Разбираю один из штабелей уложенных Кристианом каноэ, подтаскиваю Отто Хяркя к нижнему суденышку и, обливаясь потом, поднимаю тело, одновременно пытаясь запихнуть его внутрь. Поднатужившись, загоняю конец свертка в каноэ. В итоге он целиком ложится на дно так, что сбоку его не видно. Чтобы его обнаружить, надо наклониться и заглянуть внутрь лодки, но, поскольку сверху будут лежать остальные каноэ, сделать это станет невозможно. Снова складываю лодки друг на друга. Когда я водружаю наверх последнее зеленое каноэ-крокодил, раздается стук в дверь. Вытираю со лба пот и поправляю галстук. Что еще можно сделать? Оглядываюсь кругом. Маленький черный пистолет Отто Хяркя блестит на бетонном полу. Надеваю пиджак, хотя мне и так жарко, поднимаю пистолет и опускаю его себе в карман. Затем иду к двери, стараясь на ходу выровнять дыхание. Сквозь стекло я вижу, как Лаура Хеланто радостно машет руками. До меня доносится ее голос.
– Краснер!
13
Я возлежу на Лауре Хеланто и стараюсь добиться максимальной пользы от своей деятельности. Лаура тяжело дышит. Мы у меня в квартире и у меня в постели. Я изо всех сил стараюсь сосредоточиться на происходящем, поскольку это, без сомнения, момент весьма значимый. Мы вместе занимались творчеством, потом поехали ко мне, поужинали, чрезвычайно динамично разделись и очень оперативно занялись подбором поз и движений, чтобы получить обоюдное удовольствие. Признаться, я не полностью сосредоточен на процессе, поскольку пребываю в том состоянии, когда делаешь одно дело, а думаешь о трех других.
Лаура Хеланто издает звуки, которые я считаю хорошим знаком как в тактическом, так и в стратегическом смысле. Кожа у нас обоих липкая и скользкая от пота, воздух в комнате стал густым и влажным, пахнет одновременно соленым, кислым и сладким – ощущать такой смеси запахов мне еще не доводилось. Я знаю, что в какой-нибудь другой момент, в какую-нибудь другую ночь я воспринимал бы все происходящее иначе. Рискну утверждать, что я вел бы себя более раскрепощенно.
Теперь же у меня в мыслях усы Отто Хяркя.
На самом деле я думаю не только об усах Отто Хяркя, но и о самом Отто Хяркя, а через него – и о Юхани, и о Куйсме Лохи, потом снова о Юхани и, наконец, возвращаюсь мыслями к Лауре Хеланто. Она сейчас вопит высоким и громким голосом что-то не очень разборчивое, какие-то не вполне литературные существительные и глаголы. Я стараюсь равномерно увеличивать скорость возвратно-поступательных движений и колебаний, лишь подчеркивая их однообразие небольшими отклонениями как по глубине, так и по направлению, сохраняя при этом ритм с точностью метронома. Мне кажется, все должно идти по нарастающей, это очень важно, потому что таким образом достигается кумулятивный эффект. Это как с ростом акций на большом временном отрезке: иногда возможны спады или даже рецессия, но, если взглянуть на график за десять лет, стоимость акций неуклонно растет. Через несколько минут я начинаю подозревать, что мы приближаемся к пиковым значениям курса и, судя по всему, выплате щедрых дивидендов. Лаура Хеланто кричит и крепко сжимает мои руки.
По прошествии пятнадцати минут я прихожу к выводу, что мне есть о чем поговорить с Лаурой Хеланто. Переворачиваюсь на спину, разглядываю четкую границу света и тени на потолке и готовлюсь задать свой первый вопрос, когда слышу голос Лауры:
– Не стоит ли вам переехать ко мне – тебе и Шопенгауэру?
Поворачиваю голову. В комнату проникает свет из другой части квартиры, с кухни, и, кроме того, между шторами пробивается внутрь немного света от уличных фонарей. Лицо Лауры Хеланто так близко, что я вижу его в неестественно увеличенном виде. В первую очередь внимания заслуживают глаза. Они устремлены на меня и в то же время куда-то вглубь или даже вдаль, и я больше не думаю об усах Отто Хяркя и вообще ни о чем из того, что только что занимало мои мысли. То, что Лаура Хеланто сказала мгновение назад, потрясло меня до глубины души. Она улыбается какой-то странной, загадочной улыбкой, но я тут же понимаю, что тоже улыбаюсь.
– На основании имеющихся у меня данных, – бормочу я, сам едва понимая, что говорю, – могу сразу заявить, что отношусь к этому проекту крайне положительно. Составление точного графика и информирование о принятом решении – это отдельное дело. Тем не менее я готов представить грубый расчет прямо сейчас, если мы оба оцениваем этот проект как рентабельный.
– Это наверняка самый романтичный ответ, который когда-либо произносился в такой ситуации.
– Практически невозможно оценить с достаточной долей уверенности…
– Хенри, – говорит Лаура Хеланто, придвигаясь лицом вплотную к моему, – иногда нужно отвечать только «да» или «нет».
– Как правило, это…
– Да или нет?
Я понимаю, что Лаура Хеланто перескочила через один этап, пренебрегла анализом и общей оценкой ситуации. Она больше не задает вопросов о том, что я думаю, а предлагает конкретные решения и действия.
