– Да, пожалуй, Захар.
Профессор, ощущая дрожь в ногах, сел на трубу, водрузил очки на место и наконец заставил себя посмотреть на Немого. Тот стоял, сунув руки в карманы, полные убийственных артефактов, и ждал. Лазарев, отдышавшись и чуть успокоившись после произошедшего, заговорил:
– То есть вы сейчас нам продемонстрировали истинное свойство «Слез Рузы»?
– Именно так.
– Я смотрю, у вас тут настоящий испытательный полигон, молодой человек.
– Здесь не только люди, тут были и лабораторные крысы.
– И кого тут больше, позвольте поинтересоваться?
– К сожалению, ублюдков, которые хотели меня убить. Впрочем, я не оправдываюсь.
– А по-моему, самое время начать это делать, – произнес кто-то громко.
Они с изумлением обернулись. Из-за горы сложенных труб вышел Абрамов, держа Немого на прицеле. За ним стояли еще трое военных.
– Ваня?! – изумился Дмитрий Владимирович. – Ты что тут делаешь?
– Наш, как я вижу, оказавшийся весьма разговорчивым «друг» устроил в Герцена мини-апокалипсис.
– Что случилось? – встревожился Зарубин.
– С женой твоей все в порядке, Захар Викторович, помогает раненым. На нас было совершено еще одно нападение можайских, так что мы проглядели Борового…
– Что-что? – Лазарев посмотрел с непониманием поверх очков на Ивана.
– Ожил наш бывший директор. Встал в прозекторской и пошел… искать свои заветные «слезы». Добрел до хранилища. А там у нас кодовый замок, если помните, и дополнительная защита по отпечатку пальца. Что Максим Денисович благополучно преодолел, так как у него был доступ.
– Но муляжи оживают только в Зоне, – заметил Захар.
– Так вот он и есть Зона. – Иван кивнул на Немого. – Ее воплощение в человеческом обличье.
Лазарев уставился на Ивана и совсем побелел, когда его внезапно осенило. Не было на самом деле никаких излечивающих артефактов. Был только сталкер с аномальными способностями наделять убийственный кристалл регенерирующими свойствами.
– Боровой вытащил из хранилища все «Слезы Рузы» и проглотил одну за другой, – продолжил Абрамов. – Все это я наблюдал, отстреливаясь от бандитов. И, к сожалению, не мог добежать до него и помешать. Боровой, мягко говоря, после смерти неважно выглядел, как мумия, – все из него камень выжал, а тут опять начался процесс регенерации. Швы от вскрытия исчезли, кожа стала здорового цвета, сам бодряком, в глазах жизнь засверкала.
– Надо полагать, если ты видел процесс заживления, то…
– Он так и пошел из морга, сбросив простынку, в чем мать родила, – Абрамов покривился. – А после регенерации взгляд у Борового совсем осознанный стал. Мне никогда еще так жутко не было, Дмитрий Владимирович. Муляжи – они совсем другие. Пустышки с каким-то подобием остатков человеческой памяти. Оболочка и немного рефлексов. А тут – самое настоящее воскрешение из мертвых. Восстановление памяти и речи… Только эффект воскрешенного не долго длился. После началась известная вам реакция. Запах озона, молнии вокруг Борового. Мы поняли, что сейчас рванет, побежали оттуда. Сработали артефакты, да так, что все хранилище следом детонировало.
– Сколько пострадавших, Ваня? – выдавил из себя Лазарев.
Абрамов молчал, глядя на Немого и держа того на прицеле. Хаос, случившийся в Герцена, до сих пор стоял перед глазами полковника, как и неподвижные лица погибших сослуживцев. Никто из них не заслуживал устроенного на территории Института ада. А сейчас вдруг обнаружилось, что виновник всего этого жив-живехонек. Иван едва сдерживал злость и негодование. Больше всего ему сейчас хотелось нажать на курок, но он понимал, что так нельзя, что преступника надо задержать.
– Ваня? – тихо повторил Лазарев.
– Ничего от Института не осталось, Дмитрий Владимирович, – сказал наконец Абрамов. – На месте хранилища – воронка диаметром сто метров, лес повалило на полкилометра в округе. Хорошо хоть поселок цел остался. Кто в госпитале в ночную накануне дежурил и дома отсыпался, тем повезло. Остальные…
Иван прикусил губу. Лазарев молчал, убитый новостями.
– Как вы нас нашли, товарищ полковник? – спросил Богданов.
– Я, как понял, что больше угрозы нет, взял сталкера в проводники и за вами в Зону, вытаскивать. Опоздать боялся. По следам дошли до Гидроузла, а там пришлось правду у тамошних вытрясать. Наш «разговорчивый» поведал, как они к нему прибились? Нет? Ну так я расскажу. Не понравилось ему, что за ним охотятся, так он придумал, как их наказать. Сдал в можайскую группировку, чтобы они на своей шкуре узнали, как быть сталкерами-рабами. Вот они и трудились для банды, по Зоне стали их водить безопасными тропами. В Герцена провели… Ну а тех, кто осознал свою вину, Немой благородно простил. Не видели же они, как он камни таскает, думали, что он их обманывает и секретом делиться не хочет. Он их к Гиблому озеру сводил, продемонстрировал. Те прониклись и теперь Хозяином Зоны зовут. Так что половина бедолаг – рабы, половина – сектанты. А вот тебе, Александр Озеров, придется за все ответить и посидеть придется долго.
