под фасадом все до основания прогнило. Мои мечты никогда не были похожи на твои, ведь все, о чем я мечтаю, – это однажды проснуться и почувствовать, что жизнь не проходит зря. Что в ней есть смысл. Что я не дура. Что меня любят. Что я нужна кому-то. А не как сейчас. Я не хочу питаться ядом, что сочится из приторных улыбок и разговоров… И, чтоб ты знала, машина была исправна. Вот, я сказала это, – кивнула Пенни. – Машина была исправна, неисправным оказался водитель. Ты сломала его.
Лили отвела взгляд, хотя ни капли не стыдилась. Пока все шло так, как она планировала, недовольство и откровения Пенни ее не трогали. Особенно после того, как она подписала доверенность, дав им право решать все деловые вопросы от ее имени и распоряжаться финансами. Пенни корила себя за то, что сделала это. Но в порыве отчаяния, когда она только очнулась в больнице, переломанная в нескольких местах и сломленная внутри, эта идея, преподнесенная в выгодном свете, показалась вполне разумной. К тому же они обещали освободить ее…
Всегда лишь обещали.
Глава 10
1
Время волочится нещадно медленно. С тех пор как Энн предали земле, проходит пять мучительных дней. Воспоминания о ней и о прошлом с каждым днем становятся более туманными, покрываются слоем пыли, под которым трудно рассмотреть содержимое. Но я все же помню. Хватаюсь за воспоминания всеми возможными способами. Перечитываю записи на салфетке, пишу что-то еще, но сомневаюсь, что помню правильно. Но точно знаю одно – я Пеони! Об этом говорит даже фото с именинным тортом. Как хорошо, что когда-то я украла у Чарли эту газетную вырезку.
Я не выхожу из дома, ни с кем не говорю, почти не ем и едва поднимаюсь на ноги. Смерть Энн прибила меня к полу. Однако мысль, что она так и останется лежать под толщей земли, если я не спасу ее, становится единственной силой, поддерживающей во мне жизнь.
Будь Энн рядом, я не оказалась бы в этом аду. Что бы ни случалось, она всегда находила решение, ведь, несмотря на возраст, воплощала в себе спокойствие, ум и мудрость. Она нашла бы ответ. Мне нужно, чтобы кто-то нашел ответ, как Супермен влетел в дом в красном развевающемся плаще, с трусами поверх штанов и спас от ужаса, творящегося вокруг. Но прошла почти неделя, а никто так и не пришел – ко мне никто никогда не приходит.
Я переживаю первую стадию принятия – отрицание. И этот процесс чертовски болезненный. Я отрицаю смерть Энн, наивно надеюсь, что мне это снится, что утром я открою глаза и жизнь окажется прежней, все произошедшее – ночным кошмаром, неприятный осадок от которого я буду чувствовать следующую неделю. Но разве это сон? К несчастью, нет. Выберусь ли я? И как? Сколько боли я вынесу, оставаясь в здравом уме и твердой памяти? Выберусь ли я до того, как мозг перестанет различать Пеони и Пенни, настоящую жизнь и эту?
Вместо души внутри образовалась зияющая дыра. Она увеличивается, когда я вспоминаю, что родители больше не вместе.
Говорят, как только в чем-то одном добиваешься успеха, все остальное разваливается на части. Моя жизнь и есть все остальное. Черная полоса минула – наступила очень черная. Мир стремительно исчезает. Та самая библиотека, которой была наша семья, горит на глазах, а я ничего не могу сделать.
Я сплю целыми днями, не в силах подняться с кровати. Каждый раз мне снится монета, крутящаяся в воздухе, и ладони мужчины, на которые она приземляется. Со временем сон дополняется новыми отрывочными кадрами.
Ночью я брожу по дому, словно призрак старого замка, изучаю жизнь Пенни Прайс. Раньше в потоке событий я не задумывалась, что она человек, отдельная личность, место которой я заняла. Или лучше сказать – украла.
