– Я бы с удовольствием. Но никак не получится – я теперь с Кристиной, – сделал шаг к последней. – Ты же сама эту утку запустила. Мы после друг на друга посмотрели и синхронно поняли, что и правда – живем вместе, работаем вместе, нас надо было только подтолкнуть.
– Зачем ты врешь, Саш? Этим бредом ты унижаешь меня еще сильнее!
Странно. А мне показалось, что сильнее ее унизить невозможно. Но я лишь удивленно вскинул бровь, на что выскочка соизволила объясниться:
– Ничего у вас нет, ты ей даже не нравишься!
Признаться, я на секунду опешил. Ожидал что-то ревнивое, типа «Да как ты мог посмотреть на такую замухрышку?», но однозначно прозвучало наоборот – со стороны истерично орут, что это я Кристине не нравлюсь. Это я здесь замухрышка… Больше по инерции сделал то, что остановило бы этот обидный поток – притянул Кристину за талию к себе. Она, к счастью, не стала отбиваться, подыграла. В смысле, ничего не делала ни за, ни против. Наверное, ее тоже этот бедлам достал, а как ответственный работник она приложит все усилия, чтобы мое моральное спокойствие было восстановлено. И на том бы остановиться, но я не сдержался – само вырвалось:
– Это почему же?
Светлана угрюмо прокомментировала, и прозвучало намного спокойнее:
– Она даже не пытается произвести впечатление – ни одна девушка не щеголяла бы перед любимым в растянутой футболке и в таком виде. Ей плевать, что ты о ней думаешь.
Дальше я не слушал. У стервы профессионально наметанный взгляд. А ведь Кристина в самом деле никогда не пыталась меня впечатлить – и этим впечатлила, на фоне прочего сброда. К ее вечным свитеркам и джинсам я давно привык, а эта футболка, так кстати замеченная, скорее всего вообще с Гошиного плеча. Ей филолетово, как она выглядит в моих глазах, ей даже в голову не приходит хоть что-то с этим сделать. А тем временем я скачу брачующимся кобелем и грею ей чайник в надежде провести десять минут вместе за пустым разговором. Как же обидно, некрасиво и неприятно я увяз в этой патоке – и сладко, и захлебываюсь.
Я поцеловал ее не для того, чтобы Светлана наконец-то иссякла – а просто, как ответ истеричному сердцу. Кристина и тут не подкачала: не стала демонстративно отталкивать, а дождалась, когда гостья охнет, ахнет, крякнет и испарится, не забыв громко хлопнуть дверью. Но я на последнем звуке не остановился – наоборот, он был сигналом, что дальше не надо разыгрывать спектакль. Хотя следовало бы притормозить, объяснить что-то, спросить – неужели я там, в этой черноте, задохнусь один? И не сразу сообразил, что меня так и не отталкивают. Подавился собственным стоном, перехватил ее лучше, чтобы уже не ускользнула.
Если бы этот поцелуй снимали для клипа, то получилось бы самое отстойное видео – ни капли визуальной красоты, а какое-то бешенство. Она отпихивает мою руку от своего лица – я толкаю ее в локоть. Она замирает на полсекунды – я снова прилипаю к ее губам. Я делаю шаг вперед, ведя ее куда-то, а она, совсем спятившая, приоткрывает рот. Не нравлюсь, значит? Если я ей так не нравлюсь, то что же будет, когда я ей начну нравиться? Нас к потолку подбросит?
Хороший у меня дом – в нем есть стены. Я вспомнил о них, когда Кристина наконец-то перестала отступать, прижатая, тоже немного спятившая, задыхающаяся. Зачем я при ней говорил о других женщинах? Зачем я позволил ей это слушать? Зачем разрешил ей верить в то, во что верят все вокруг? Во что я сам пару недель назад верил. Кровь прилила к вискам, застучала неровными толчками. Сейчас нельзя ошибиться, любой промах меня размажет по этой самой стенке до того, как я размажу по ней Кристину. Хороший у меня дом – здесь где-то есть спальня. А, к херам спальню. Еще очнется, вспомнит, что я ей не нравлюсь, и тогда я свихнусь. Растянутая футболка на ощупь была прекрасна, особенно своей шириной, моя рука без труда забралась под нее.
– Что вы делаете?
Зачем отвлекся от губ, коснулся теплой шеи? Идиот – это не та война, где можно было проиграть даже одно сражение.
– Перехожу на ты, – ответил я.
Так, чувство юмора на месте. Вот все уже не на месте, а оно не подвело. Сейчас Кристина усмехнется, и я верну все как было – пусть попробует думать с моим языком во рту. Но она изогнулась и почти простонала:
– Саш, не надо… Она уже ушла.
– Кто?
Она схватила меня за плечи и сжала пальцы, пытаясь отодвинуть. Ну зачем? Не буду я больше никуда нырять, достаточно только целоваться. Однако она повторила – практически выкрикнула:
– Не надо!
Я поднял руки, осторожно трясущимися пальцами убрал с лица влажные волосы, провел по щеке, посмотрел в глаза.
– Почему?
Вопрос даже на мой вкус был дурацким. Хотя – если разобраться, если последние несколько минут проанализировать – то вполне имел право на существование. Ну почему? Если я – вот он, весь уже перед ней выдан с потрохами. А она, наверное, все еще сомневается, сама не понимает, почему так отреагировала. Так нам вместе с этим и разбираться.
