В два часа начался внеочередной выпуск новостей, в котором говорилось об окончании подготовительного этапа организации экспедиции на Марс. Станция «Мир», уже много раз перестроенная и расширенная, стала теперь опорным пунктом, рядом с которым вскоре должны были начать сборку межпланетного корабля. Второй корабль, попроще, уже наполовину собранный, предназначался для экспедиции к Луне, на которой в ближайшие годы собирались построить первый внеземной автоматизированный завод по добыче полезных ископаемых.
«Таким образом, – говорилось в новостях, – люди смогут минимизировать вред, который сейчас наносится нашей планете запусками многочисленных грузовых кораблей на станцию £Мир“. Через десять лет Планетарное космическое агентство и Союз государств мира планируют полностью отказаться от грузовых кораблей и производить все необходимое для освоения космоса оборудование на Лунной станции. По данным из надежных источников, ПКА скоро объявит набор желающих стать первыми колонистами Лунной станции».
– Вот и выходим мы из манежика, – немного грустно и в то же время радостно вздохнул Лаки. – Жаль, мне это не «светит»: нам и здесь работы до конца жизни хватит. Но так, глядишь, лет через двадцать и туристами на Луну слетаем. Ты что, Со? Прости… Ты же должна вернуться.
Мне было невероятно обидно. Ну почему здесь, при таких серьезных угрозах, как нападения исконников, люди не замыкаются на получении сиюминутной прибыли, стремятся вперед, а мы… И в то же время я в самом деле радовалась тому, что вот и Марс скоро освоят, пусть и не в моем мире.
Все же последовавший за новостями предпоказ сериала поднял мне настроение, а Лаки – тем более. Это была экранизация единственной, наверное, советской космооперы, известной и у нас, но все же не очень популярной. Фильм оказался снят великолепно, опять же с упором не на спецэффекты (последние, к слову, оказались на высоте), а на сюжет.
– Как так получается? – Я, отодвинув пустую тарелку, взялась за традиционное и уже поднадоевшее какао и круассан со сгущенкой. – У нас, в основном, снимают «фантастику» по низкопробным комиксам, а если экранизируют что-то серьезное, то, чаще всего, ужасы и антиутопии, а у вас – великолепные фильмы по лучшим книгам. И классику вы хорошо экранизируете, пусть не так роскошно, как принято у нас, зато актеры великолепные, и точность соблюдается, ощущение эпохи. Что зарубежные фильмы взять, что российские.
– Ты ведь не только о фильмах сейчас думаешь? – Лаки дожевывал тефтельку в масляном соусе. – Мы и в науке вас обошли, и космос осваиваем, а у вас все на выгоду нескольких человек в мире променяли, считая, что прибыль одного при уничтожении миллиардов – лучше развития и пользы для всех. Хотя, может, и ошибаюсь. Прости за резкость. Но там, где думают лишь о сиюминутной выгоде, людям мозги не нужны. Ну а фильм-то тебе как?
– Отличный! – Я на самом деле находилась под впечатлением. – Не ожидала, что кто-то возьмется за этот сюжет, он очень сложный.
– Да, и так вовремя… – Лаки стал задумчив и резко поменял тему разговора: – Тебе не кажется, что нас хотят приободрить перед чем-то неприятным?
– Я с первого дня заметила, что от нас что-то скрывают, – кивнула я. – О ребятах не говорят, только что все в порядке. О Фо – ни слова, хотя она-то как раз и должна была бы участвовать в нашем лечении.
– И в то же время они не лгут… – Он ненадолго замолчал, потом снова заговорил: – О нас знают все, что было известно руководству, Фо и ребятам, к нам относятся, как и должны относиться люди из конторы к своим сотрудникам. Но никого из них я не знаю. Может, нас перевезли на лечение в Москву, но пока не хотят этого говорить?
– Завтра, наверное, все узнаем. – Я почувствовала, что засыпаю. – Кажется, мне валерьянку в какао подлили, глаза слипаются. Я – к себе.
Как добралась до кровати, я не запомнила, но точно знаю – никто не помогал, сама доползла. А вот душ меня в тот вечер не дождался.
– Простите, что заставил вас ждать. – Алексей Александрович быстрым шагом вошел в холл и представил шедшего следом спутника – крепкого сухопарого мужчину лет пятидесяти: – Это Виктор Михайлович, наш руководитель. Прошу вас, это ваша одежда. На улице холодно, так что не удивляйтесь.
В объемных пакетах оказались комплекты повседневной одежды, на самом деле необходимой нам – все эти дни мы ходили в уже порядком поднадоевших пижамах, – и, что нас здорово удивило, теплые, на тонкой меховой подкладке, куртки, вязаные шапочки, ботинки из овчинки. Мы с Лаки переглянулись, одновременно придя к выводу: «Мы провалялись без сознания намного дольше, чем думали», и ушли переодеваться.
– Ну, готовы?
