Все в большей мере проблема выбора целей и управления становится центральной в развитии человечества, когда было бы наивно полагать, что невидимая рука самоорганизации выведет нас к неведомой цели. Для этого катастрофически не хватает времени, а оно – самый дефицитный ресурс человечества в годы глобальной перестройки при остром текущем кризисе и стремительно растущих противоречиях.
Наконец, решение проблемы развития в обществе знаний невозможно без глобальной базы в виде фундаментальной науки. Поскольку рост ограничивают ресурсы сознания человечества, а не материальные ресурсы в виде питания, энергии, пространства, именно знания и их понимание все в большей степени становятся фактором, определяющим наше развитие при вхождении в мировое сообщество.
Мы видим, как глобальный демографический переход ограничивает рост в развитых странах и это происходит из-за внутренних процессов и проявляется в первую очередь в резком снижении числа детей на одну женщину. В ближайшем будущем этот вопрос с неизбежностью встанет и перед развивающимися странами, которые уже охвачены глобальной демографической революцией. Более того, мы видим, что до сих пор нет достаточного понимания возникшего положения, в то время как эти демографические процессы разворачиваются очень быстро. Именно это вынуждает нас обращать все большее внимание на вопросы, связанные с потерей темпов воспроизводства населения.
Все громче слышны голоса тех, кто предлагает в будущем ограничить рост населения нашей планеты, исходя из исчерпания ресурсов окружающей среды. Однако оценочные расчеты показывают, что по ресурсам вполне допустимо население в 10–20 млрд [18]. Поэтому есть все основания рассматривать связь кризиса воспроизводства с глобальной демографической революцией.
Оценки показывают, что по ресурсам окружающей среды вполне допустимо население в 10–20 млрд.
В заключение подчеркнем: при глобальном рассмотрении в первом приближении рост и развитие не ограничены энергетическими и другими ресурсами и внешней средой, но это не означает, что данными факторами можно полностью пренебречь. Их учет возможен во втором приближении, при котором следует опираться на модель роста человечества с учетом развития глобальной экономики и проблемы распределения ресурсов.
Устойчивость роста и системный кризис
Наш анализ приводит к однозначному выводу о причинах глобального демографического перехода, который связан с достижением демографической системой предела скорости роста населения мира, происходящего в режиме с обострением. Этот вывод очень существенен, так как отрицает мальтузианский популяционный принцип, при котором лимитирующим фактором роста являются ресурсы. Однако в эпоху быстрых перемен, когда их время становится соизмеримым со временем жизни человека, возникает вопрос об устойчивости процесса роста и развития.
Мировые войны ХХ в. представляли самые грандиозные глобальные катастрофы в истории человечества, когда в течение двух поколений произошло уменьшение населения мира на 8–10 % (см. рис. 8). Тогда в канун войны в 1913 г. экономики России и Германии росли на 10 % в год, а население России увеличивалось на 2 % в год, и в таких высоких темпах можно видеть причину потери политической и экономической устойчивости Европы. Поэтому есть основания рассматривать мировые войны ХХ в. как результат потери системной устойчивости роста, как бы механистически это ни звучало. Действительно, по критерию Ляпунова, максимальную неустойчивость следует ожидать вблизи начала мирового демографического перехода.
Влиятельный ум XX в., участник мирных переговоров в Версале, английский экономист Джон Мейнард Кейнс [50] в поучительной книге «Экономические последствия Версальского мира» в 1920 г. указывал, в частности, на роль демографического фактора в дестабилизации мира в канун Первой мировой войны:
До войны суммарное население Германии и Австро-Венгрии не только превышало численность населения Соединенных Штатов, но практически было равно всему населению Северной Америки. Именно в этой численности населения, занимавшего компактную территорию, заключалась могущество центральных сил. Но и такая численность населения (даже война не уменьшила ее заметным образом[2]), если людей лишить средств к существованию, представляет опасность для мира в Европе[3]. Европейская часть России увеличила свое население еще в большей степени, чем Германия, – от менее 100 млн в 1890 г. до 150 млн к началу войны[4].
В год, непосредственно предшествующий 1914 г., превышение рождений над смертями в России в целом было впечатляющим – более 2 млн в год. Этот необыкновенно стремительный рост населения России, на который в Англии не обратили должного внимания, тем не менее, стал одним из наиболее существенных фактов недавних лет. Великие события истории часто обязаны медленному вековому ходу роста населения, который из-за своего постепенного характера ускользает от внимания современных наблюдателей и потому приписывается слабостям государственных деятелей или фанатизму атеистов.
