– Как именно ты убил лемура? – не унималась Элфи. – Как он попал в твои руки?
– Все до смешного просто, – вздохнул Артемис. – Мы с Дворецки навестили Ратдаун-парк и вывели из строя систему охраны. А вечером вернулись и забрали лемура.
– Значит, его убил Дворецки. Я удивлена – это совсем не в его стиле.
Артемис потупил взор:
– Нет, Дворецки здесь ни при чем. Я продал животное группе экстинкционистов.
– Экстинкционистов?! – ужаснулась Элфи. – Артемис, скажи, что это не так. Какой кошмар!
– Моя первая крупная сделка. Я доставил животное в Марокко, и мне заплатили за него сто тысяч евро. Этого хватило на финансирование экспедиции в Арктику.
Элфи и Жеребкинс лишились дара речи. Артемис хладнокровно и эффективно распорядился чужой жизнью. Эльфийка попятилась от человека, которого всего несколько мгновений назад считала другом.
– Я все тщательно обдумал. Или мой отец, или лемур. Разве я мог от этого отказаться? – Взгляд Артемиса выражал искреннее раскаяние. – Понимаю, я поступил ужасно. Если б можно было повернуть время вспять…
И вдруг он замер. Фаул-младший не мог изменить течение времени, но знал демона, который умел это делать. Это был шанс. Реальный шанс.
Он осторожно опустил руку матери на постель и заходил по комнате.
«Нужна музыка, – подумал он. – Музыка для плана».
Он выбрал из обширной мысленной коллекции Седьмую симфонию Бетховена и стал напряженно думать, воспроизводя ее в голове.
«Удачный выбор. Несколько мрачновато, но вызывает духовный подъем».
Артемис, ничего не замечая вокруг, ходил взад и вперед по ковру, лихорадочно перебирая в уме возможные варианты.
Элфи мгновенно поняла, чем он занят.
– У него есть план, – сообщила она Жеребкинсу.
Физиономия кентавра вытянулась, что, впрочем, не стоило ему особых мышечных усилий.
– Почему я не удивлен?
Элфи воспользовалась тем, что Артемис погрузился в размышления, и закрыла щиток, дабы поговорить с Жеребкинсом без свидетелей. Она подошла к окну и посмотрела на улицу сквозь щель в портьерах. Заходящее солнце дрожало за ветвями деревьев, красные и белые георгины пылали ярко, словно огни фейерверка.
– На карту поставлена не только жизнь матери Артемиса, – сказала она.
Жеребкинс выключил телевизор, чтобы человек не смог его услышать.
– Я знаю. В случае повторной вспышки болезни волшебному народцу грозят большие несчастья. У нас нет противоядия.
– Надо допросить Опал Кобой. Где-то должны были сохраниться ее записи.
– Опал всегда хранила наиболее ценные формулы в голове. Думаю, лесной пожар застал ее врасплох – один коварный удар лишил ее всех доноров.
Компания «Кобой индастриз» разработала специальный ультразвуковой манок и установила его в заповеднике Тсинги де Бемараха на Мадагаскаре, чтобы приманить лемуров. Практически все лемуры на острове откликнулись на зов – и погибли в пожаре, возникшем из-за удара молнии. К счастью, почти все зараженные уже прошли курс лечения, но пятнадцать подземных жителей все-таки умерли в изоляторах.
Артемис остановился и громко откашлялся. Он был готов поделиться своим планом и хотел, чтобы друзья ни на что не отвлекались.
– Наша проблема решается сравнительно просто, – сказал он.
Жеребкинс снова включил телевизор, и на плоском экране появилось его лицо.
– Наша проблема?
– Перестань, Жеребкинс. Не прикидывайся бестолочью. Болезнь подземных жителей мутировала и стала распространяться среди людей. У вас нет противоядия, так же как и времени на его разработку. Кто знает, сколько человек уже заразилось чаротропией.
«Включая меня самого, – мысленно добавил Артемис. – Я почти наверняка заразился, когда пытался исцелить мать».
– Мы установим для поместья карантинный режим, – сказал Жеребкинс. – Распространение вируса можно предотвратить, если никто не попытается лечить твою мать с помощью магии.
– Я сильно сомневаюсь в том, что моя мать – первая, кого поразил этот недуг. Трудно поверить в подобное совпадение. Уверен, есть и другие больные, и кто знает, до какой стадии развилась болезнь у них.
Жеребкинс хмыкнул – так он выражал свое согласие с чужим мнением.
– Скажи мне, Артемис, в чем заключается твое «сравнительно простое решение»?
– Я вернусь в прошлое и спасу лемура, – ответил Артемис с лучезарной улыбкой, словно предложил искупнуться в жаркий летний денек.
Молчание. Несколько минут стояла полная тишина, прерванная в итоге сдавленным ржанием Жеребкинса:
– Вернешься…
– В прошлое, – закончила за него Элфи полным сомнений тоном.
Артемис расположился в удобном кресле, сплел пальцы и кивнул:
– Готов выслушать возражения. Приступайте.
– Откуда такая самоуверенность? – спросила Элфи. – После всех трагедий, свидетелями которых мы стали, после разрушений, причиной которых послужили твои планы…
– Это решимость, а не самоуверенность, – поправил ее Артемис. – На осмотрительность нет времени. Матери осталось жить всего несколько часов, и волшебному народцу не больше.