Давая интервью, Пенни говорит заученными фразами. Очевидно, их придумала Элайза или Кара. Вопросы одни и те же, меня мутит от однообразия, но одно интервью глубоко врезается в память.
– Пенни, знаю, тебя об этом не раз спрашивали, но поинтересуюсь еще раз, – говорит мужской голос за кадром. – После той аварии как ты нашла в себе силы так быстро вернуться к нормальной жизни? Меня, как и многих других, это восхитило. Тебе не было страшно, что подобное случится снова?
– Нет, не было. – Она опускает взгляд – я делаю так, когда вру. – Я знала, что должна делать свою работу.
– А если бы ты не стала актрисой, то чем хотела бы заниматься?
– Я часто об этом думала. Вероятно, из меня получился бы отличный врач или драматург. Но возможности узнать не было, ведь я выросла перед камерами, и этот выбор был самым очевидным. Родители с раннего детства твердили, что я обречена на успех, – усмехается она, так же устало и печально, как это делает Итан.
– И, очевидно, они были правы. После грандиозного успеха экранизации Ричарда Бэрлоу ты получила все, о чем можно мечтать: славу, деньги, преданных поклонников. Поэтому я спрошу у тебя, как у человека, у которого есть все: что самое главное в жизни?
– Иметь возможность говорить с человеком, который тебя понимает.
– Правда? – удивляется ведущий.
– У вас есть такой человек?
– Да… Пожалуй, да.
– Тогда вам очень повезло.
Я останавливаю видео, всматриваюсь в грустные и умные глаза Пенни – я таких не видела ни разу до этого интервью, хотя просмотрела все ее фильмы и театральные постановки. Выключаю экран.
Обращаю внимание на старый айфон Пенни, который когда-то мне вернул Крег. «Залезть в телефон в наше время – это почти как залезть в мозг», – сказал он. Ставлю айфон на зарядку и пытаюсь включить, но он запрашивает пароль – я его не знаю. Пробую банальные варианты: дату рождения Пенни, родителей, Итана, Мелани и даже Элайзы. Не то! Очевидно, Пенни не питала особой любви к кому-либо из этих людей. Блокировка на одну минуту. Дата премьеры первой театральной постановки, первого фильма, премьеры «Планеты Красной камелии». Нет. Пенни не волновала карьера актрисы. Случайный набор чисел от единицы. От четверки. Назад от десятки. Блокировка на пять минут.
Думай! Ее не интересовали деньги и мода, знаменитости и слава, музыка и фильмы. Она не могла ни на кого положиться. Она была совсем одна. И единственное, о чем она мечтала, – это… свобода. Ну конечно! Дата окончания съемок. Бинго!
На заставке, как и прежде, пользователя встречает цветок, похожий на розу, истекающий кровью. Раньше я не замечала в этом скрытого символизма. В телефоне Пенни все обычно, не считая нескольких сотен номеров знаменитых людей. Я просматриваю последние сообщения, заметки, фотографии и пытаюсь залезть в профиль в соцсети, но не удается – новый пароль мне до сих пор неизвестен. Около часа лениво ковыряюсь в приложениях, а потом брожу по дому. Я что-то упускаю! Что-то важное. Я знаю, что оно там. Бьется внутри этой яблочной штуки.
Я просматриваю все еще раз. Медленно и вдумчиво. Черновики. В первый раз я не обратила на них внимания. Пенни не раз пыталась писать письма, которые так и не отправила. Большинство из них толком не начинались, но последнее, адресованное Итану, оказалось понятнее любого отправленного:
«Ты спрашивал, что со мной не так. Эндрю Далтон изнасиловал меня. С тех пор все не так. Я хочу умереть. Это случится сегодня ночью. Не знаю как. Я не выне»
Сообщение резко обрывается, останавливается и мое дыхание. Перед глазами снова проносится монета, подброшенная в воздух. Теперь я знаю, почему так важно, какой стороной она упадет на большую ладонь.
