Ввалился я с парой молодцов в тот дом, вижу: сидит этак с полтора десятка офицеров шведских за столом и уминают гуся, которого я тут же признал своим и потому чрезвычайно вражеской трапезой оскорбился. Парни мои за сабли было схватились, но я их остановил и говорю шведам по-французски, мол, город окружен, везде русские войска, мне приказано любезно принять их капитуляцию. Не давая вставить и слова, заверил неприятеля, что гарантирую им жизнь, если не будет оказано сопротивление. Шведы обомлели. А со двора еще крики моих рубак – казаков – слышны. Видать, неприятели решили, что и впрямь мы крупными силами на остров вторглись. А раз так, поздно за оружие хвататься, пора о голове подумать.
О чем-то они меж собой полопотали да и сдались на милость победителя. А как выяснили затем, что нас меньше дюжины, так локти себе почти до плеч сгрызли. Но тут уж ничего не попишешь, время ушло – цельный батальон оружие сложил! Как оказалось, он в том месте выход на берег прикрывал, так что Давыдов на остров молнией ворвался, тут-то шведы и узнали, что такое гусарская удаль!
– Да уж, дерзко! В этом вам, господин полковник, равных, поди, во всей армии не было.
– Отчего же не было? Как не быть!
Вот, скажем, генерал Ермолов, благодетель мой, как сказывают, будучи полковником, столь остер и дерзок на язык был, что уязвленные его колкостями сослуживцы едва ли не со слезами на глазах вымолили у государя для него генеральское звание. Угадай, братец, почему вдруг так.
Ответ смотрите на с. 187.
– А я, как видишь, до генеральского чина так и не дослужился…
– Так ведь, по вашим же словам судя, вновь-таки за дерзость.
– Всяко бывало, что скрывать. Иногда дерзость крепостные ворота открывала, а порой захлопывала перед носом двери иных кабинетов. Только и сегодня путь мой я считаю правильным и честным. Хотя иной раз на нем случались и курьезные истории.
Вот, скажем, получив наконец от президента Северо-Американских Соединенных Штатов пакет для нашего государя, я направил стопы к океану, дабы отправиться домой, и тут с огорчением узнал, что в наши воды ни одно тамошнее судно не ходит. А раз так, добираться следует на британском корабле.
Я переправился через огромное, будто море, озеро в канадские земли и прибыл в порт. И что же: недавние союзники мне там суют кукиш под нос! «Куда ж это, – говорят, – вы, господин ротмистр, столь резво направляетесь? О чем с вражеским президентом беседовали? Что от него русскому императору везете?»
Я, конечно, ни в какую: хоть режьте – ничего не скажу! Не вашего, мол, ума дело! Англичане бы и рады меня под стражу законопатить да багаж мой тщательно выпотрошить, но скандал получиться может преизрядный. Все ж не абы кто, а флигель-адъютант российского государя по служебной необходимости путешествует! С победителем Наполеона войны нет, хотя и сложившийся мир точь-в-точь, как скромность у парижанки, – одно лукавство. Но все равно, не по правилам получается. А британские джентльмены всегда играют по правилам, хотя, как я уже сказывал, порою и меняют их во время игры. Народ они ушлый, так что всегда для своей выгоды уловку придумают.
Вот, к примеру, в том же году открыли они остров, дали ему имя Вознесение, разместили гарнизон. Тут-то и выяснилось, что на содержание форта на оном острове у британской казны денег нет. Так что эти хитрецы удумали: по бумагам этот остров стал зваться «Корабль Ее Величества „Вознесение“, стоящий на рейде». Солдат перевели в матросы, и значит, все расходы легли на Адмиралтейство. А уж поскольку Британия правит морями, то на корабль «Вознесение» деньги сразу нашлись.
Так и здесь. Думали-думали англичане и придумали: свободы меня не лишать, однако же и не выпускать. Хоть кол на голове теши, нет для меня места ни на одном из кораблей. Увы! В остальном же пожалуйста: ходи, гуляй, любуйся восходами над океаном. Все кивают, улыбаются, на обеды приглашают, подпоить силятся и руками разводят: сорри, мол, господин ротмистр, сидите на бережке да крутите ус!
Ну, да не зря же я под командованием хитроумного Барклая служил, усвоил для себя весьма полезный урок: «за геройством почем зря не гнаться, а о пользе дела радеть – атаковать противника там, где он слабее всего, а не там, где больше славы добыть возможно». Вот, стало быть, я и атаковал со всей гусарской удалью англичан в слабое место – точнее, в слабый пол. Спустя полторы недели в том городе не осталось ни единой сколь-нибудь симпатичной барышни или дамы, которая бы не сохранила обо мне приятных воспоминаний до конца дней своих.
