– Загляни мне в глаза и скажи, что не помнишь. Не помнишь, как вернул мне сумку Chanel, как мы убирали здесь, как ты подарил мне банку с соленой карамелью, как я провожала тебя домой, как мы стояли у огромного билборда с моей фотографией, как я пела тебе и как мы слушали твою любимую группу. Как ты отдал мне свой зонт. Как ты расстроился, когда узнал, что я вернусь к Итану.
– Ты сошла с ума, – бормочет он и продолжает заниматься салфетками.
Я с силой закусываю губу, а потом и щеку.
Ты хочешь забыть?
Выбираешь именно это.
Нет! Не может быть. Этого просто не может быть.
Может, оно и к лучшему…
Не помнить…
У меня было столько времени, чтобы узнать его, но я не воспользовалась возможностью. За это вселенная, Бог, судьба или иные высшие силы наказывают меня. После всего, что я наговорила и сделала, я никогда не верну его доверие.
Нельзя так долго пренебрегать человеком, а потом сказать, что ошибалась. У меня не будет второго шанса. Все кончено.
Я разворачиваюсь на пятках и быстро иду к двери. Руки дрожат, щеки горят. Провалиться бы сквозь землю!
– Я не был расстроен, – вдруг произносит он, разрезая тягучий воздух словами.
Я забываю, как дышать. Останавливаюсь, словно ноги прирастают к полу.
– …я был раздавлен.
В тишине кофейни слышны шелест салфеток и его шаги от одного столика к другому. Я долго не решаюсь повернуться. Боюсь, что он оттолкнет меня, как я его когда-то. Но все же делаю это и заглядываю в глаза-воронки.
– Я думала, ты не свободен… Блондинка на фотографиях. Я не имела права это разрушать. Я так заблуждалась в тебе. В себе. В своих чувствах.
Он обессиленно садится на стул и смотрит на столешницу. Мне хочется подойти, взять его руку в свою, обнять, но я не осмеливаюсь.
– Какого же ты обо мне мнения, Пеони Прайс? – Карие глаза не моргая изучают меня. – Разве стал бы я целовать тебя, будь у меня другая? Неужели это ни разу не приходило в твою красивую голову?
Я прячу взгляд, ведь эта мысль никогда не возникала в голове, хотя я знаю, что Крег не способен на подобное.
– Если тебе интересно, это моя сводная сестра. Я говорил, что мой отец умер… так вот через несколько лет после этого мама вышла замуж во второй раз, и у них родилась дочь, – объясняет он, а потом о чем-то задумывается. Это что-то вызывает у него еле уловимый смешок. – Надо же, я больше всего на свете не люблю недосказанность, но все равно стал ее жертвой. Я столько дней мучился, вздрагивая каждый раз, когда кто-то заходил сюда. Я ждал, что ты одумаешься, вернешься, но этого не произошло. Хотя ничто не сравнится с тем, что я испытал, получив прощальное письмо. Я с ужасом представлял, как тебя находят мертвой, но убеждал себя, что этого не случится, ведь ты слишком эгоистична, чтобы покончить с собой.
– Я знаю, что причинила тебе боль. Знаю, что не верну все обратно, что слова ничего не исправят. Ты не обязан меня прощать. Ты ничего мне не должен. Но я была бы бесконечно счастлива, если бы ты захотел стать моим другом.
– Быть другом – это последнее, кем мне хочется быть для тебя. Все это время я чувствовал, что мое лицо, руки, ноги принадлежат мне, но не сердце, не сам я, ведь это принадлежало тебе. Ты унесла все с собой, сбежав в тот вечер. Я даже не понял, когда так сильно привязался к тебе. Может, за те месяцы, что мы работали вместе. Каждый день ты приходила сюда, говорила лишь о том, что хочешь уйти, и я понимал: мне нечего предложить тебе, чтобы ты захотела остаться. Ты так вела себя, что скрывать и давить чувства к тебе оказалось единственным верным решением, но не в параллельной вселенной. Там мне это давалось особенно тяжело, я днями спорил и торговался с собой и все же признал, что нет никого дороже тебя, когда ты ушла…
Если бы я только знал в тот вечер, что ты не вернешься, я постарался бы запечатлеть твое лицо в памяти, запомнить твой голос и все, связанное с тобой. Если бы я знал, что ты чувствуешь ко мне хоть что-то, я не позволил бы тебе уйти. Если бы я знал, что целую тебя в последний раз, я не остановился бы…
– Ты сказал, что не должен.
– Потому что решил, что ты этого не хотела.
– Но я хотела.
– Ты не сказала об этом.
– Сказала! – вырывается у меня. – Просто не вслух.
– Ты не представляешь, как я жил все это время.
– Представляю. Я жила так же.
– Хорошо. Я хотел, чтобы ты тоже это почувствовала, раз уж между нами все по-честному.
К глазам подкатывают слезы, я громко вбираю в себя воздух. Он поднимается на ноги, погружается в раздумья, а потом выдает:
– Раньше я думал, что влюблен в тебя. Но это неправда, – качает головой он. – Правда в том, что я люблю тебя, Пеони Прайс. Я говорю это, чтобы окончательно избежать недосказанности, если ты вдруг не поняла. Я много думал об этом, многое переосмыслил и пришел к важному выводу: мне будет тяжело, если ты захочешь уйти, но я все равно буду счастлив – лишь расстроен, что не разделю это счастье с тобой…
Я прочищаю горло.