2
Мне удается заснуть только под утро, на пару часов у телевизора в гостиной. События того вечера то и дело вспыхивают перед глазами. Просыпаюсь рывком. В дверь неистово колотят – сердце подпрыгивает к горлу.
– Наконец-то, – выдыхает Кара, когда я открываю двери.
Поначалу я не узнаю́ ее. Впервые вижу на ней обычные джинсы и футболку, раньше она предпочитала нечто более стильное и деловое. Волосы небрежно собраны в хвост. Теперь она выглядит почти моей ровесницей.
– Я никуда не поеду, не проси, – бурчу я, захлопывая дверь.
Кара идет в гостиную, я обессиленно ползу за ней.
– Ты одна? – интересуется она, оглядываясь.
– Всегда одна.
– Хорошо. Я ненадолго. Но это важно.
Ее взволнованный вид пугает.
– Присядь.
Я усаживаюсь на диван, она устраивается напротив. Повисает долгая напряженная тишина. Кара собирается с силами, чтобы начать разговор.
Чертова монета. Чертов Далтон.
– Пенни, я… ухожу. Я больше не буду твоим личным ассистентом и не буду работать на Элайзу.
Она внимательно следит за моей реакцией, но слова доходят медленно, поэтому кажется, что я принимаю новость спокойно.
– Скорее всего, – продолжает Кара, – она все расскажет, но, как обычно, утаит самое важное, а я хочу, чтобы ты знала правду. – Она сглатывает и потирает колено. – Твои родители пытаются… Я подслушала, как Элайза говорила, что они хотят оформить консерваторство. Это…
– Я знаю, что это, – перебиваю я.
Какая бы каша ни творилась в голове, знания, полученные когда-то в колледже, прочно в ней засели. Обычно консерваторство оформляется над физически или психически недееспособными людьми, и если эти люди обладают финансами, то они переходят в распоряжение консерватора, как и личная жизнь подопечного. При определенном, особенно удачном раскладе Лили и Стенли окончательно запрут меня в клетку, еще более тесную, чем та, в которой я нахожусь.
– Они хотят доказать, что ты не способна самостоятельно принимать решения и отвечать за свою жизнь. Что ты пыталась покончить с собой в той аварии. – Кара поджимает губы. – Если им удастся, они станут официально распоряжаться не только твоими счетами, но и жизнью.
– Зачем им это?
Изо рта Кары вырывается безрадостный смешок, она будто бы говорит: «С чего же начать?»
– Как бы родители ни пытались, у них не получается тобой управлять. Они знают, что тебе не нужна слава или деньги, как Итану. И пусть они строят из себя начальников, на самом деле они ничего не решают. Они – никто, ты – все. Они ужасно боятся тебя потерять, а вместе с тобой и доступ к счетам.
– Почему ты рассказываешь мне об этом?
– Потому что Элайза хочет впутать в это меня.
– А ей это зачем?
– С твоими родителями ей куда проще договориться, чем с тобой. Ты же знаешь.
– Что ей от тебя нужно?
– Информация. Я твой личный ассистент и провожу с тобой больше времени, чем кто бы то ни было, я вижу многое и могу об этом рассказать…
– Она просила тебя шпионить?
– Она велела собрать доказательства того, что у Стенли и Лили есть основания для опекунства. Я отказалась.
– Почему?
– Я совершала не самые хорошие поступки, но больше не хочу брать на себя то, что будет грызть меня изнутри. И рушить твою жизнь не хочу. Считаю, что у них нет оснований выставлять тебя ненормальной, но… я знаю, как это работает, и знаю, что они найдут их, если захотят. Это всего лишь вопрос времени.
Я обдумываю сказанное. Кара продолжает:
– Возможно, ненадолго Элайза ослабит поводок, позволит тебе совершать безумства – она знает, что потом это сыграет ей на руку.
Кара резко замолкает и прислушивается, вдалеке раздается стук каблуков. На нижней ступеньке, выше, выше…
– Я не закрывала дверь на ключ, – шепчу я Каре.
