Однако оценки последствий влияния изменения климата на экономику сопряжены с колоссальными неопределенностями. С одной стороны, о грядущих изменениях климата мы говорим лишь как о наиболее вероятных (ориентируясь на их модельные прогнозы), поэтому не исключено, что в реальности они могут несколько обмануть наши ожидания. С другой стороны, подстраивание мировой экономики под уже произошедшие и предполагаемые изменения климата по-разному видится из Вашингтона, Брюсселя, Пекина или Москвы. Например, сохранение и развитие преимущественно углеводородного сектора экономики России идет в разрез с мировой тенденцией энергоэффективности и энергосбережения, ориентированной на снижение выбросов парниковых газов в атмосферу и способствующей техническому прогрессу, а также оптимальному использованию имеющихся энергетических ресурсов. Конечно, в ближайшие годы приоритет углеводородного топлива над прочими видами получения энергии вряд ли будет поколеблен, но, каким будет соотношение этих энергоисточников спустя несколько десятилетий, неизвестно. Как следствие, разрабатываются (и регулярно корректируются) многочисленные сценарии развития мировой экономики до середины и конца XXI в., на основе которых делаются выводы о целесообразности введения тех или иных мер. Увы, вступая на зыбкую почву предположений, мы рискуем просмотреть или недоучесть те или иные важные (в данном случае – экономические) процессы (как это было, например, во второй половине 1990-х при подготовке Киотского протокола, когда Китай не рассматривался в числе серьезных игроков на экономическом поприще, но за 20 лет совершил феноменальный прорыв, став одной из ведущих мировых держав). А это заметно снижает и качество сценариев, и обоснованность сделанных на их базе заключений. Тем не менее откладывание решения проблемы «до лучших времен» чревато дополнительными затратами: хорошо известно, что «профилактика заболевания обходится дешевле его лечения». Придется смириться до некоторой степени и с туманными перспективами окупаемости финансовых вложений. Рис. 32 иллюстрирует эту мысль: на первых порах инвестиции в экологически чистые технологии значительно выше, чем в традиционные, и для живущих сегодняшним днем они совершенно непривлекательны. Однако… в одной из песен американских индейцев есть такие слова: «Мы не получили землю в наследство от предков, мы взяли ее взаймы у наших детей». Если проникнуться этим смыслом, не дающие немедленной отдачи затраты обретают вполне конкретное значение. А оправдываться вложения начнут лишь с того момента, когда себестоимость чистых технологий снизится и станет меньше, чем «топливозатратных».
Обратите внимание на условность рис. 32. На нем не указаны ни сроки, когда черная и серая линии пересекутся, ни единицы измерения цены (затрат). Неопределенность в сроках достаточно очевидна: они зависят и от текущего положения дел, и от сценария развития экономики. Что же касается цен, они тоже вносят свой вклад в увеличение неопределенности: привычная основная мировая валюта – доллар США – в последние годы не может похвастаться стабильностью (например, ущерб, нанесенный ураганом Камилла (1969 г.), оценивается в 1,42 млрд долларов в ценах 1969 г., в 9,14 и 8,5 млрд долларов в ценах 2005 и 2010 гг. соответственно). Поэтому часто затраты рассчитываются в долях мирового валового внутреннего продукта (ВВП).
Рис. 32. Эволюции необходимых затрат при продолжении использования природного топлива и при внедрении экологически чистых технологий
Чтобы осознать масштабы финансовых вложений, необходимых для смягчения последствий потепления климата, давайте обратимся к одному, но очень важному для нашей страны примеру. Согласно модельным оценкам, подтверждаемым данными измерений, существенные изменения климата российской Арктики уже происходят и будут продолжаться в будущем. Освобождение ото льда прибрежных вод в арктических морях Евразии, сначала в теплое полугодие, а затем и в течение всего года, делает актуальным полноценное хозяйственное освоение Северного морского пути и побережья этих морей, их природных богатств, прежде всего полезных ископаемых. Сюда же необходимо добавить перестройку всей системы хозяйствования российского Севера, развитие там новой инфраструктуры, зачастую в условиях таяния вечной мерзлоты. А это, согласитесь, не прожект создания Нью-Васюков, по масштабности это соизмеримо с достижениями великих советских строек! С учетом разницы в способах достижения цели – современных экономических против политико-принудительных – реализация плана освоения Севера может потребовать мобилизации всех имеющихся сил и средств. А окупаемости вложенных инвестиций, очевидно, придется подождать.
В свете ожидаемого роста засушливости в основных зернопроизводящих областях стран, расположенных в средних широтах Северного полушария, вероятно, произойдет вынужденное расширение таких областей на север, где нет пока ни пригодных почв, ни всей необходимой инфраструктуры. По той же причине вероятны изменения в структуре лесного хозяйства – в частности, расширение ареала теплолюбивых деревьев и кустарников. И снова необходимы капиталовложения…
Однако самые мрачные перспективы некоторые эксперты связывают с прогнозируемым дефицитом водных ресурсов в регионах низких и средних северных широт с большой численностью населения, миграция которого на север чревата не только экономическими, но и военными конфликтами. В этой связи доводилось встречать такую оценку – поток экологических беженцев в Россию к 2050 г. может достигнуть 1 млрд человек.
