[135]. Аналогичный результат дало еще более масштабное исследование с участием более шестидесяти шести тысяч работающих в офисах японцев среднего возраста[136]. В то же время продолжительность именно времяпрепровождения в сидячем положении в свободное от работы время становится наилучшим прогностическим признаком уровня смертности, и это предполагает, что, помимо количества просиженных на работе часов, существенное влияние на состояние здоровья оказывают социально-экономический статус индивида и его привычек в части физических упражнений по вечерам и в выходные[137].
Раз уж на то пошло, другие гиперболические утверждения относительно сидения тоже могут быть мифами. Вспомните, сколько раз вам делали замечания, чтобы вы не сутулились и сели прямо? Эта заезженная мантра уходит корнями в начало XIX в. и появилась с легкой руки немецкого хирурга-ортопеда Франца Штаффеля[138]. Промышленная революция усадила огромную армию работников за письменные столы, и Штаффель встревожился, что бедные люди портят свою осанку, когда съезжают ягодицами на краешек стула, чтобы распрямить усталую поясницу. Обеспокоенный Штаффель обнародовал свое профессиональное заключение, что в положении сидя поясничный отдел позвоночника должен сохранять тот же естественный S-образный изгиб, как при положении стоя, и выступил за стулья с поддерживающей поясничный отдел спинкой, заставляющей сидеть прямо (как вторая справа фигура на рис. 5). Спустя несколько десятилетий точку зрения Штаффеля поддержали пионер эргономики шведский ученый Бенгт Акерблум и его ученики: они делали рентгеновские снимки сидящих на стульях людей и измеряли их мышечную активность[139]. В итоге большинство людей западной культуры, включая специалистов по здравоохранению, считают, что болей в спине можно избежать, если сидеть на стульях/креслах со спинкой, выгнутой вперед в нижней части, и прямой сверху[140].
Научные доказательства опровергают состоятельность этой современной культурной нормы. Да, стулья со спинками действительно не дают сутулиться, но во всех уголках мира, где они не в ходу, люди естественно и привычно принимают сидя удобные позы, распрямляющие поясничный отдел позвоночника и скругляющие верхний, что хорошо видно на рис. 5[141]. Да и многие биомеханические аргументы против сутулости наука опровергла[142]. Но, думается, скептиков больше всего должны убеждать десятки тщательно проведенных метаанализов и систематических обзоров, которые старательно изучили и строго оценили чуть ли не каждое опубликованное научное исследование на тему взаимосвязей между сидячими позами и болями в спине. Начав читать эти статьи, я сильно удивился: почти все добросовестные исследования по теме не обнаружили устойчивой взаимосвязи между привычкой сидеть ссутулившись или со спиной колесом и болями в спине[143]. Удивился я и тогда, когда прочел, будто не удалось найти убедительных подтверждений тому, что люди, больше времени проводящие сидя, более склонны к болям в спине[144], или что можно уменьшить частоту возникновения этих болей, если сидеть на стульях специальной конструкции или часто вставать[145]. Напротив, самым надежным залогом отсутствия болей в спине станет сильная натренированная поясница, мышцы которой более устойчивы к усталости, и у людей с сильной выносливой спиной, в свою очередь, осанка наверняка будет лучше[146]. Иными словами, мы, похоже, перепутали причину со следствием. Как сказал мне специалист по болям в спине доктор Киран О’Салливан, «хорошая осанка прежде всего отражает среду, привычки и состояние психики и не служит оберегом от болей в спине».
Так что, если вы ощущаете вину или тревожитесь из-за того, что сейчас сидите, а может, и сутулитесь, помните: эволюция с таким же упорством приспосабливала нас сидеть, с каким прививала нам физическую активность. Чем поносить стулья и укорять себя, что сутулитесь и слишком редко сидите на корточках, попробуйте быть активнее, не давайте себе подолгу оставаться неподвижными, не стесняйтесь ерзать и вертеться, не давайте привычке к сидению отнимать время у ваших тренировок или физической активности. Подобные привычки предупреждают или ослабляют хронические воспаления, провоцирующие болезни, и стоит еще раз напомнить, что все пугающие статистические данные по поводу сидения обусловлены прежде всего количеством времени, которое мы просиживаем, когда не заняты на работе.
Чем больше нового я узнаю о преимуществах легких физических нагрузок над длительной физической неактивностью вроде просиживания на одном месте, тем больше меня озадачивает вопрос: если долгие периоды неподвижности медленно, но верно подтачивают здоровье, почему нас предостерегают не сидеть слишком много, но при этом рекомендуют посвящать больше времени — восемь часов, треть жизни — неподвижному полукоматозному состоянию под названием сон?