На ее лице нескрываемый ужас.
Входная дверь открывается, и каблуки проходят в дом. Кара беззвучно выбегает в кухню. Ее тень мельтешит по стенам, а потом пропадает.
Каблуки подходят ближе и останавливаются за моей спиной, а после проходят вперед. Элайза ставит сумочку на стол, устраивается в кресле, где когда-то сидел Итан, и, положив ногу на ногу, осматривает меня.
Как и при первой нашей встрече, она выглядит как манекен – женщина без возраста. Волосы выбелены и уложены волосок к волоску, в макияже ни единого изъяна, брючный бледно-аквамариновый костюм выгодно оттеняет голубые глаза. Полагаю, мое лицо приобрело такой же изысканный голубовато-зеленый оттенок.
Она медленно обводит комнату взглядом, оценивая беспорядок: стаканчики от йогуртов, разбросанную одежду, исписанные листы и салфетки.
– Фотосессия для Harper’s Bazaar, шоу Джимми Фэллона, интервью для Vogue, чтение нового сценария «Планеты Красной камелии» – это немногое из того, что ты пропустила за последние пять дней. То, что нам пришлось перенести из-за твоего упрямства.
Я откидываюсь на спинку дивана.
– Как много вы говорите, как жаль, что меня это мало волнует.
Ее глаза яростно вспыхивают.
– Я теряю огромные, громадные деньги!
– Вас волнуют только они.
– Я никогда не утверждала иного. – Плечи поднимаются от возмущения, потом она выдыхает и спокойнее добавляет: – Я здесь не для того, чтобы отчитывать тебя. Что сделано, то сделано.
Так вот что значит ослабить поводок?
– Я пытаюсь понять, сколько еще времени и денег я потеряю, и напомнить, что ты потеряешь больше.
– Мне все равно.
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Верно?
– Я лишь знаю, что больше не хочу здесь быть. Не хочу всего этого.
– Правда? Когда твои родители представляли мне начинающую звезду Пеони Прайс, ты была более сговорчивой.
– Это была не я.
– Пожалуй, что так, – кивает она. – Что ты намерена делать?
– Выбираться.
– Тебе и твоим родителям это будет очень дорого стоить.
– Я уже отдала больше, чем собиралась.
Она потирает подбородок, задумываясь.
– Я в Голливуде дольше, чем ты живешь на свете, и работала с сотней звезд. Рано или поздно они все начинают мнить о себе невесть что, но я всегда остаюсь в выигрыше и не советую идти против меня.
– Не ожидала, что вы опуститесь до угроз.
– Это не угрозы, Пенни, только факты. Никто не обеспечит такую головокружительную карьеру в Голливуде, как я.
Я внимательно смотрю на нее, не в силах понять, какие карты скрыты в ее рукавах и скрыты ли вовсе.
– Вы думаете, меня кто-то пытается переманить?
– Ты мне скажи.
– Вы и на секунду не можете предположить, что кому-то не нужна карьера в Голливуде?
Ее губы растягиваются в улыбке. Похоже, подобная мысль никогда не возникала в покрытой лаком голове.
– Я слишком хорошо знакома с неприглядной изнанкой человеческой натуры и со всеми потаенными тщеславными желаниями. Каждый считает, что достоин большего, достоин славы, признания и денег, и пойдет по головам, чтобы этого достичь. Только не каждый в этом признается.
Эндрю Далтон изнасиловал Пенни. И она знала!
– Чем больше я о вас узнаю́, тем больше уверена, что вы продали душу дьяволу.
– Дьяволу? Ох, если бы все было так просто, дьявол тут ни при чем. Все дело в ежедневном труде и отсутствии лишних сантиментов.
– Неудивительно. Даже если бы дьявол захотел заключить с вами сделку, вам было бы нечего ему предложить.
– Наличие тщеславия в человеке отрицает только истинный лицемер.
– Называйте меня как хотите.
