Назидательные размышления курильщика табака
https://www.youtube.com/watch?v=-Fyg_147jd4
Когда беру я трубку в руки,
набью отменным табаком
и время отниму у скуки,
курю, задумавшись о том,
что, вероятно, на нее же
черты мои весьма похожи.
Я тоже вылеплен из глины,
мы с ней однажды упадем
на землю твердую и спины
сломаем хрупкие вдвоем.
Мне вместе с ней придет труба,
Нас ждет подобная судьба.
Да, трубка блещет белизною,
но ждет меня ее удел,
и спор не разрешив с судьбою,
я, умирая, стану бел,
хоть, прогорев как сухари,
мы с ней чернеем изнутри.
Она горит, владея дымом,
и он летит, как похвала,
и так же пролетает мимо,
и остается лишь зола.
Витает слава в небесах,
но тело превратится в прах.
А надоест дымить, не зная
где был толкач, то в суетне
притушишь пальцем, обжигая
его на гаснущем огне, —
так заболит потом, не рад,
но как же будет жарок Ад?
О, где б я ни был, размышляю
о том, как выбрать верный путь,
тружусь, и не понять лентяю,
в чем этой бренной жизни суть,
а если и придет тревога,
дымлю, молюсь и славлю Бога.
______________________
Sooft ich meine Tobacks-Pfeife,
Mit gutem Knaster angefüllt,
Zur Lust und Zeitvertreib ergreife,
So gibt sie mir ein Trauerbild —
Und füget diese Lehre bei,
Dass ich derselben ähnlich sei.
Die Pfeife stammt von Ton und Erde,
Auch ich bin gleichfalls draus gemacht.
Auch ich muss einst zur Erde werden —
Sie fällt und bricht, eh ihr’s gedacht,
Mir oftmals in der Hand entzwei,
Mein Schicksal ist auch einerlei.
Die Pfeife pflegt man nicht zu färben,
Sie bleibet weiß. Also der Schluss,
Dass ich auch dermaleinst im Sterben
Dem Leibe nach erblassen muss.
Im Grabe wird der Körper auch
So schwarz wie sie nach langem Brauch.
Wenn nun die Pfeife angezündet,
So sieht man, wie im Augenblick
Der Rauch in freier Luft verschwindet,
Nichts als die Asche bleibt zurück.
So wird des Menschen Ruhm verzehrt
Und dessen Leib in Staub verkehrt.
Wie oft geschieht‘s nicht bei dem Rauchen,
Dass, wenn der Stopfer nicht zur Hand,
Man pflegt den Finger zu gebrauchen.
Dann denk ich, wenn ich mich verbrannt:
O, macht die Kohle solche Pein,
Wie heiß mag erst die Hölle sein?
Ich kann bei so gestalten Sachen
Mir bei dem Toback jederzeit
Erbauliche Gedanken machen.
Drum schmauch ich voll Zufriedenheit
Zu Land, zu Wasser und zu Haus
Mein Pfeifchen stets in Andacht aus.
Бетховен и БрамсЖизнь всякого подлинного гения полна загадок
Л. ван Бетховен
И. Брамс
Жизнь Брамса вроде не изобилует невероятными неожиданностями. Но если пойти в глубину, то и музыка, и жизнь Брамса — сплошная загадка. Причем психологически сложная и драматичная. И предельно повлиявшая на его музыку. Попробую коснуться одного из самых интимных вопросов жизни Брамса и его странного, труднообъяснимого поведения. Можно сказать, что изучение сверхсложных моментов частной жизни необязательно. Возможно. Но только тогда, когда это не касается понимания особенностей творчества. Разве такое бывает? — спросит читатель. Ведь личная жизнь всегда связана с творчеством. Это правда! Скажем так: почти всегда! Но порой в копании в интимных подробностях нет необходимости. Музыка Моцарта предельно объективна. Как и Гайдна. И необязательно связывать подробности личной жизни с их симфониями, сонатами, квартетами. И это потому, что они классики, их творчество не является их дневником, а отражает расцвет веры в человеческий разум. Но уже Бетховен, третий венский классик, по всем каналам связанный с Гайдном и Моцартом, обнаруживает в своем творчестве связь с эпизодами и особенностями личной жизни.
Потому что Бетховен уже частью своей личности и творчества в романтизме. Он, в отличие от первых двух, обретает независимость от работодателей, склонность к одиночеству и одновременно огромное желание любить и быть любимым. Причем первое (любить) проходит через всю бетховенскую жизнь (он постоянно был влюблен в разных женщин), а второе (быть любимым) становится непреодолимой преградой к счастью.
