ан, чтобы музыка не заканчивалась, имитируя для нас сцену продолжения танца. И первый поцелуй еще не остановился, когда я вынырнула на секунду в реальность уже на втором этаже. Да и то только потому, что Саша зачем-то весело известил:
– О, вот здесь когда-то была моя спальня.
И я зачем-то ответила – как если бы до сих пор пыталась изобразить разумное существо:
– О, а кровать куда дели?
К нашему общему изумлению, мебели там практически и не осталось, но такая мелочь никого уже остановить не могла. Раздевали друг друга, как ополоумевшие, а целовались, как совсем психопаты – до укусов и резких рывков.
И не то чтобы я когда-то всерьез воображала, как мы занимаемся любовью. Хотя каюсь, воображала. Но сейчас не сбивало с толку ничего: нервный рык от заевшего замка, смешок, когда он не расстегнул бюстгальтер, а просто задрал его вверх, звуки поцелуев и запах кожи. Реалистичность ненадолго отрезвляла, но потом погружала уже в себя с новой силой, показывая, насколько она мощнее и ярче любой фантазии. И плевать, что на полу, на шторе, которую со смехом стащили с окна, вырывая прямо с крючками.
А потом лежали рядом, переплетая пальцы.
– Это было не очень романтично, – наконец сказала я.
– А эта часть романтичной и не планировалась. Я в какой-то момент испугался, что ты меня съешь.
Я засмеялась. Но он продолжил немного другим тоном:
– Сегодня у меня запись обращения для радио – неизвестно, возьмут или нет, но собираемся сделать. А потом я думаю присматривать себе квартиру где-нибудь в центре. Поедешь со мной?
Я приподнялась, чтобы посмотреть сверху в карие, очень довольные глаза.
– Нет, конечно! Если нас увидят вместе, это ударит по обоим, и еще неизвестно, кому прилетит больнее.
– Я тоже так думаю. Короче, позвоню после записи, спрошу еще раз.
Мы подлетели вверх, когда услышали какой-то хлопок. Я зажала себе рот рукой, чтобы не заорать от ужаса – это входная дверь! А я такси оставила за воротами, но не так, чтобы уж очень далеко – люди могут и по машине догадаться, что что-то не так. Одевались намного быстрее, чем раздевались – а раздевались мы очень быстро. Притом я рисковала задохнуться от паники.
– Спокойно, – шептал Саша. – Никто не знает этот дом лучше меня! Ну, и Гоши. Хотя колбасу уже не спасем…
– Йо-о-опт, там колбаса! – у меня от ужаса вообще ноги подкосились. Если такси рядом еще тонко намекало, то наш «пикник» внизу – уже совсем не намек, а эдакая сирена о вторжении. И, как эхо моих страхов, снизу раздались приглушенные возгласы, в которых можно было угадать удивление.
Саша не успел надеть футболку, я – джинсы, так случайно выставили приоритеты. Но подхватили оставшиеся вещи, и он поволок меня за запястье в коридор. Прибавляя скорости, я могла думать только о завтрашних хрониках под заголовками «Воровка была арестована в труселяшках в розовый горох». Такое даже предыдущий скандал Ксана Исаева перекроет. За кабинетом свернули на террасу, а с нее перепрыгнули на пожарную лестницу, которая вела на задний двор. Потом, не сговариваясь, пригнулись ниже уровня окон и понеслись к выходу, надеясь, что вошедшие побегут осматривать второй этаж, а не двор.
Вообще не помню, как попала в машину и выжала педаль газа. На повороте немного занесло, а через пять минут, когда погони за нами не обнаружилось, начала потихоньку соображать:
– Там камеры видеонаблюдения!
– Наши мы давно отключили, вряд ли они успели установить новые, если даже не все замки поменяли, – отозвался Саша со смехом. И чего, интересно, хохочет? Адреналина обожрался?
– И наши отпечатки пальцев! На бутылке, например! – продолжила истерить я.
– А твои отпечатки уже попали в какие-то полицейские базы?
– Нет… не должны… – растерялась я, боясь обрадоваться.
– И мои не должны. Но даже если там найдут наши отпечатки, то попробуй что-то докажи – заявлю, что эта бутылка там со времен нашего проживания осталась.
Восстановив дыхание, я посмотрела на него – ух, хитрый какой, он-то футболку уже натянул, а я как была в труселяшках, так в них и еду…
– Саш, ты совсем, что ли, не боишься?
– Сначала испугался, а сейчас опять тебя хочу. Настроение – как после концерта. Свернешь в лесок?
Уф-ф… Я его, конечно, люблю, но встречаться с таким типом – это как бесконечно пребывать в концертном состоянии. Так-то вроде ничего, здоровье бы только не подвело.
Глава 28. Ксан: Ландыш с мятой
Я был прав. Хотя это не я, а Егор Михайлович был прав, когда вбухал буквально все наши и заемные деньги в клип и продвижение нового альбома. Признаться честно, я рассматривал это действо как ставку на рулетке в казино, но наглый хрыч был непреклонен в решении. Я даже квартиру себе купить не смог – в последний момент продюсер заявил, что пока мне придется жить у него, зато потом, когда его ставка сыграет, он взыщет с меня арендную плату по конскому тарифу, ведь тоже финансово много потерял. Дошло до того, что мы практически перестали ссориться – в точности будто молодожены, которые со скрипом притерлись друг к другу, а теперь живут с холодной ненавистью, которое называют семейной стабильностью.
