Наконец рассвело. Заговорили на соседнем холме сталкер и солдаты. Туман медленно стекал с пригорков, отступал обратно к реке. Еще через полчаса люди, невыспавшиеся и голодные, шли дальше по влажной от росы земле. Отряд снова выбрался на шоссе. Измученный Дмитрий машинально топал вперед, пока Бродяга вдруг не остановился и не обернулся. На обветренном лице сталкера вдруг отразилась улыбка.
– Что ж вы идете и не замечаете? – спросил он. – Вышли!
Лазарев и военные замотали головами. Перед ними было то же самое узкое, в две полосы, шоссе с новым асфальтом. На обочинах торчали свежевыкрашенные столбики дорожной разметки. За ними – зеленая под ярким утренним светом трава. Грянуло дружное солдатское «Ура!».
А позади, всего метрах в ста, развернулась совершенно иная картина. Как будто цветную фотографию подменили на старую выцветшую. Дорога уводила к брошенной теперь Рузе, вокруг которой лежали побуревшие, как от наступившей внезапно поздней осени, земли. Местами встречались пятна зелени, но Дмитрий не был уверен, та ли это зелень, что сейчас находилась вокруг них.
– Ну спасибо, дядя Саша, вывел, – произнес он, с благодарностью глядя на сталкера.
– Теперь еще километр-два примерно до Старой Рузы, – сообщил тот. – Там и отдохнем уже.
Прошло уже два часа, а Дмитрий все еще не верил, что они выбрались из Зоны. Их трясло по ухабам, «газик» проворно продирался по бездорожью к Звенигородскому шоссе, увозя своих пассажиров из Старой Рузы. Зона остановилась всего лишь в паре километров от поселка. Знакомый старшина, командир Захара Зарубина, охранял Периметр, командовал эвакуацией людей. Он нашел для семьи Дмитрия и для Надежды, которую они вытащили вместе с Машей из рузского роддома, машину и отправил их в перинатальный центр Института. Надя, прежде державшая себя в руках, теперь все время всхлипывала, вытирая платком опухшие от слез глаза. Маша все так же сидела в прострации, почти не реагировала, когда Дмитрий передавал ей покормить ребенка.
В центре Института, где изучали мутантов, рожденных от сталкеров, Надежду сразу увезли, и с тех пор Дмитрий ее больше никогда не видел. Семью Лазаревых поместили в отдельную палату. Малыша забрали. И Машу тоже скоро куда-то увели. У молодого ученого взяли кровь на анализ. Через три часа томительного ожидания пришел доктор.
– Добрый день, коллега, – врач пожал Дмитрию руку. – У меня для вас две новости. Одна хорошая, другая не очень.
– С малышом что-то? – выдохнул Лазарев.
– Абсолютно здоров. Никаких аномалий не выявлено. Анализы, вес, рост и прочее – все в норме.
Дмитрий некоторое время смотрел на врача с непониманием.
– Это, значит, хорошая новость? Что-то с моей женой?
Врач кивнул.
– Больше всего похоже на послеродовую депрессию. Ну и обстоятельства родов, по вашим рассказам, были жуткие, травмировали ее. С ней психологи сейчас разбираются. В плане физического здоровья у нее все хорошо.
Дмитрий покивал, пристально смотря на врача в нетерпеливом ожидании того, что тот еще скажет.
– Вам нужно набраться терпения. С маленьким ребенком это непросто будет. Няньку нанять или кормилицу.
– Зачем? – спросил Дмитрий с непониманием.
Врач помолчал миг, собираясь с духом.
– Марии дали лекарство успокоительное, чтобы она пришла в себя. Вроде сработало. Но выйдя из заторможенного состояния, она теперь отказывается от ребенка.
– Нет… Невозможно… Почему?..
– Мы ей пытались объяснить, что с ним все в порядке, что он полностью здоров, даже анализы показывали. Но она называет его порождением Зоны, чудовищем, чужим. Это, несомненно, травма от увиденного в рузском роддоме. И мы приложим все усилия, чтобы устранить проблему.
– Я не понимаю. Что вы хотите сказать?
– Мы оставляем вашу жену тут, на лечении.
– Нет, так не годится, запротестовал Лазарев. – Я заберу ее домой. Там она придет в себя, и малыш…
– Дмитрий Владимирович! – неожиданно резко прервал его врач. – Я старался как можно деликатнее вам растолковать. Ее нельзя оставлять рядом с ребенком.
– Но это же неправильно! – возмущенно закричал молодой ученый, не сдержавшись. – Она мать, сама должна его выкармливать и воспитывать! Не чужая женщина!
– Ваша жена сейчас чуть не выкинула вашего сына в окно! Она пыталась убить его!
Дмитрий остолбенел. Не верил.
– Машка? Малыша? Нет. Она даже мухи не обидит.
Врач протянул ему бумаги.
– Подпишите. Это ваше согласие, что вы оставляете ее тут.
Лазарев не брал бумаги из рук врача.
– Если хотите убедиться в тяжести ее состояния, я провожу в палату. Но крайне не рекомендую этого делать. Лучше увидеть жену здоровой.
– И вы гарантируете, что излечите ее?
– Это не будет быстро, но обычно лечение проходит успешно.
– И все же я хочу увидеть жену, – сказал Дмитрий твердо. – Кто, как не я, может вразумить ее?
– Это типичное заблуждение. Но… не могу препятствовать.
