Демографическая революция и кризис идеологий
В результате мировой демографической революции растет неравновесное состояние общества и вместе с ним – социальное и экономическое неравенство как в развивающихся, так и в развитых странах. Этот социополитический кризис носит мировой характер, и его предельной реалией, несомненно, стали ракетно-ядерное оружие и сверхвооруженность некоторых стран. Однако все бессилие концепции «Сила есть – ума не надо» наглядно показали и распад Советского Союза, и вторжение в Ирак. Когда, несмотря на громадные, практически неограниченные по своей мощности вооружения, именно идеология – программное обеспечение политики – оказалась «слабым звеном» и не смогла обеспечить разрешения возникших противоречий.
В итоге в современном ракетно-ядерном мире утверждение Клаузевица, что «война есть продолжение политики иными средствами», больше не имеет места. Соглашение по ограничению стратегического оружия есть следствие отказа от этого утверждения Клаузевица, а практика все чаще подтверждает это и для «малых войн».
В книге «Пределы силы. Конец американской исключительности» (Limits of power. The end of American exeptionalism) А. Бачевич указывает на глубокий кризис, постигший Америку, экономика которой находится в большом разладе, и ее уже невозможно больше поддерживать путем экспорта капитализма:
Правительство, преобразованное имперским стилем президента, только по форме остается демократическим. Вовлечение в бесконечные войны, подчиненное увлечению военной силой, стало катастрофой для политической системы. Эти нарастающие проблемы угрожают всем нам – и республиканцам, и демократам. Если страна хочет разрешить эти трудности, то это потребует возвращения к истинно американскому подходу: ныне забытой традиции реализма [39].
Заметим, что президент Барак Обама также подтвердил американскую исключительность, что стало знаковым для его речей: «Америка может делать всё, что нам приходит на ум».
Действительно, демографическая революция выражается не только в демографических процессах, но и в фундаментальных стратегических проблемах и технологических аспектах безопасности стран, а также во многих измерениях нашего бытия. С другой стороны, это находит отражение в веяниях современного искусства и постмодернизма в философии, в неспособности конструктивно ответить на вызовы времени.
Пришедшие из прошлого, отвлеченные и во многом устаревшие концепции некоторых философов, теологов и идеологов приобретают значение, если не звучание, политических лозунгов. Возникает и неуемное желание «исправить» историю и приложить опыт прошлых веков к нашему времени.
В науке мы видим распространение лженаучных представлений – от креационизма, астрологии и телепатии до мистических учений и магии. Так происходит распад организационной структуры мышления современной науки, основанной не столько на традиции и авторитетах, сколько на независимой экспертизе и всесторонней проверке результатов наблюдениями и опытом. Таким образом, демографическая революция сопровождается разрушением связи времен, распадом организации и водворением стихии хаоса при остром кризисе управления обществом и неспособности ответить вызовам технического прогресса. К таким проблемам, несомненно, относится озабоченность экологическим состоянием нашей планеты.
Столь различные, в том числе и по масштабу, явления указывают прежде всего на общие причины, возникшие в эпоху глобального демографического перехода, когда проявилось и возрастает несоответствие между «производительными силами и производственными отношениями». С одной стороны, это сопровождается растущим неравновесием в обществе при распределении результатов труда, информации и ресурсов, как на местном и региональном уровне, так и в глобальном масштабе. Следуя либеральной идеологии и в соответствии с термодинамической аналогией, рыночные отношения могли бы сгладить это неравновесие.
Однако для смягчения возникших неравенств нет достаточного времени, а возрастающее значение развития, основанного на коллективном и квадратичном информационном развитии, будет препятствовать таким уравнительным процессам. Этому также не помогает преобладание местной самоорганизации над государственной организацией.
Действительно, развитие общества путем квадратичного роста – процесс существенно неравновесный и необратимый. Поэтому, рассматривая гиперболический рост, следует обратить внимание на то, что такое развитие в корне отличается от вальрасовых моделей экономического роста, где архетипом служит термодинамика равновесных систем, в которых происходит медленные – адиабатические – процессы развития. При этом развивающаяся система находится в квазистатическом состоянии, поскольку изменения за характерное время роста малы. В таком случае механизм рынка способствует установлению детального экономического равновесия, а процессы обмена в принципе обратимы, и понятие собственности отвечает законам сохранения.