И все же с перечисленными последствиями климатических изменений люди могут столкнуться только во второй половине нынешнего столетия (хотя начинать к ним готовиться нужно загодя). Нас же, естественно, больше интересует то, что имеет место сейчас и произойдет в обозримом будущем.
На ближайшее время общие размеры ущерба от изменений климата и затрат на адаптационные меры оцениваются от нескольких десятых до 1–3 % мирового ВВП, для России эта доля несколько больше[31].
Одним из основных направлений смягчения существующего положения дел является «зеленая экономика» – разработка, производство и эксплуатация технологий и оборудования для уменьшения и контроля над выбросами парниковых газов и других загрязняющих природную среду веществ. В странах «Большой двадцатки» рост производства оборудования для «зеленой» экономики в 2004–2010 гг. оценивается в сумму от 1,1 до 7,8 млрд долларов (около 2–4 % от мирового ВВП). В 2009 г. «зеленая» экономика произвела продукции и услуг на 2 трлн долларов (~2,7 % мирового ВВП), из которых
516 млрд долларов (или 3,7 % национального ВВП) приходится на США. Прирост инвестиций в развитие «зеленой» экономики в мире в период 2004–2010 гг. измеряется 30–48 % (в кризисном 2009 г. – лишь 4 %). Рост этого сектора отмечен не только в западных странах, но и в Китае, обошедшем в 2009 г. США по объему вложений в экологически чистую энергетику (34,6 млрд долларов против американских 18,6 млрд). В мире к 2020 г. можно ожидать удвоения рынка экологически чистых технологий с их вкладом в мировой ВВП порядка 6–7 %, а также постоянного увеличения его удельного веса в дальнейшем.
Набирает ход торговля квотами на выбросы CO2 (о чем уже шла речь выше): если в 2007 г. объем «мирового углеродного рынка» составлял 63 млрд долларов, то в 2009 г. – уже 144 млрд, а в 2020 г., по ожиданиям экспертов, он достигнет отметки в один триллион долларов.
Вернемся, однако, к нашей «шестой части суши»[32]. Похоже, что бытующее сегодня мнение, будто экономических плюсов от глобального потепления для «холодной» России окажется больше, чем минусов, не имеет под собой достаточных оснований, а значит, сэкономить на нем едва ли удастся. Так, например, снижение расходов на отопление (а это, между прочим, предположительно в среднем 200–250 млрд рублей в год) вполне способен «съесть» ожидаемый и уже наблюдаемый рост «волн тепла», порождающий повышенный спрос на энергозатратные кондиционеры (сегодня для уменьшения температуры в доме на 1 °C требуется в несколько раз больше энергии, чем для ее повышения на тот же 1 °C). Для сравнения: суммарный ущерб, нанесенный экономике знойным летом 2010 г. оценивается в 500 млрд рублей, что составляет 1,2 % российского ВВП.
А вот уровень исполнения нашей страной обязательств по сокращению выбросов парниковых газов на сегодняшний день не дает поводов для беспокойства. По данным Российской гидрометеорологической службы, в 1990–2007 гг. суммарный баланс «поглощение лесами CO2 минус его эмиссия» был равен приблизительно 72 Мт/год (что составляет около 6 млрд долларов российских субсидий мировой экономике). Выше мы отмечали, что вследствие спада российской экономики в 1990-е, наша страна существенно снизила выбросы CO2. Российской Федерации засчитаны 33 Мт сокращений выбросов углерода в результате его поглощения лесами (122 Мт эквивалента CO2). Поэтому на «углеродном рынке» на середину 2010 г. Россия имела квоту на выброс 100 Мт эквивалента CO2 – около половины общемирового объема разрешений (приблизительно 3 млрд долларов в современных ценах). В это же время, по итогам первого российского конкурса, были утверждены первые 15 проектов на продажу квот на выбросы CO2 с общей суммой 570 млн долларов. Однако деньги за парниковые газы РФ не только получает, но их приходится и отдавать. Например, российские авиакомпании, выполняющие рейсы в страны ЕС, должны оплачивать 15 % совокупных выбросов парниковых газов. По оценке «Аэрофлота», уже в 2012 г. придется заплатить примерно 40 млн евро, а к 2025 г. этот платеж может возрасти до 800 млн евро. Нетрудно догадаться, как это отразится на стоимости авиабилетов.
Причина многих автомобильных аварий, согласно официальным протоколам, – неспособность водителя справиться со скоростью. Тысячелетиями природа Земли, большинство представителей ее флоры и фауны успевали приспособиться к постоянно происходящим