Глава 4. Сон: почему стресс препятствует отдыху
Но ему [Пуху] не спалось. Чем больше старался он уснуть, тем меньше у него получалось. Он попробовал считать овец — иногда это очень неплохой способ, — но это не помогало. Он попробовал считать слонопотамов, но это оказалось еще хуже, потому что каждый слонопотам, которого он считал, сразу кидался на Пухов горшок с медом и все съедал дочиста! Несколько минут Пух лежал и молча страдал, но когда пятьсот восемьдесят седьмой слонопотам облизал свои клыки и прорычал: «Очень неплохой мед, — пожалуй, лучшего я никогда не пробовал», Пух не выдержал.
Сон — такое же типично базовое состояние физической неактивности, как сидение. Но, в отличие от сидения, которым очень многие из нас, видимо, чрезмерно услаждают себя, сон — биологическая необходимость, которой очень многие из нас, вероятно, услаждают себя слишком мало. Если человек в ходе эволюции приспособился как можно больше отдыхать, почему очень многие из нас норовят экономить на сне?
Мои взаимоотношения со сном в университетские годы уместнее всего назвать депривацией сна в силу непреодолимых личных привычек. Как свойственно многим двадцатилетним, я обожал полуночничать чуть ли не до первых петухов. А когда, уморившись, доползал наконец до постели, ерзал и ворочался среди скомканных простыней, не в силах заснуть. Нет, сон в конце концов приходил, но мне редко удавалось выспаться, потому что какой-то зловредный уголок моего мозга систематически будил меня на рассвете. Как бы поздно меня ни сморил сон, часов в шесть-семь утра в голове что-то щелкало, и — бумс! — сна у меня ни в одном глазу. Самолишением ночного сна я загнал себя в порочный круг. Меня тревожило, что я сплю недостаточно, и от расстройства засыпать становилось еще труднее, что только усугубляло стресс, вызванный невозможностью уснуть. Я перепробовал все снотворные, которые продаются без рецепта, но все без толку. В конце концов стресс настолько овладел мной, что пришлось обратиться к врачу.
Никогда не забуду славной докторши, к которой попал на прием. Уверен, она наслушалась жалоб, подобных моей, от сотен таких же студентов, приходивших к ней по тому же поводу. Однако она участливо слушала меня, пока я изливал свои горести из-за бессонницы, занятий и прочего. Я намеренно не упустил ни одной подробности, втайне надеясь, что она сжалится и пропишет мне чудо-пилюли, от которых я буду, как по щелчку, вырубаться. Но нет, она избрала метод сократовского диалога и терпеливо подводила меня к мысли, что с засыпанием у меня дела намного лучше, чем мне кажется. Засыпаю ли я на занятиях? Да. А над книгами в библиотеке, когда готовлюсь к лекциям? Ну еще бы. А дома на каникулах мне спится лучше? Точно. Добившись своего, она принялась объяснять, как в течение суток меняется в организме уровень гормонов, особенно кортизола, который регулирует бодрствование, и сказала, что, нравится мне это или нет, на роду у меня написано всю жизнь прожить жаворонком. И хотя до этого ни о чем таком не упоминалось, симпатичная доктор выдвинула радикальное предложение, которое я, признаться, даже не рассматривал: почему бы мне не ложиться пораньше?
Совсем не такой совет я хотел от нее услышать. Как у всякого студента, ночь была моим любимым временем суток. Иногда я засиживался над учебниками далеко за полночь, а личная жизнь и увеселения — в те редкие дни, когда они случались, — начинались не раньше девяти-десяти вечера. Стоило ли во имя восьмичасового сна жертвовать лучшим временем суток?
Вечно недосыпающие студенты своим примером иллюстрируют, что сон — не просто необходимая форма отдыха, а непреложный компромисс. Калории приходят и уходят, а бег времени неумолим. Нам не дано заново прожить хотя бы одну драгоценную минуту, и отданное сну время безвозвратно упущено. Недаром Вирджиния Вулф назвала сон «прискорбным усечением радостей жизни»[147]. Или, как еще пренебрежительнее заметила Маргарет Тэтчер, «сон придуман для слабаков». Разумеется, родители новорожденных, рабочие ночных смен и все, кто страдает от хронического стресса, часто не по собственной воле обделены необходимым сном; но здравый смысл подсказывает, что в своих представлениях о сне современный мир все больше склоняется к мнению Вулф и Тэтчер. В этой логике — с тех пор, как в каменном веке наши предки научились разжигать огонь, — род человеческий изобретал способы отогнать сон, чтобы вовсю веселиться и развлекаться после захода солнца. Вот и Томас Эдисон не без гордости называл инженеров своей лаборатории «отрядом бессонницы».