Необычайные события, произошедшие за последние два года в России: величайший переворот общества, опрокинувший то, что казалось столь незыблемым, – религию, основы собственности и землевладения, а также формы государственного устройства и иерархию классов, быть может, больше обязаны глубокому влиянию возрастающей численности населения, чем Ленину или Николаю; избыточная плодовитость могла сыграть бóльшую роль в разрушении устоев общества, чем сила идей или ошибки самодержавия [40].
Таким образом, быстрый рост в начальной стадии демографического перехода связан с потенциальной неустойчивостью демографической системы, и эту возможность следует учитывать при анализе устойчивости роста в недавнем прошлом и обозримом будущем.
Нельзя не напомнить, как близко к потере устойчивости находился мир в годы холодной войны. Было накоплено чудовищное количество оружия массового уничтожения – около 30 000 ядерных боеголовок с каждой стороны. На каждого жителя планеты приходилось по три тонны эквивалентной взрывчатки, а климатические последствия большой ядерной войны стали бы апокалипсисом наших дней. Стратегические вооружения создавались для взаимного сдерживания – состояния виртуальной войны.
Однако противостояние двух систем не могло не угрожать устойчивости, и всегда была вероятность срыва, когда даже малое возмущение могло привести к большим и даже катастрофическим глобальным последствиям. Так случилось во время Первой мировой войны, ход которой был очень далек от планов всех генералов и их штабов. Именно поэтому так существенны заключенные недавно соглашения по сокращению стратегических вооружений между РФ и США, поскольку таким путем был найден выход из ядерного противостояния великих держав и уменьшена вероятность случайного обмена ядерными ударами.
Зная закономерности роста населения Земли, можно оценить потери человечества во время Первой и Второй мировых войн ХХ столетия. Для этого следует просуммировать убыль населения мира от 1914 до 1975 г., что дает 11 млрд человек х лет. Если принять 45 лет за эффективный возраст, то интегральные потери населения составят 250 млн человек, или в среднем 17 000 человек в день! В то же время население мира выросло от 1,8 млрд в 1914 г. до 4,1 млрд к 1975 г., и, что замечательно, вернулось на исходную траекторию, демонстрируя необычайную устойчивость гиперболического роста человечества. Во время демографического спада 1914–1950 гг. произошел и финансовый кризис 1929 г. Но на фоне потерь населения вследствие мировых войн выделить демографические потери, связанные собственно с экономическим спадом, было бы трудно.
Однако с 1980 г. вследствие демографической революции начинается отход от гиперболической траектории роста, по которой неизменно развивалось человечество в течение миллиона лет, тогда как к 2011 г. взрывной самоподобный рост мог привести к численности населения мира в 10 млрд вместо 7 млрд, которые есть в действительности.
Следует отметить, что для США мобилизация экономики, вызванная Второй мировой войной, способствовала преодолению последствий экономической депрессии. В 1987 г. состоялась памятная для меня встреча с видным американским экономистом Джоном Гэлбрейтом, руководивший военной экономикой США, когда Рузвельт дал ему «диктаторские полномочия», которые он описал так: «Я стал царем экономики». Однако сразу после победы эта централизованная система управления была демонтирована и, как сказал с сожалением Гэлбрейт: «В вашей стране этого не произошло». Потребовалось еще 50 лет на такую перестройку и отказ от мобилизационной экономики, призрак которой все еще нас преследует.
В рамках встреч с американскими экономистами мне запомнилась беседа с Милтоном Фридманом. Его более всего интересовали события в России, и главное замечание было «У вас большая страна с разными социальными условиями и экономикой. Поэтому не спешите с вашими реформами». Это он повторял как рефрен в год «шоковой терапии» Гайдара.
Заметим в заключение, что вопреки всей либеральной догматике первой реакцией на финансово-экономический кризис стало прямое вмешательство правительства США в экономику. Одним из решений было банкротство General Motors – недаром, как известно, что хорошо для GM, хорошо и для США!
В наше время управление обществом и его социальный и экономический рост вновь вступили в противоречие. Это несоответствие управления и роста, по существу, и привело к острому кризису мировой финансовой системы в 2008 г., имеющему системный характер. Еще в 2006 г. автором было замечено:
Вблизи границы устойчивости малые возмущения усиливаются, прежде чем система теряет устойчивость. В системе, охваченной сильными связями, аналогично глобальному финансовому рынку