– Ты… ты отвратительный человек, Крег Гилкрест.
– Я это знаю.
Мотаю головой.
– Нет, Крег, ты очень хороший человек. Я говорю это, потому что чувствую себя так, будто внутри ожог четвертой степени.
– Я знаю.
– Я покончила с собой, чтобы вернуться сюда, в мир, где мое имя ни о чем не говорит. Я превратила в лепешку совершенное тело и лицо, чтобы сменить его на эти. Я отказалась от денег и славы, чтобы снова увидеть родителей, Энн и Мелани. И тебя. Я не знала, сработает ли, но знала, что не смогу без вас. Ни в том мире, ни в этом.
– Знаю.
– Ты сказал, что я должна сама во всем разобраться. Я все еще работаю над этим, но самый важный выбор сделала. Я так долго выбирала учебу, стремление к деньгам, карьерные амбиции, общественное мнение, семью, Итана. Даже тебя. Но этого было недостаточно. И наконец, после стольких лет, я осмелилась выбрать то, что не выбирала никогда, – я выбрала себя.
– Знаю. Я долго ждал этого и рад это слышать.
Он что, в самом деле слышит мои чертовы мысли?
Я быстро сокращаю дистанцию между нами, резко притягиваю его к себе и впиваюсь в губы. Внутри все вспыхивает праздничным салютом, когда он отвечает на поцелуй. Он берет мое лицо в руки, нежно поглаживая по щекам. Потом его рука скользит к талии, он сжимает футболку на спине, как в тот раз, когда мы поцеловались впервые. Улыбаюсь сквозь поцелуй и, упершись ладонью ему в грудь, легонько отталкиваю от себя.
– Удивлен, мистер Умный Умник?
Он закусывает губу и почесывает макушку.
– Не то слово.
– Теперь ты, как порядочный калифорниец и дипломированный финансист, обязан предложить мне эксклюзивные отношения.
– Ничего себе, какие термины, – удивляется он. – Кажется, твое обучение в колледже не прошло зря.
– Это не имеет к нему отношения.
– Что ж… – выдыхает он, сжимает и разжимает кулаки, словно готовится прыгнуть с трамплина в воду. – Пеони Прайс, я предлагаю тебе самые что ни на есть эксклюзивные отношения.
– В это предложение входит бесплатный капучино? – интересуюсь я как заправский предприниматель.
– Да, но в ограниченных количествах. Чрезмерное употребление кофе и продуктов, содержащих лактозу, вредит здоровью.
– Ты не говорил, что придется встречаться еще и с Кевином.
– Видишь, как дипломированный финансист, я делаю тебе по-настоящему выгодное предложение: два по цене одного.
Он возвращается за стойку, а я усаживаюсь на высокий барный стул.
– Ладно, но только если ты будешь петь мне серенады.
– Из нас двоих у тебя это лучше получается.
– Ты же понимаешь, что обрекаешь себя на вечное прослушивание одной-единственной песни Бритни Спирс.
– Думаю, с этим я смирюсь, – усмехается он. – Так как тебе помочь?
Я теряюсь. Он кивает на надпись на моей футболке: Wubba lubba dub dub.
– А это… – протягиваю я и пытаюсь прочитать, словно не знаю, что там написано. – Ты знаешь язык Птичьей личности?[92]
– А то!
Крег смотрит на меня. Я пожимаю плечами. Он простил и принял меня. Разве я могу просить большего?
Он достает банку, перевязанную красным бантом, из нижнего ящика и ставит на столешницу передо мной. Я мысленно охаю. Это ведь та самая банка, которую он подарил мне в… параллельной вселенной Пеони Прайс. Пожалуй, это стало бы неплохим названием для книги, если бы о подобном кто-то захотел написать.
– Хочешь кофе с соленой карамелью?
– Хочу.
– Двойную порцию?
– Двойную порцию.
Он бодро отбивает ритм на столешнице и принимается за работу, а у меня в голове тихо, но надоедливо зудит любопытная муха, заставляющая вспоминать раскрасневшееся лицо Сэма снова и снова.
– Тот мужчина… который чуть не налетел на меня у входа…
Крег вопросительно хмыкает.
– Что ты ему сделал?
– Я? – переспрашивает он вполоборота. – Всего лишь лучший латте макиато в Лос-Анджелесе, о чем он мне и сказал, а потом посмотрел на экран телефона, пролепетал: «Кара рожает» – и вскочил, оставив на пятнадцать долларов больше, чем нужно.
Я потеряла его. На тринадцатой неделе…
Она не дала мне возможности стать матерью…
Конечности наливаются свинцом и на мгновение теряют способность шевелиться. Я невольно усмехаюсь, после чего обхватываю разгоряченные щеки ладонями. Из глаз катятся непрошеные слезы.
На этот раз я плачу от счастья.
Эпилог. (Не)милый друг
Неделю спустя
Я влетаю в кофейню, устраиваюсь на высоком табурете и смотрю на Крега. Он ставит передо мной чашку капучино с двойной порцией соленой карамели и облокачивается на столешницу барной стойки, понимая по моему растрепанному виду, что я собираюсь сказать нечто важное.
– Я была на прослушивании! – без прелюдий выдаю я.
Он молчит.
– И меня взяли!
– Правда? – кривится он, пытаясь не показывать всю степень отвращения к индустрии рекламы.