– Вы сами знаете почему, – выдала порывисто. – Не хотелось бы увольняться ради вашей сиюминутной прихоти. А Светлана все равно уже ушла!
Толкнула – вынудила отступить. Побежала в комнату. Прихоти? Чьей? Я в этом броуновском движении один, что ли, участвовал? Нет, я просто дорвался, немного слетел с катушек, когда дотронулся, но ведь и она ответила. И что, мы теперь будем разыгрывать, что ничего такого не произошло? Все понятно – разумно именно так и поступить. Но на практике-то это как осуществимо? Я ж теперь знаю, с кем точно хочу целоваться.
Кое-как удержал себя – не пошел за ней, чтобы немедленно обсудить. Не извиняться же, в конце-то концов, поскольку Кристине в этом случае тоже не помешало бы извиниться в ответ – да хотя бы потому, что мне не показалась ее на меня реакция, я ее не придумал на фоне собственного сдвига. Да, нам надо было поговорить о том, что наши отношения пока не нужны – ни мне, ни ей, особенно после журналистского террора. Договориться, пожать друг другу руки и сказать, что оба забыли о произошедшем. Разумеется, не забывать, но как можно дольше делать вид. Вместе посмеяться, как здорово мы перед Светланой все разыграли – она-то, дурочка, поверила, хотя на самом деле мы ни-ни! Больше такого не повторится – ну, разве что по праздникам. Я медленно поднялся по лестнице, зашел к себе, запер дверь. Осел на пол, завалился набок. Завыл. Хуже условий всех контрактов для меня оказалась безответность.
Глава 21. Кристина: Душевный стриптиз
Ну все, накрылась моя спокойная жизнь медным тазом. Чего он на меня набросился? Я-то понятно чего: у меня смутные фантазии заблаговременно разум повредили, и когда предмет этих самых фантазий решил меня поцеловать – я поцеловала в ответ. С другой стороны, у него психика может свистеть на фоне затянувшегося воздержания. Ведь после необдуманной связи с госпожой Лаолиной Саша стал очень осторожен, и после его бурной личной жизни пара месяцев могла стать невыносимым испытанием. И была ли вообще та самая бурная жизнь? Не выдумка ли сплетников и журналистов, самим Сашей и спровоцированная?
Свое состояние я прекрасно понимала, но увольняться ужас как не хотелось. Дело было далеко не только в деньгах, а в глупой надежде, которая противоречила доводам мозга. Вдруг когда-нибудь все сложится? Пусть через пять или десять лет Александр вдруг глянет на меня и припомнит: «О, это же та самая Кристина, с которой я когда-то целовался. Не повторить ли нам?», и Егор Михайлович будет ему вторить: «Ладно, щенок избалованный, давай, все равно мы предыдущий твой образ вдоль и поперек заюзали, он уже всем опаршивел, теперь будешь изображать примерного семьянина. Но я тебя всякой бяке доверить не могу, а Кристинка – своя, Кристинке можно». И я между ними буду глазами хлопать и делать вид, что не этого все время ждала. Разумеется, вероятность такого стечения обстоятельств стремится к нулю, но попробуй это объяснить влюбленной душонке.
Для начала надо было изобразить, что я ничего не помню – вот как отрезало. Это нужно было хотя бы для того, чтобы пока ничего не менялось. Притом я была настолько потрясена, что даже Гоше о произошедшем не сказала, не нашла нужных слов. Да и чем меньше народу посвящено, тем проще изображать отшибленную память. Однако с Александром этот трюк не прошел. Он, когда мы на следующий день поехали по его делам, сам завел этот разговор:
– Кристина, извиняться не буду. И уволиться не позволю.
– Как это – не позволите? – от неожиданности такого поворота я начала злиться. – Я вам крепостная, что ли?
– Почти, – Александр улыбнулся мне ласково и с неизвестным подтекстом. – Короче, я тебе не разрешу ломать свое будущее из-за случившегося… недоразумения.
Вот он и сам дал определение – «недоразумение». У меня в памяти оно как-то совсем иначе отпечаталось. Но он ведь говорит именно то, чего я и сама хотела – остаться здесь, с ним, неплохо зарабатывать и втайне скупо мечтать о еще хотя бы одном подобном недоразумении. Александр меж тем продолжал рассуждать, пытаясь убедить меня в моих же желаниях:
– Ты ведь на учебу копишь, скоро на заочное поступаешь? Ты вроде бы на менеджмент хотела, верно?
– Именно на него. Выучусь и стану вашим менеджером! – я решила перейти на ироничный тон, чтобы саму себя уже с ручного тормоза снять. – Кстати, а где учатся на музыкальных продюсеров? Егор Михайлович-то не молодеет, когда-нибудь на пенсию соберется, буду ему сменой.
– Амбициозный план, – похвалил Александр. – Особенно твоя уверенность, что Егор Михалыч выйдет на пенсию раньше нас с тобой. И я просил мне больше не выкать.
– А я отказалась! Вы мне начальник, а не друг.
– Странно. А целовалась не как с начальником. Впрочем, на дружбу это было похоже еще меньше.
У меня щеки зарделись, но он счел нужным отвернуться к окну и сделать вид, что в моем ответе не заинтересован. Лучше б мы притворялись, что все забыли, чем каждый раз теперь впендюривать в разговоры это «недоразумение» по поводу и без.