– Я предпочту называть тебя главной звездой «Планеты Красной камелии».
– Потому что это принесет вам деньги?
– Потому что это принесет мне деньги,
– А как же Кара?
– Что с ней?
– Она не связывалась со мной уже несколько дней. На нее это не похоже.
– Я ее уволила.
– Уволили?
– Ты многого не знаешь, она была никудышным работником.
– Она помогала мне, вы же пытаетесь меня похоронить. – Я подаюсь вперед. – Вы знали, что Пенни не случайно попала в аварию, знали, что с ней сделал Далтон, знали, что она сходила с ума от всего, что вы на нее взвалили, знали, что она ненавидела вспышки камер, но все равно толкали под них.
На миг в ее лице что-то меняется.
– Это делала не я, вернее, не только я, – признается она. – Все началось со Стенли и Лили Прайс. С амбиций людей, которые так и не добились того, о чем мечтали. Тебе или, как ты говоришь, Пенни это хорошо известно.
– Элайза, вы… Я ведь не прошу вас быть опытным агентом, или дальновидным начальником, или светской дамой – просто будьте хорошим человеком.
– Пенни, я не хороший человек! Я слишком умна для этого. Хорошими становятся только глупцы, чтобы подстраховаться.
– До добра вас это не доведет.
– Я никогда в жизни не достигла бы того, что имею, если бы руководствовалась тем, что думают, говорят и делают другие люди.
– Тогда и мне не стоит, верно?
Она вздыхает и прикрывает глаза на несколько секунд.
– Пенни, после того, что ты натворила, после глупой и отчаянной попытки самоубийства, ты собственными руками все испортила. И это позволило Стену и Лили законно распоряжаться важными аспектами твоей жизни: тебе нельзя управлять машиной, тратить деньги, самостоятельно выбирать роли и подписывать контракты. Если у тебя и есть враги, то это не я.
Я молча смотрю на нее, обдумывая ее слова.
– Родители распоряжаются твоими финансами, бросая тебе жалкие подачки. Как бы ты ни хотела уйти, они этого не позволят. Они зарабатывают на тебе с рождения и продолжат это делать – со мной или без меня. Так что выбор у тебя невелик, но он все же есть.
Она поднимается и поправляет жакет. Лицо становится неподвижным, неживым, застывшим – как маска. Иногда люди похожи на вещи, причем довольно уродливые, а люди с уровнем эмпатии как у зубочистки вообще пугающее зрелище.
– Существует всего два варианта того, как будут развиваться события. В первом: я даю тебе выходные, после которых ты приходишь в себя и возвращаешься к работе.
– А второй?
– Я прощаюсь с тобой, а ты – с блестящей карьерой и контрактом на четырнадцать миллионов, а заодно с этим прекрасным домом и всеми деньгами, что есть у тебя и твоих родителей, ведь неустойки будут огромными. Скажу сразу, второй вариант я не советую. Попрощаешься со мной – и тебе придется оставить позади не только славу и деньги, но и любовь собственных родителей, потому что без поступления на их счета она быстро завянет.
Она резко хватает сумочку со столика и вешает на плечо. Стук шпилек слышится до тех пор, пока она не покидает дом. Звук отдается в голове, бесповоротно разрушая представление о блестящей жизни Пенни Прайс.
– Это было жестко, – признает Кара, останавливаясь в проходе. – Что будешь делать?
Я поднимаю на нее глаза:
– Она не учла самого главного – третьего варианта.
Кара вскидывает брови, а я продолжаю:
– Сделаешь для меня последнее одолжение?
«Под моим началом работают сотни агентов, пиарщиков и личных ассистентов. Как только никому не известный актер начинает сотрудничать со мной и моей командой, его карьера расцветает буйным цветом. Но со мной непросто, я никогда не утверждала обратного, ведь мой главный секрет успеха – безусловное повиновение. Поначалу это многих смущает – человеческая природа такова, что иногда хочется дать слабину: не пойти на пробежку, встать на час позже, съесть лишний бургер, пропустить репетицию. Это вопросы дисциплины, которую сложно привить, но, если получается, успех не заставляет себя ждать, и на него никто не жалуется».
