Мы встаем, и тотчас на коня,
И рысью по полю при первом свете дня;
Арапники в руках, собаки вслед за нами;
Глядим на бледный снег прилежными глазами;
Кружимся, рыскаем и поздней уж порой,Д
вух зайцев протравив, являемся домой.
Прочитали? Вот это да! Изменилась вся тональность стихотворения. Каждая строчка стала упругой, событийной, описательной. Обратите внимание, как «глаголет» стихотворение:
Встаем и тотчас, рысью, глядим, кружимся, рыскаем и, протравив, являемся.
Резкая смена событий. От ленивого лежания в постели до быстрых действий. А дальше, после окончания охоты, — опять скука.
Ироническое:
Куда как весело!
Звукоподражательная передача со звуком «в» во вьюге:
Вот Вечер: Вьюга Воет… (Произнесите вслух!)
Далее невероятная по выразительности передача отсутствия вдохновения. («Вдохновение» — корень ВДОХ). Читайте, как не хватает поэту воздуха:
Свеча темно горит…
(Какой простой и сильный образ! Для горения нужен воздух. Его не хватает для горения свечи.)
Стесняясь, сердце ноет…
(Воздуха не хватает для вдохновенной работы сердца — сердце стеснено.)
По капле, медленно глотаю скуки яд.
(Еще один удивительный образ: гласные — итальянские зияния, которые обычно передают любовь, свет, тепло, вино («как зАшИпевшегО АИ стрУЯ И брызги золотЫЕ»). А здесь они задавлены глухими согласными: ГлотАЮ сКуКИ Яд (два «к» в слове «скуки» и оглушенное «д» в «т» в слове «яд») — ГлоТаю сКуКи яТ.)
Дальше потрясающее по своему психологизму описание невозможности творить.
Читать хочу; глаза над буквами скользят…
(Мысли при чтении воспринимаются только буквами, глаза скользят, буквы не складываются в мысли. Хорошо известное каждому состояние, когда душа отключена.)
А мысли далеко… Я книгу закрываю…
Напрасная попытка писать стихи. Мы хорошо знаем, КАК творили Пушкин, Моцарт и Рафаэль. Словно под диктовку Неба. И вдруг:
Беру перо, сижу; насильно вырываю
У музы дремлющей несвязные слова.
Ко звуку звук нейдет…
(Прекрасно приоткрытое правило поэтического творчества: подлинная поэзия — это звуки, созвучия — «Москва, как много в этом звуке».)
Теряю все права
Над рифмой (гениально!!!), над моей прислужницею странной:
Стих вяло тянется, холодный и туманный.
Усталый, с лирою я прекращаю спор…
(Весь раздел попытки чтения и сочинения стихов — классическое описание депрессии.)
Далее: попытка выйти из депрессии общением:
Иду в гостиную; там слышу разговор
О близких выборах, о сахарном заводе;
Хозяйка хмурится в подобие погоде,
Стальными спицами проворно шевеля,
Иль про червонного гадает короля.
Тоска! Так день за днем идет в уединенье! Эта строка золотого сечения стиха!!! Сейчас начнется!!!
(«И божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь».)
Обратите внимание! Как в музыке, учащается дыхание, увеличивается темп.
Но если под вечер в печальное селенье,
Когда за шашками сижу я в уголке,
Приедет издали в кибитке иль возке
Нежданная семья: старушка, две девицы
(Две белокурые, две стройные сестрицы), —
КАТАЛИЗАТОР ЗАРАБОТАЛ!!!
Как оживляется глухая сторона!
Как жизнь, О бОже мОй, станОвится полна!
(пОлнОта «О»)
Начинается то, что в музыке называется Крещендо — постепенное усиление. Одно из замечательных крещендо пушкинской поэзии.
(1) Сначала косвенно-внимательные взоры,
(2) Потом слов несколько, (3) потом и разговоры,
(4) А там и дружный смех, (5) и песни вечерком,
(6) И вальсы резвые…
(Посмотрите, как звуковая волна идет на крещендо!!! И… убыстряется темп!!!)
Далее то, что в музыке называется «субито пиано», — резкая мгновенная, неожиданная тишина. Музыка перешла в разряд интимного.
…И шепот за столом,
И взоры томные, и ветреные речи,
На узкой лестнице замедленные встречи;
И дева в сумерки выходит на крыльцо:
Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!
В музыке это называется динамической репризой, когда повторяется музыка экспозиции (то есть начала). Вьюга, буря, мороз, сумерки. Но теперь во всем этом не ТОСКА, а ОГОНЬ СТРАСТИ, ЖАР ПОЦЕЛУЯ.
Все изменилось в душе поэта. И перед нами отдельное стихотворение. Мгновенно созданное в жару пылающего огня.