В результате, с одной стороны, появляются музыкальные произведения, посвященные тем, кого Бетховен любил. Начиная от сонаты «как бы фантазия» — широко известной под названием, данным музыке через пять лет после смерти автора поэтом и музыкальным критиком Людвигом Рельштабом — «Соната лунного света» (в русском переводе «Лунная соната»). Она была посвящена самой значительной любви в жизни Бетховена, графине Джульетте Гвичарди. Затем Тереза Мальфатти, для которой композитор сочинил, пожалуй, самую известную миниатюру всей фортепианной музыки — багатель «К Элизе» («к Терезе», Элиза — ошибка переписчика). Наконец, вокальный цикл «К далекой возлюбленной». Он был посвящен графу Францу Иозефу фон Лобковицу, но в названии цикла — самая главная загадка Бетховена: кто эта «далекая (а в загадочном и неотправленном Бетховеном письме „бессмертная“) возлюбленная»? Письмо было найдено в ящике стола после смерти Бетховена.
Соната № 14 («Лунная»)
https://www.youtube.com/watch?v=GfliuxLRDQA
«К Элизе»
https://yandex.ru/video/preview/10412226930673325005
Вокальный цикл «К далекой возлюбленной»
https://yandex.ru/video/preview/10689863491298532158
Так что ответа на вопрос биографов, КТО ОНА, мы уже никогда не получим.
Брамс
…Для Брамса Бетховен был главным предшественником и собеседником. До 43 лет Брамс не осмеливался писать симфонии, хотя был уже европейски признанным композитором. На все недоуменные вопросы о том, почему он не пишет симфоний, Брамс отвечал, что ему не позволяют делать это девять симфоний Бетховена. Брамс очень долго писал свою Первую симфонию. Ее начало звучит сразу как кульминация: Брамс словно бросается с обрыва. И, когда Ганс фон Бюлов после премьеры Первой Брамса объявил, что появилась Десятая симфония Бетховена, то Брамса он этим не обрадовал. Бюлов был уверен, что он сделал высочайший комплимент Брамсу, ибо сравнение с великим Бетховеном (в те годы уже подлинно культовым композитором) начинающего симфониста звучало как высшая возможная оценка. Преклоняясь перед Бетховеном, Брамс мечтал не повторить (это невозможно!), а продолжить высочайший уровень симфонизма.
Симфония № 1 И. Брамса
https://yandex.ru/video/preview/10689863491298532158
Он это сделал, доказав, что после Бетховена симфония не умерла, а продолжает подъем на огромную высоту.
Но главный вопрос, который я хочу раскрыть в этом этюде, о другом. О личной жизни Брамса и ее влиянии на его бессмертную музыку.
Жизнь Брамса внешне совершенно не шокирует, не поражает никакими сверхнеожиданностями. И совершенно мало похожа на романтическую жизнь гения. Он был рано признан музыкальным миром и чувствовал себя в нем как композитор достаточно комфортно. Но это чисто внешний комфорт. Все драматические события происходят на личном поле, в глубоко интимной среде. Говорить и писать об этом надо! Ибо ни у кого из композиторов в истории музыки нет ТАКОЙ связи между гениальной музыкой и важнейшими явлениями личной жизни, как у Брамса, с его в высшей степени загадочным личностным поведением. Более того. Понимание музыки Брамса на глубинном уровне отвечает на очень важные вопросы, связанные с его жизненными обстоятельствами.
«Я, к сожалению, никогда не был женат и, слава Богу, до сих пор не женат».
Да! Так же, как и его кумир Бетховен. Но если Бетховен, насколько мы знаем, любил всегда безответно, то Брамсу отвечали, да еще как.
Я не хочу в этой книге рассказывать подробности главного чувства в жизни Брамса — об этом все интересующиеся могут узнать из огромного количества материалов. Но чем больше книг и статей о любви Иоганнеса Брамса и Клары Шуман, тем дальше истина. Потому что эти чувства — одна из величайших тайн в истории Любви. Двадцатилетний Брамс переступает порог дома семейства Шуманов в Дюссельдорфе. Попасть к великому композитору, перед которым преклонялась вся музыкальная Европа, было не так-то просто. Посылка, которую Брамс осмелился отправить Роберту Шуману, вернулась назад нераспечатанной. Для того чтобы Шуман услышал музыку очередного «гения», нужны были рекомендации. Их дал друг Шумана и уже поклонник юного Брамса скрипач Йозеф Иоахим. (Некоторые считают — величайший скрипач всех времен. Но исходят, разумеется, из отзывов современников, профессионалов, поскольку звукозаписи тогда еще не было.) Брамс играет свои сочинения перед Робертом Шуманом и… тут же получает признание своей гениальности. Шуман зовет жену — Клару, — и юный Брамс играет обоим. Для Клары игра Брамса становится потрясением, как и для Шумана. И Шуман объявляет миру появление Гения:
Я знал и надеялся, что грядет Он, тот, кто призван стать идеальным выразителем времени; тот, чье мастерство не проклевывается из земли робкими ростками, а сразу расцветает пышным цветом. И он явился, юноша светлый, у колыбели которого стояли Грации и Герои. Его имя — Иоганнес Брамс.
Эта последняя в жизни Шумана статья открыла Брамса для мира и мир для Брамса. На Клару юноша произвел невероятное впечатление. Как и Клара на Брамса. Все дальнейшее в отношениях между ними, их взаимные чувства, их расставание после смерти Роберта Шумана, поддаетс