Вместе с тем мне кажется, что все в моей жизни как бы сконцентрировалось, словно само время становится все плотнее и ускоряется под воздействием какого-то гигантского регулятора. Во Вселенной есть места, где происходит нечто подобное. На краю черной дыры, например, время начинает менять свою сущность…
Разумеется, я не думаю, что проваливаюсь в черную дыру, когда размышляю о переезде в Херттониеми. Но в целом могу сказать, что моя жизнь находится в фазе чрезвычайно интенсивного уплотнения и ускорения и контролировать ее становится очень тяжело, не легче, чем Вселенную со всеми черными дырами и прочим. Каждый день моей жизни похож на парк приключений: спуски, подъемы, столкновения, неожиданность за неожиданностью. Так что, наверное, Лаура Хеланто права. Пожалуй, мне и следовало бы сказать…
– Да.
Рука Лауры Хеланто у меня на щеке.
– Как хорошо, – говорит Лаура Хеланто, – что на тебя можно положиться.
14
Утро одновременно и очень приятное, и весьма непростое.
За окном еще практически темно, когда мы садимся за стол. Вечером мы впервые вместе сходили в магазин и купили продукты на завтрак. То есть у нас переломный момент еще и в хозяйственном плане. Мы взяли хлеб значительно дороже того, что я покупаю обычно. Сыр – даже двух сортов! Простоквашу, «где должны быть неперемешанные слои». Экологически чистые яйца. Я был поражен, насколько мало взволновала меня на кассе стоимость завтрака, хотя, как показывал приблизительный подсчет, она выросла на сто тридцать пять процентов.
Шопенгауэр явно находит ситуацию неоднозначной: с одной стороны, безусловно, проявляет к Лауре Хеланто интерес, а с другой – озадачен тем, что границы его территории нарушаются столь продолжительное время. Дверь на балкон приоткрыта, и Шопенгауэр то и дело выходит осмотреть двор, а потом возвращается назад, похоже, не удовлетворенный результатом в обоих случаях. Я его понимаю. У меня сходные чувства. Мне ни с кем не хорошо так, как с Лаурой Хеланто, но я не могу не думать и о каноэ-крокодиле, нафаршированном мною вчера вечером. Бросаю взгляд на настенные часы на кухне. Мне хотелось бы добраться до Парка раньше других. Я еще не знаю, что буду делать с начинкой крокодила, но в любом случае этим нужно заниматься в отсутствие посторонних глаз. Снова смотрю на часы и думаю, что если я уйду сейчас, то…
– Придешь на работу первым, – говорит Лаура.
Я помню похожие ситуации в недавнем прошлом, когда у меня возникали подозрения, что Лаура Хеланто читает мои мысли. Это, разумеется, невозможно, тем не менее множество раз мне казалось, будто она знает, что я собираюсь сказать или сделать. Не понимаю, как ей это удается. По-моему, я не посылаю никаких сигналов и не передаю сообщений о своих намерениях. Напротив, стараюсь все тщательно продумывать прежде, чем что-то произнести или сделать.
– Для тебя важно всегда приходить на работу вовремя, – говорит Лаура Хеланто и улыбается. Ее улыбка не та, что ночью. – Но все-таки не стоит забывать о том, что твои работники в Парке знают, чем им заняться, и без тебя там мир не рухнет. Ведь так?
Мне не хочется врать Лауре.
– Небольшие проблемы с оборудованием, которое мы выводим из эксплуатации, – отвечаю я. – Хочу сегодня покончить с этим делом, не перекладывая его на других.
Здесь все правда: от «Крокодильей реки» нам больше никакого проку, как и Отто Хяркя, какой бы циничной ни была эта мысль. С этим делом действительно надо покончить, причем именно мне, его нельзя никому перепоручить.
Лаура Хеланто окидывает меня быстрым взглядом и говорит:
– Мне в тебе это сразу понравилось, с первого дня.
– Что именно?
– Помимо всего прочего, ты такой… обязательный.
Я подвожу Лауру Хеланто на машине в ее мастерскую, а потом делаю то, чего не делал никогда прежде: мчусь в Парк, даже не пытаясь соблюдать разрешенную скорость. Наш фургончик для доставки грузов не предназначен для таких гонок. Порывы ноябрьского ветра бросают его из стороны в сторону на открытых участках дороги, а приемистость этой колымаги оставляет желать лучшего. Я всегда полагал, что превышать скорость глупо. При езде в городе это позволяет сэкономить считаные секунды, в лучшем случае – несколько минут. Но именно теперь мне дорого каждое мгновение, каждая минута. С удивлением замечаю, что меня вовсю обгоняют еще более отчаянные водители. Мне трудно представить себе, что у них могут быть более срочные дела. Что это за дела? Несколько трупов? Несколько крокодилов? И многим ли из водителей «ауди» – превышение скорости, похоже, является обязательной опцией этой немецкой машины – не дают покоя завернутые в коврики мертвые тела? Мои мысли мечутся, а глаза перескакивают со спидометра на часы.
Я проскакиваю пока еще пустынную парковку перед Парком приключений. Объезжаю здание, сворачиваю на стоянку для машин сотрудников и вздыхаю с облегчением. Ни машин, ни велосипедов, вообще никаких транспортных средств. Ставлю фургон на обозначенный белой краской прямоугольник, взбегаю по лестнице на погрузочную эстакаду, быстрыми шагами прохожу по стальной площадке к двери и открываю ее. Пробегаю кабинеты сотрудников, отмечая про себя, что и там никого нет. Затем открываю дверь на улицу и прислушиваюсь. Вроде все тихо.