Жеребкинс наконец захлопнул разинутый от изумления рот.
– Ты хоть представляешь, сколько заседаний конституционного комитета мы должны провести, чтобы только вынести этот вопрос на рассмотрение Совета?
Артемис небрежно манул рукой:
– Не имеет значения. Я изучил Конституцию волшебного народца. В ней не упомянуты ни люди, ни демоны. Если Номер Первый решит мне помочь, вы не сможете на законных основаниях помешать ему.
В спор вступила Элфи.
– Артемис, это безумие. Путешествия во времени признали незаконными не просто так. Возможные последствия даже незначительного вмешательства могут оказаться катастрофическими.
Артемис грустно улыбнулся:
– Да, конечно, знаменитый парадокс времени. Если я вернусь в прошлое и убью собственного дедушку, то перестану существовать? Лично я согласен с мнением Горбена и Берндта, а эти господа полагают, что последствия уже наступили. Мы можем изменить только будущее, но не прошлое или настоящее. Если я вернусь, значит я уже возвращался.
Элфи было очень жаль Артемиса – болезнь Ангелины пробудила мучительные воспоминания о последних днях ее собственной матери.
– Артемис, мы не имеем права вмешиваться, – мягко произнесла она. – Люди должны жить так, как им предписано судьбой.
Артемис понимал, что должен встать и произнести пафосную речь, доказать свою правоту, но не мог. Он собирался самым наглым образом обмануть своего ближайшего друга, и чувство вины давило почти невыносимо.
– Ты уже вмешалась, Элфи. – Он посмотрел ей прямо в глаза.
Элфи вздрогнула, услышав его слова, и подняла забрало:
– Что ты имеешь в виду?
– Ты вылечила мою мать, вылечила и погубила.
Элфи машинально отпрянула и подняла руку, словно защищаясь от ударов:
– Я? О чем ты говоришь?
Артемис, продолжая лгать, попытался заглушить чувство вины вспышкой ярости:
– Ты вылечила мою мать после осады. Это ты заразила ее чаротропией!
– Это невозможно, – вступился за эльфийку кентавр. – С момента того исцеления прошло несколько лет. Инкубационный период чаротропии длится всего три месяца и может колебаться только в пределах нескольких дней.
– Прежде болезнь не распространялась среди людей, – возразил Артемис. – Это новый штамм. Вы даже не представляете, с чем имеете дело.
От потрясения и сознания своей вины у Элфи задрожали губы. Она поверила Артемису. А тот понимал, что сам заразил мать, когда манипулировал ее памятью.
«Отец, вероятно, тоже болен. А от кого заразился я? И почему я чувствую себя нормально?»
Слишком много загадок, но с разгадками придется подождать. Сейчас необходимо найти противоядие и заручиться помощью волшебного народца, а для этого придется сыграть на их чувстве вины.
– Но я не больна, – возразила Элфи. – Меня проверяли.
– Значит, ты – переносчик, – отрезал Артемис и повернулся к изображению кентавра. – Ведь такое возможно?
Жеребкинс опешил от резкого его тона.
– Если действительно возник новый штамм, то возможно, – согласился он. – Но нельзя делать выводы, основываясь лишь на предположениях…
– В обычных обстоятельствах я бы с тобой согласился. В обычных обстоятельствах я располагал бы временем и мог бы позволить себе проявить объективность. Но моя мать умирает, и подобная роскошь не для меня. Я должен вернуться назад и спасти лемура, и ваш моральный долг – помочь мне. Если вы откажетесь, то, по крайней мере, обещайте мне не препятствовать.
Эльфийка и кентавр молчали. Элфи – из-за угрызений совести. Жеребкинс же судорожно рылся в своей обширной памяти в поисках контраргументов. Безуспешно.
Капитан Малой сняла шлем и неуверенно подошла к постели Ангелины. Ноги плохо слушались Элфи, да и все тело тоже.
– Моя мать умерла… ее отравили люди. Это произошло случайно, но смерть есть смерть. – Слезы текли по ее щекам. – Я хотела найти этих людей. Я ненавидела их. – Элфи стиснула руки. – Прости меня, Артемис. Я не знала. Сколько еще людей заразилось от меня? Ты, должно быть, ненавидишь меня.
«Возьми свои слова обратно, – требовал внутренний голос Артемиса. – Скажи правду сейчас, или ваша дружба уже никогда не будет прежней». Но другой внутренний голос возражал: «Нет. Будь сильным. Мама должна жить».
– Как я могу ненавидеть тебя, Элфи? – едва слышно отозвался Артемис. «Я ненавижу себя, но уже поздно признаваться в обмане». – Конечно, ты ни в чем не виновата, но ты должна позволить мне вернуться назад.
Элфи кивнула и смахнула слезы с ресниц.
– Я не только позволю тебе вернуться, я отправлюсь вместе с тобой. Пара зорких глаз и верная рука могут пригодиться.
– Нет, нет и нет!!! – завопил Жеребкинс, увеличивая громкость динамиков с каждым отрицанием. – Мы не можем изменять прошлое по собственной прихоти. А вдруг Элфи решит спасти свою мать или воскресить из мертвых Джулиуса Крута? Это абсолютно недопустимо!
Артемис наставил на него палец.