И в последний день июля это произошло. Меня разбудил Егор Михайлович, немного испугав судорожным шепотом:
– Сань, Сашка, ты это слышишь?
Он влетел в мою комнату в клетчатой пижаме и теперь торчал в полумраке нелепой статуей, на которую ушло слишком много мрамора. Я прислушался – за окном выли пьяными голосами. А ведь в элитном доме живем, и даже тут нет спасения от уличных бухариков.
– Они твою песню поют, – прокомментировал он, не дождавшись адекватной реакции.
– И что? – не понял я. – В первый раз, что ли?
Он сделал шажок в мою сторону и снова замер, вглядываясь в окно, прошептав теперь с задумчивой медлительностью:
– Молодежь поет твою песню, которую мы запустили меньше недели назад. Они – вон там окучивающие лавочки – и есть индикатор, понимаешь? А ведь я только на одной радиостанции успел договориться. Это начало волны. Готовься, Сашка. Пройдет еще две недели – и нам оборвут все телефоны. Ты, талантливый сучонок, создал такую песню, после которой даже шизанутые моралисты закроют глаза. Сейчас у всех трудные времена, но мы с тобой выживем в конце этой вакханалии.
Я улыбнулся, невольно заражаясь его вдохновением:
– Так это вы готовьтесь, Егор Михайлович, вам же на те звонки отвечать. И не продавайте меня слишком дешево – похоже, я бесценный экземпляр.
– Разберусь без советов щенка! А ты готовься к переезду. В ближайший год особняки тебе не светят, но на квартиру будешь откладывать первым делом. Кстати, куда ты ночью опять сбегал?
Я таинственно улыбнулся. Мы с Кристиной старались встречаться при любой возможности, и иногда свидания длились всего минут десять. Долго в таком напряжении не протянем, но успех уже в том, что продюсер со своим нюхом настоящее положение дел до сих пор не учуял.
– Я что-то не припомню приказа стать монахом, Егор Михайлович.
Он вскинул палец и потряс им:
– Без приказа должен понимать, что любой скандал в довесок нас уже уничтожит. Так что держи яйца в разных корзинах.
Он ушел, громыхнув дверью, а я еще долго пытался догнать философский смысл последней фразы. А потом позвонил Кристине – не мог не сообщить ей о том, что все планы сбываются. А потом и Гоше – ну просто сложно себе представить другое существо во всем мире, которое за меня порадовалось бы больше. Он и порадовался, а потом сразу расстроился – сначала из-за того, что опять бужу посреди ночи, а потом – что в ближайшее время не быть ему помещиком в огромном имении. В квартире-то что? Кран починить раз в полгода и обои переклеить под настроение? Это совсем не то, о чем он когда-то мечтал. Кажется, по его мнению, я должен быть бессовестно богатым только для того, чтобы ему теплое местечко создать. «Мы в ответе за тех, кого приручили» – хотя Гоша приручился сам, без моего участия.
Напрягал один момент – Гоша с Кристиной продолжали скрывать от меня адрес своей новой квартиры. И оба одинаковыми словами отвечали, что у меня все равно нет времени на поездки по гостям – Кристине гораздо проще до меня добраться в редкие минуты моей свободы.
Важный разговор с продюсером я откладывал до последнего – ждал того момента, когда все станет однозначным: показать, что я не сдался из-за трудностей, всех победил, и решение мое никак не связано со слабостью. И потому, когда он по телефону отказался от очередного предложения, потому что мой график и без того стал снова плотным, потом безудержно расхохотался в уже отключенный телефон и посмотрел победоносно на меня, я начал аккуратно:
– Егор Михайлович, я думаю, что через год или позже уйду. В смысле, окупим все затраты, обеспечим финансовую подушку – и я уйду.
– Куда собрался? В Европу? Можно подумать!
Я покачал головой:
– Нет, со сцены. Не думаю, что смогу прожить всю жизнь в этой популярности. В конце концов, я когда-то и жениться надумаю – представьте положение моей избранницы. Открою студию звукозаписи, какой-нибудь курс молодых исполнителей, не исключаю все-таки закончить консерваторию – для преподавательской карьеры поможет; может, сам кого-то продюсировать начну. Уверен, я не пропаду. Заработки, конечно, упадут, но и нервов куда меньше.
Толстяк побледнел и схватился за грудь, задышал трудно, будто ему воздуха не хватало. Неужели я поспешил с такими новостями? Потому продолжил говорить, пока он еще слушает, а не орет:
– Не сегодня и не завтра! Вы в любом случае мою рожу не сможете продавать бесконечно – она постареет. Вы ведь понимаете, что мой голос – это только какой-то процент успеха, а образ секс-символа нельзя раскачивать до бесконечности!
Егор Михайлович завалился в кресло и проговорил белыми губами:
– Смойся с моих глаз, козленыш. Смойся, пока я тебя не пристукнул! У меня уже план расписан, как я тебя продавать буду и в сорок, и в шестьдесят лет. Как раз в шестьдесят ты женишься и будешь изображать примерного семьянина, я уже все продумал! Ты – мой залог на безбедную старость, так что даже не смей рыпаться!