Однако эти представления в лучшем случае действуют локально и неприменимы при интерпретации необратимого и неравновесного глобального процесса развития, происходящего при распространении и умножении информации. Недаром экономисты со времен Макса Вебера и Йозефа Шумпетера отмечали влияние нематериальных факторов в нашем развитии, о чем недавно четко заявил Фрэнсис Фукуяма:
Непонимание того, что основы экономического поведения лежат в области сознания и культуры, приводит к распространенному заблуждению, согласно которому материальные причины приписывают явлениям в обществе, принадлежащим по своей природе в основном области духа.
Таким образом, предельное сжатие исторического времени приводит к тому, что время виртуальной истории слилось со временем реальной политики. Временем, когда исторический процесс выработки идеологий и достижения экономического равновесия и социальной справедливости, ранее занимавший века и многие поколения, теперь обострился и требует нового осмысления, а не слепого служения прагматизму текущей политики.
По существу, именно в этом состоит основное изменение в мировой экономической системе, и возникло оно в первую очередь в результате колоссального увеличения производительности труда в современном обществе. Так, на производство одной автомашины среднего класса идет десять рабочих часов, а танкер, перевозящий сотни тысяч тонн нефти, обслуживает команда в 30 моряков.
В результате в развитых странах рабочая сила перемещается в сферу услуг. Так, в 2006 г. в США 1–2 % рабочей силы было занято в сельском хозяйстве и 17 % – в производстве. В Германии еще в 1999 г. оборот в секторе информационных технологий стал больше, чем в автомобильной промышленности – столпе немецкой экономики (рис. 14).
Одновременно непомерно растут затраты не только на торговлю, но и на услуги всевозможных посредников, дилеров и рекламных агентов, и на другие, не связанные с производством виды деятельности. Подчеркнем, что в современных условиях скорость смены технологий и организации экономики столь велика, что как образование работников, так и смена оборудования предъявляют новые требования ко всей экономической системе, основанной на инновации и развивающейся уже в глобальном масштабе.
Рисунок 14 представляет значительный интерес, в первую очередь потому, что видно, как мало работников обеспечивают современное сельское хозяйство в США, где половина продукции экспортируется, а стабильность производства гарантируется субсидиями. В области сельского хозяйства все большее значение приобретает наука, в первую очередь прикладная наука и биотехнологии, которые можно было бы назвать нанобиологией, оперирующей на уровне генома, в отличие от микробиологии, имеющей дело с микроорганизмами. Именно от нанобиологии следует ожидать крупных достижений как в медицине, так и в сельском хозяйстве, или, лучше сказать, в производстве продуктов питания, быть может, и минуя наши поля и пастбища.
Самый большой рост числа научных работников наблюдается в Китае, где развитие науки стало национальным приоритетом, и 150 000 китайцев учатся в США. От китайских ученых, тех, кто получил образование в США, Европе и России и востребованы на родине, можно ожидать нового прорыва в мировой науке, а опыт Японии и Южной Кореи показывает, как быстро страны Востока могут модернизироваться. Например, в Индии экспорт программного продукта в 2007 г. достиг 50 млрд долл. и стал сравнимым с затратами на закупку нефти: так в экономике интеллектуальный продукт становится самым ценным.
Можно с удовлетворением отметить, что в 2011 г. Россия наконец экспортирует программный продукт, в частности поисковые системы «Яндекс», реализовав на мировом рынке высоких технологий общепризнанные достижения российской математики. Именно в этом секторе экономики возникают никогда ранее не существовавшие критерии качества продукта. При этом оказывается, что представления о равновесии рынка и интеллектуальной собственности противоречат основным свойствам информации.
Действительно, при распространении информации она не остается неизменной, а интенсивно и необратимо умножается, прежде всего, в системе науки и образования. Поэтому, в частности, в рамках линейных моделей мы приходим к невозможности сведения нелинейного квадратичного роста к сумме линейных процессов, рассматриваемых в классических математических – вальрасовых – моделях экономики. Таким образом, необходимо согласовать долговременную модель развития человечества в целом с пространственными и временными ограничениями равновесной экономики, как проблемы экономофизики.
Наука, инновация и общество
Из схемы на рис. 15 видны трудности управления наукой на чисто рыночных принципах, так как время обращения идей и время обращения средств производства и капитала различаются на порядок. Так, в современном мире возникает противоречие между временем развития системы знаний и их поддержкой и распространением в обществе и временными масштабами механизмов и целями рыночно ориентированной экономики. Это хорошо видно при сравнении времени реализации результатов фундаментальных исследований, мотивированных познанием природы, общества и человека, и времени реализации инноваций и развития самой экономики.