Дорогой Крег!
Прошло почти две недели с тех пор, как мы говорили в последний раз. Вдали от тебя я забываю о прежней жизни. Я хотела забыть и тебя. Но тщетно.
Я не разглядела тебя, когда ты был рядом, зато сейчас вижу повсюду, в каждой вещи, что окружает меня: в фиолетово-розово-красном закате, в солнце, отражающемся от стекол, в кофе с соленой карамелью, который никто не готовит лучше тебя, и в каждой одинокой фигуре, идущей по улице.
Я пишу тебе, потому что слишком труслива, чтобы сказать это лично. Пишу, чтобы признаться, что ты был прав. Насчет этой жизни, Итана и меня. Я одинока. Я ненавижу все это. Я устала. Я словно кружусь на карусели – меня мутит, но я не знаю, как ее остановить.
Мне все труднее жить в теле Пенни. С каждым днем она поглощает себя… и меня. Ужасные мысли часто посещают меня и пугают до дрожи, но я ничего не могу с ними поделать. Это тело, эта душа или то, что от нее осталось… Я борюсь с ними, подавляю, но не протяну долго.
Раньше я часто задавала вопросы: почему не могу водить машину, если способна купить автопарк; почему не могу выпить вина, если способна купить винодельню; почему не могу выложить чертов пост, когда люди готовы за мной наблюдать; почему не могу говорить, что думаю, и решать, что правильно, а что нет. Теперь у меня есть ответы. Я не виню Пенни, напротив, мне жаль ее.
Я надеюсь, что у тебя все хорошо и в скором будущем станет еще лучше. Ты сможешь без страха впускать в свое убежище других людей – хороших, таких же, как ты.
Я собираюсь вернуться к прежней жизни. У меня есть план: завтра на годовщине свадьбы моих родителей, ненастоящих родителей, я расскажу правду, а журналисты, их позовет моя помощница, сделают это достоянием общественности. Я заставлю их поверить. Понимаю, план выглядит как плод больного воображения, но я сделаю это, и они либо поверят, либо решат, что мой мозг окончательно расплавился от денег и славы. Других идей у меня нет.
Если получится, я встречусь с папой, мамой, Энн и Мелани. Эта вера греет душу. Но в то же время я боюсь возвращаться, ведь не знаю, вспомнишь ли ты меня такой, какой знаешь сейчас. Вспомнишь ли наши разговоры или забудешь обо всем, в том числе и то, что я называла тебя неудачником. Будешь ли ты ненавидеть меня или останешься равнодушен? Не знаю, что из этого принесет больше боли.
Я нашла свою семью. И потеряла. Пять дней назад моя сестра умерла от рака. Я была на похоронах и впервые видела мамины слезы. Я предложила отцу помощь, но он отказался. Он так смотрел, что казалось: он желает мне провалиться сквозь землю с моими дурацкими деньгами.
Если ничего не выйдет, если я не вернусь, то, боюсь, придется… придется попрощаться и с этой жизнью, потому что я не смогу существовать в мире, в котором Энн умерла по моей вине.
В любом случае я хочу, чтобы ты знал: ты очень дорог мне. В любой из жизней. Ты многому меня научил и помог многое понять. В случае моей смерти все то, чем я сейчас владею, достанется тебе. Я знаю, что ты не нуждаешься в деньгах, что будешь работать в кофейне до тех пор, пока здание не обратится в прах, но также знаю, что ты единственный человек, который распорядится ими правильно. Если захочешь, пожертвуй их фонду братьев Бэрлоу. Они помогают онкобольным. Или открой свой фонд и помогай людям с социальным тревожным расстройством. Я уверена, что ты сделаешь все как надо.
Увидимся в другой жизни или на небесах, хотя в раю ты меня, скорее всего, не встретишь. Прости за все.