Вот оно (после золотого сечения):
Но если под вечер в печальное селенье,
Когда за шашками сижу я в уголке,
Приедет издали в кибитке иль возке
Нежданная семья: старушка, две девицы
(Две белокурые, две стройные сестрицы), —
Как оживляется глухая сторона!
Как жизнь, о боже мой, становится полна!
Сначала косвенно-внимательные взоры,
Потом слов несколько, потом и разговоры,
А там и дружный смех, и песни вечерком,
И вальсы резвые, и шепот за столом,
И взоры томные, и ветреные речи,
На узкой лестнице замедленные встречи;
И дева в сумерки выходит на крыльцо:
Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!
Читая, обратите внимание на то, как меняется ваша интонация, громкость и скорость чтения.
Все стихотворение можно назвать уникальной книгой о вдохновении. О рождении творческого жара!
И еще одно чудо золотого сечения!
Переломная строка всего стихотворения, резкая смена настроения начинается здесь: «Как оживляется глухая сторона!» Но если прочитать отсюда и до конца стихотворения, то у этих 13 строк есть свое золотое сечение — 8 строк совместного общения (слова, разговоры, смех, песни, вальсы) и 5 интимного. (Восемь к пяти!!!) Между поэтом и девой.
1 Как оживляется глухая сторона!
2 Как жизнь, о боже мой, становится полна!
3 Сначала косвенно-внимательные взоры,
4 Потом слов несколько, потом и разговоры,
5 А там и дружный смех, и песни вечерком,
6 И вальсы резвые, и шепот за столом,
7 И взоры томные, и ветреные речи,
8 На узкой лестнице замедленные встречи;
……………………………………………
1 И дева в сумерки выходит на крыльцо:
2 Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
3 Но бури севера не вредны русской розе.
4 Как жарко поцелуй пылает на морозе!
5 Как дева русская свежа в пыли снегов!
Особо чуткий читатель заметил, что в зоне золотого сечения между восьмью строчками и пятью ПРОХОДИТ НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ! Именно здесь я и позволил себе отточия.
И вновь тот же вопрос. Вся эта тончайшая звукопись, математика и геометрия пушкинских стихов. Неужели само? С неба! ДА!!!!
И… нет…
Однажды друг Пушкина Петр Андреевич Вяземский отправил ему на рецензию собственные стихи для будущей книги. В том числе свое любимое «Нарвский водопад». И вот ответ…
Мой милый, поэзия твой родной язык, слышно по выговору, но кто ж виноват, что ты столь же редко говоришь на нем, как дамы 1807-го года на славяно-росском. И нет над тобою как бы некоего Шишкова или Сергея Глинки, или иной няни Василисы, чтоб на тебя прикрикнуть: извольте-де браниться в рифмах, извольте жаловаться в стихах. Благодарю очень за «Водопад». Давай мутить его сейчас же.
…с гневом
Сердитый влаги властелин —
Вла Вла звуки музыкальные, но можно ли, например, сказать о молнии властительница небесного огня? Водопад сам состоит из влаги, как молния сама огонь. Перемени как-нибудь, валяй его с каких-нибудь стремнин, вершин и тому подобное.
Стиль этого пушкинского письма невероятен. Остроумно, доброжелательно, глубоко. Воспринимаю даже этот небольшой фрагмент как одну из вершин русской прозы. До бесконечности люблю пушкинские письма!!!
Но, главное, письмо доказывает, что Пушкин очень глубоко думал над каждым словом, звуком, над способом выразить мысль и состояние.
(Алексей Семенович Шишков и Сергей Николаевич Глинка, которых поэт упоминает в послании, — русские писатели, сражавшиеся за то, чтобы русские дворяне говорили на РУССКОМ языке. Няня Василиса — героиня остроумнейшей комедии Ивана Андреевича Крылова «Урок дочкам». Василиса была приставлена к двум сестрам, Фекле и Лукерье, их отцом, чтобы строжайше следить за тем, чтобы они разговаривали на русском языке. Фразы няни Василисы «извольте печалиться по-русски, извольте гневаться по-русски, извольте радоваться по-русски» очень нравились Пушкину.)
Еще одно напоминание. Для того чтобы понять всю глубину пушкинского поэтического мышления, очень важно прочитать его «Заметки на полях „Опытов в стихах и прозе“ К. Н. Батюшкова». Я даю заметки в конце книги. Это редчайшая возможность проникнуть в творческую лабораторию Пушкина. Особенно интересно наблюдать за невероятными колебаниями отношения поэта к читаемым им стихам. Оценки от «дурно», «очень дурно», «слабо» до восторженного: «что за прелесть этот Батюшков». Читая книгу вместе с Пушкиным, мы получаем невыразимое интеллектуальное наслаждение!