К исходу десятых суток прокрался ко мне ночью британский майор, вместе с молодой супругой за день до того прибывший в тот город на службу. Я еще и в глаза не видел его молодую жену, но слава, как водится, обгоняет и самых резвых гусарских коней. Так вот, сей достойный офицер сообщил мне, что на свои деньги нанял бриг, который доставит меня прямо в Петербург или уж куда там я пожелаю отбыть. Условие одно: следует отплыть сию же минуту, без всякого промедления. Ударили по рукам. Схватил я свой нехитрый скарб в охапку и с рассветом, провожаемый тайным вздохом майорской супруги, уже отправился навстречу восходящему солнцу в родное Отечество. Как говаривал российский наш Марс – Александр Васильевич Суворов-Рымникский, – «Смелость города берет, любовь же к Отечеству способна двигать горы и преодолевать любые океаны». Так-то вот, друг мой. Без оной любви любая доблесть смысла не имеет и от разбойной лихости мало чем отличается.
– Да нешто так бывает, чтобы доблесть, и вдруг смысла не имела? – поразился корнет Синичкин.
– Отчего ж, вполне бывает, – полковник Ржевский сдвинул брови и вмиг стал вполне серьезен. – Вот послушай историю…
…В тысяча четыреста пятьдесят шестом году тевтонские рыцари защищали от поляков крепость Мариенбург. Да-да, ту самую, откуда родом государыня-императрица Екатерина, супруга великого нашего Петра Первого. Непростое было дело и весьма кровопролитное. В отражении неприятеля рыцарям весьма помогали наемники-богемцы, которые, надо сказать, сражались храбро и умело. Ни штурмы, ни осада полякам успеха не принесли, так что в конце концов, шляхтичам пришлось отступить, не солоно хлебавши. Вот тут-то и выяснился пренеприятнейший для тевтонцев факт: за время боевых действий деньги в орденской казне иссякли! Тогда-то рыцари и предложили наемникам вместо заработанных монет неожиданную компенсацию: ту самую крепость, что они с таким блеском отстояли. Здесь-то и оказалось, что без любви к Отечеству доблесть мало, что значит.
Как думаешь, что учудили те самые отважные кондотьеры, то бишь наемники?
Ответ смотрите на с. 187.
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарской,
С вами век мне золотой!
За тебя на черта рад,
Наша матушка Россия!
Пусть французишки гнилые
К нам пожалуют назад!
Станем, братцы, вечно жить
Вкруг огней, под шалашами,
Днем – рубиться молодцами,
Вечерком – горелку пить!
О, как страшно смерть встречать
На постели господином,
Ждать конца под балдахином
И всечасно умирать!
То ли дело средь мечей:
Там о славе лишь мечтаешь,
Смерти в когти попадаешь,
И не думая о ней!
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарской,
С вами век мне золотой!
Глава 11Бегущий на смерть приветствует тебя!
– Ну с твоего позволения, я продолжу, – полковник Ржевский выпустил кольцо дыма над резной трубкой и задумчиво взлохматил пятерней седые вихры. – Едва рассветное солнце позолотило верхушки корабельных мачт, парусник, столь любезно предоставленный в мое распоряжение женолюбивым британским офицером, подгоняемый утренним бризом, вышел в океан.
Позади остался Новый Свет и без малого год жизни, проведенный в этих диковинных землях. Бриг, нанятый майором, пожалуй, не буду упоминать его фамилии, назывался «Диомед» и, подобно античному герою, чье имя носил, оказался прекрасным бегуном. Еще совсем недавно сей морской скакун носился по волнам под флагом империи неистового корсиканца, однако британцы сочли его трофеем и достойным возмещением убытков одной из своих торговых компаний.
Впрочем, мне это было лишь на руку: моряки, начиная от капитана и заканчивая последним юнгой, происходили из французской Бретани и не слишком жаловали чопорных англичан. Еще совсем недавно эти суровые парни возили через Ла-Манш контрабанду, помогая сражающимся за короля повстанцам Вандеи, затем охраняли побережье Франции от нарушителей объявленной Наполеоном Континентальной блокады. Понятно, не без пользы для собственной мошны. Теперь же имперский флаг был спущен, а британцы из прижимистых союзников в мановение ока превратились в скупых хозяев. А потому, едва представился случай насолить им, недавние контрабандисты охотно взялись за дело. Наполеона эти парни тоже не жаловали, так что наши отношения сложились вполне душевно.
В первые дни плаванье отличалось исключительной приятностью. Однако к концу недели небо, кажется, приняло сторону противника и сделалось мрачным, как лицо моего дяди-бригадира, когда я сообщил ему, что намерен уйти в монастырь. Хорошо еще, что дело тогда происходило в День дурака, и он быстро понял шутку. Иначе в монастырский придел я бы попал в тот же день, но уже для захоронения.
Так вот, следующие три дня море трепало легкий кораблик, будто собака тряпку, желая избавить ее от засевших там блох. Когда же наконец стихия угомонилась, оказалось, что «Диомед» сместился на несколько сот миль на юго-восток, что вовсе не входило в наши планы. Но с другой стороны, мы собирались жить долго и счастливо, и эту возможность бриг нам любезно предоставил.