кто поддерживал идеи евгеники перед началом Второй мировой войны. Однако данные, полученные Перри и Мэнсоном, были реальны. В конце концов молодые ученые опубликовали свои результаты, после чего сходные наблюдения продолжали появляться по всему миру, а их исследование стало классическим.
Жаркие споры вокруг этой темы продолжались еще долго, и в 1970-х и 1980-х годах, особенно в США, отрицание инфантицида было для этологов как бельмо на глазу. Тех, кто поддерживал идею адаптивной ценности инфантицида, обвиняли в поддержке правых политических взглядов. Были и обвинения в подтасовке данных – как правило, необоснованные. Впрочем, скоро все это поливание грязью сошло на нет, потому что возражать против объема накопившихся данных было все труднее. Процент детских смертей, объяснявшихся инфантицидом, сильно отличался у разных видов, достигая 37 % у популяции горных горилл, 44 % у медвежьих павианов, 47 % у голубых мартышек и аж 71 % у красных ревунов14. В 2014 году специалисты по поведенческой экологии Дитер Лукас и Элиз Юшар проанализировали данные о 260 диких видах млекопитающих и заключили, что инфантицид наблюдается почти у половины из них. Как показали Лукас и Юшар, чаще всего инфантицид происходит у тех видов, где самцы могут извлечь из убийства какую-то выгоду. В большинстве случаев инфантицид представляет собой эгоистичную репродуктивную стратегию самцов, которая позволяет им ускорить возвращение самок к фертильности. Среди приматов Лукас и Юшар обнаружили инфантицид у 60 из 89 диких видов (67 %), в том числе у горилл и шимпанзе15.
У некоторых видов, включая шимпанзе, инфантицид происходит по причинам, не связанным с половым отбором. Самцы шимпанзе, встретившись с самками из соседних сообществ, часто нападают на них и могут нанести им серьезные травмы или убить их детенышей. В таком случае участники событий, скорее всего, больше не встретятся, поэтому вероятность, что убийца сможет стать отцом следующего детеныша этой самки, очень невысока. Традиционная теория полового отбора здесь, таким образом, неприменима. Возможно, выгода тут в том, что матери погибших детенышей впредь будут избегать той местности, где произошло убийство, и сообществу убийцы достанется больше еды. А может быть, самцы извлекают выгоду из убийства детей мужского пола, которые могли бы, повзрослев, стать их конкурентами16. Дальнейшие исследования позволят проверить эти соображения.
У приматов детей могут убивать не только самцы, но и самки. В группах и