– Ваня… – начал Лазарев и смолк.
– Что-то хотите возразить? – спросил Абрамов.
Профессор опять стащил с носа очки, растерянно поискал платок и не нашел.
– Это он, Ваня… Он задает излечивающие свойства артефактам, – едва слышно пояснил Дмитрий Владимирович. – Он сам аномалия…
Иван нахмурился, но взгляда от Немого на профессора не перевел.
– Так вы теперь его из-за этого неприкосновенным, что ли, собираетесь сделать? – процедил сквозь зубы полковник. – Нет уж. Придется ему ответить по заслугам. И пропади пропадом ваши артефакты.
От одной только мысли, что профессор надумал оставить Немого на свободе, ради науки, ради того, чтобы заполучить в свое распоряжение излечивающий «инструмент», панацею от всех болезней, да еще и воскрешающий подлецов типа Борового, Абрамова едва не разорвало от ярости, и он понял, что скорее нажмет курок, чем позволит подобное профессору.
Зарубин, хмурясь, следил за Иваном, а потом заметил, что руки Немой уже не держит в карманах брюк, стоит, сжав кулаки. А в них, без сомнения, были зажаты мелкие драгоценные камушки. «Даже если пуля Абрамова окажется быстрее, – просчитывал варианты развития событий Захар, – Сашка успеет метнуть горсти в нас. И будет тут в ангаре еще одно светопреставление – с трубами и трупами. Потому что не может жить Немой вне Зоны и никому не позволит отнять свободу».
– Иван, опусти винтовку, – негромко попросил Захар. – Хуже только сделаешь. Всем, но не ему.
– Чего так, Захар Викторович? – поинтересовался Абрамов.
– Ты застал исчезновение бандита?
– Убийство я видел, Захар. Даже если пострадавший был бандитом.
– У Александра Дмитриевича полные горсти таких убийственных камней. Как метко ты ни выстрелишь, все равно в нас полетят.
Зарубин следил за Немым. Тот вздрогнул, когда его назвали полным именем, но взгляда от Абрамова не отвел.
– Отчество откуда прознал? – спросил Иван. – Не было же в деле.
– Да так, вспомнил, что пересекались мы уже, – сказал Захар. – Давно, когда Зона поглотила Рузу. А потом еще повторно через лет семь… Да и Дмитрий Владимирович знает его хорошо. Знал…
Лазарев миг с непониманием смотрел на Захара, потом его взгляд метнулся к Немому. Профессор резко поднялся с трубы, на которой до сих пор сидел, от слов Зарубина его затрясло.
– Сашка? – выдохнул Дмитрий Владимирович. – Сашка?!
Захар заметил, как, словно преодолев самого себя, Немой сунул руки в карманы, опуская в них горсти кристаллов и отводя взгляд в пол. Взор Зарубина метнулся к Абрамову. Понял ли тот или нет? Иван все еще смотрел на Немого через прицел. На лице полковника промелькнуло удивление, но палец уже давил на курок. Звук выстрела в железном гулком ангаре оглушил. У Захара все внутри оборвалось. И единственное, о чем он мог думать сейчас, что на пол, усеянный черными дисками-монетками, упал Сашка Лазарев, а не Немой, готовый пойти на все, переступивший через все возможные моральные принципы. Словно слова Зарубина вернули сталкера на мгновение в прошлое, заставили вспомнить, кто он есть на самом деле, сделали его человеком.
– Сашка! – закричал профессор так же отчаянно, как двадцать три года назад, когда оставлял смертельно раненного сына в Зоне.
Зарубин схватил Дмитрия Владимировича за плечо, удержал.
– Майор, помоги!
Богданов вцепился в другое плечо профессора.
Лазарев рвался к сыну. Все повторялось, как много лет назад. Как жуткое дежавю. Как в кошмарных снах, мучивших профессора годами. Когда происходило то, чего он не мог избежать, чего не мог изменить. И оставалось только вырываться и кричать от бессилия, когда душу выворачивало и сжигало дотла, словно он попал в какой-то особенный персональный ад. Но еще хуже было из-за чувства вины: опять не доглядел, не догадался, не предвидел, подвел к запретной черте, после пересечения которой нет возврата. Не узнал…
В итоге, совсем раздавленный горем, профессор обмяк в руках Богданова и Зарубина.
Захар увидел, что над Немым, опустив винтовку, стоит Абрамов, смотрит с непонятными чувствами на убитого им сталкера. Так, словно не знал того никогда. Иван нахмурился, покачал головой и, ни на кого ни глядя, вышел вон.
– Проститься дайте, – выдохнул едва слышно Лазарев. – Хоть сейчас, хоть спустя столько лет…
– Нельзя, Дмитрий Владимирович. – Зарубин крепче сжал профессору плечо. – Он сказал, что артефакты срабатывают от прикосновения. Нельзя его трогать. Иначе все тут сгинем. Простите.
Они вышли из ангара.
Дождь прекратился, по небу ветер гнал низкие серые тучи. Через прорехи в них блеклое солнце бросало в землю Зоны, точно в мишень, бронзовые копья.
И лишь там, где когда-то находилось Рузское водохранилище, там, где лежала самая страшная аномалия Рузы, там, где остались лежать смертоносные артефакты, по-прежнему висела завеса серого непроницаемого тумана. Тумана, поглотившего, как кракен, свою опасную добычу.