Дмитрий вышел из палаты мрачный и с ощущением, что ему снится какой-то дурной сон. Маша вела себя крайне агрессивно – кинулась на него с кулаками, обвиняя, что он притащил ее в эту проклятую Зону и что у них теперь родилось чудовище. Никакие уговоры и доводы, что с их сыном все в порядке, ни даже пощечина, когда девушка совсем зашлась в истерике, оскорбляя его, – ничего не помогло. Появились санитары, удерживая Машу, сделали ей укол. Через несколько секунд она обмякла в их руках. Дмитрий стоял напротив, дрожа от напряжения и собственного бессилия. Потом вышел вон из палаты. Ему казалось, что он сейчас разговаривал с совершенно чужим человеком, а не с любимой, не с родной. И все же корил себя, что не сдержался. Ладонь жгло, словно на нее поставили порочное клеймо поднявшего руку на женщину. Еще через час в коридоре его нашел их врач.
– Я подпишу бумаги, – глухо проговорил Дмитрий. – Сделайте, пожалуйста, все возможное.
Тот кивнул, протянул ему папку с бумагами и ручку.
– И малыша я могу забрать?
– Конечно, – сказал врач. – Наши медсестры проведут вам инструктаж по уходу за маленьким ребенком, дадут на первое время питание. Но сразу же дома начинайте искать няньку или кормилицу.
В центре Дмитрий выяснил, куда эвакуировали Рузский филиал Института. Оказалось, что не так далеко от предыдущей дислокации – в санаторий имени Герцена под Кубинкой. В течение трех часов Лазарев пытался дозвониться по новому номеру до директора. Но Николай Петрович, видимо, был очень занят в связи с переездом. В конце концов Дмитрию удалось застать его на месте. С трудом ученый объяснил ситуацию.
– Все наладится, Дмитрий! – отозвался профессор. – Главное, что вы все выбрались из Зоны живыми. Приезжайте сюда. Работы много. Скачок Зоны нам ее умножил. Жилье для вас – правда, в общежитии – найдется. Мы пока все там. Потом попробуем улучшить условия. Местные санаторные врачи уперлись и уезжать в эвакуацию отсюда не хотят. Но я их додавлю. У нас тут теперь не санаторий-профилакторий, а серьезная, почти военная организация. А насчет малыша я поспрашиваю, кто вам сможет помочь.
Еще через три часа Дмитрий ехал в том же «газике». В центре ему выдали вещи для ухода за ребенком и питание, сам малыш спал у него на руках, крепко запеленатый местными акушерками. Лазарев смотрел на его маленькое личико, и оно ему казалось таким милым и умиротворенным. Дмитрий тут же с болью подумал о том, как Маша могла решить, глядя на такого кроху, что это чудовище.
В Институте ему временно выделили две комнаты в общежитии, чтобы во второй могла оставаться найденная профессором нянька. Малыш хлопот не доставлял, плакал редко, скорее хныкал, вел себя спокойно. Это позволило Дмитрию немного расслабиться и погрузиться с головой в работу.
Каждые выходные он ездил в Одинцово навещать жену. Возил маленького Сашку в коляске, которую нашел тот же профессор. Однако Машка по-прежнему не хотела видеть ребенка, коляска каждый раз оставалась стоять в коридоре. И через месяц мучений Дмитрий перестал брать сына с собой, перестал говорить о нем с женой. Машка тогда оставалась спокойной, не кидалась на него. И все же теперь Лазарев совсем ее не узнавал. Врач говорил, что они будут пробовать изменить тактику лечения. Но и это спустя какое-то время не помогло. На Дмитрия самого начала накатывать депрессия. Пока ему через год не предложили новую методику – лечение с помощью гипноза. Еще через три месяца Маша переступила порог их комнат в общежитии. Увидела уже вовсю ходившего малыша и застыла. Улыбка исчезла с ее лица.
– Кто это?
У Дмитрия все ухнуло вниз. «Неужели она ничего не помнит? Или под гипнозом заставили ее все забыть?»
– Это мой сын, Сашка, – проговорил он осторожно.
– Ты не говорил, что у тебя есть сын, – сказала Маша холодно. – Ну есть так есть. Ничего не поделать.
И прошла мимо в другую комнату.
– Мама? – пролепетал Сашка, с удивлением смотря вслед ушедшей женщине.
У Дмитрия все оборвалось в душе. Несколько мгновений он стоял потрясенный. Ребенок только что сказал свое первое слово. Четко, ясно и без сомнения. Только не понял, почему мать прошла мимо него. Лазарев решительно взял его за руку, поволок за собой, подвел к жене, смотревшей в окно.
– И твой тоже. Твой сын тоже! – с нажимом сказал он.
– Как хочешь, – равнодушно отозвалась Маша, не оборачиваясь.
Дмитрий постоял еще минуту, не зная, что делать, его трясло, потом пискнул Сашка, которому он слишком больно сжал ладонь. Отец увел малыша в другую комнату, одел и пошел вновь договариваться с нянькой, накануне освобожденной от обязанностей.
Еще год прошел, никаких изменений в состоянии Маши не происходило. Время от времени Дмитрий привозил ее в центр, где она раньше проходила лечение, но ничего нового ей там уже предложить не могли.
– Есть совсем экстремальный вариант, – сказал однажды ее лечащий врач. – Должен вас предупредить, что при неудаче последствия, скорее всего, будут крайне негативными.
– Я готов уже на что угодно, – отозвался измученный Дмитрий. – У меня не жизнь, а какое-то жуткое существование. Видимость, что у меня есть семья. Точнее, семья у меня есть, из двух человек. А вот жена… Она все время занята только собой, ни я, ни сын ее не интересуют. Хотя нет, со мной она, по крайней мере, хотя бы иногда разговаривает.