Алексей Александрович улыбнулся, глядя на две невероятно худые фигуры, и прошел по коридору, открыв одну из дверей, за которой, как мы уже знали, был короткий тамбур без окон. Из него мы вышли в холодный коридор, освещенный лишь светом от застекленной и зарешеченной наружной двери, а потом на крыльцо. Справа обзор перекрывала стена находившегося по другую сторону от коридора большого здания, а перед нами расстилался зимний пейзаж. Серое небо, тонкий слой молодого, поскрипывающего под ногами снега, голые тонкие деревца слева, перед окнами того отделения, точнее небольшого флигеля, в котором мы провели последние несколько дней. Все это совсем не походило на привычный нам вид. Я-то ладно, я, кроме дороги от дома в контору да нескольких любимых Фо магазинов, города толком и не знала, а вот Лаки сразу обернулся к Алексею Александровичу:
– Где мы? И какое сегодня число?
– Сегодня пятое октября две тысячи семнадцатого года, вы провели без сознания всего три дня, так что со временем все в порядке. Но вы сейчас находитесь в Сибири, в городе Эмторе, – заговорил молчавший до этого Виктор Михайлович. – Мы попали в «тень», когда у вас заработали первые установки, а при отключении второго аппарата границы подзон «схлопнулись», как переборки в тройном мыльном пузыре, зоны слились в одну, вы же находились ближе всего и к точке пересечения зон, и ко второй установке. Вас сдвигом пространства выбросило к нам.
– Телепортация в пределах одного пространства! – Лаки, в отличие от ничего не понявшей меня, был поражен. – Это же…
– Теории обсудим позже, – остановил его Виктор Михайлович. – Сейчас у нас есть одно серьезное дело, из-за которого нам пришлось нарушить ваш режим реабилитации.
Мы ехали по молодому, наверняка основанному уже после войны, компактному и благоустроенному городу с широкими улицами, высокими, не меньше семи этажей, домами, аллеями молоденьких и по-зимнему голых деревьев, на ветвях которых кое-где желтели не успевшие опасть листья. Да, высокие дома были и в том районе, где жили мы с Фо, но все же нет-нет, да и попадались там старинные особнячки, кирпичные столетние лавочки с арками витрин, а то и церквушки, здесь же все было иным, словно только что построенным, и оттого казавшимся не совсем реальным, картонным, как «потемкинские деревни» или декорации к фильму. И нигде не виднелось ничего похожего на возникшую в нашем – да, за эти месяцы он стал и моим, – городе неразбериху. Ни искореженного асфальта, ни непонятных построек, словно бы вырастающих из стен обычных домов и посреди проезжей части, ни – и это самое главное – тревоги на лицах пусть не очень многочисленных, но все же спешащих по своим делам прохожих.
Виктор Михайлович рассказывал:
– У нас разница с Москвой два часа, так что все началось около восьми вечера, когда большинство жителей были уже дома. Но не все – довольно много людей возвращалось с буровых, и автобусы только подъезжали к городу. Хорошо, у нас всего три автотрассы и конечная ветка железной дороги, а шедший на посадку самолет успели отправить на запасной аэродром, но все равно произошло несколько серьезных аварий, погибло больше десяти человек. Все случаи под копирку: водитель въехал в блокаду в первые минуты после ее возникновения, а вы сами знаете, что живое существо, закрытое в движущемся замкнутом устройстве, не телепортируется на противоположную сторону, ну и… Размазало молекулярным слоем по салону, автомобиль встал поперек дороги. В двух случаях в машинах ехало по три человека, еще в одном только водитель, но в машину въехали еще две, не успевшие затормозить. Но мы еще хорошо отделались, у вас несколько поездов из-за экстренного торможения чуть не сошли с рельсов, и машин на трассе больше побилось – никак люди не хотят соблюдать правила безопасности и притормаживать перед вероятными границами блокады, а ведь знаки-то всюду стоят! Но аварии спасли сотни жизней – за теми автомобилями ехали полные пассажиров автобусы.
Я слушала, представляя темную дорогу посреди ровного, как стол, болота, спешащих с работы людей, – моя мать когда-то тоже ездила вечерней вахтой, добираясь до дома только к девяти вечера, – прозрачную смертельную стену, перегородившую трассу, и искореженные машины, в которых уже нет людей, даже тел – все залито… Бр-р-р… Виктор Михайлович продолжал:
– В самом городе движение было слабым – и по вечернему времени, и из-за начавшегося снегопада, – так что здесь обошлось без серьезных аварий. К тому же наш город хотя и достаточно большой по численности – больше ста тысяч, – но очень компактный, как вы видите, и почти полностью попал в одну из подзон, а две остальные пришлись на болото и реку. Ну а потом, как и у вас, они слились в одну зону, так что теперь мы – единоличные обладатели отрезка фарватера, из-за чего нарушилась навигация, а лежащие ниже по течению города недополучили зимние запасы продовольствия и других грузов. Но все скоро восполнят за счет авиации, потому что навигация у нас и так уже заканчивалась. Кроме всего этого у нас здесь оказалось десять параллельщиков, плюс вы двое. Параллельщиков мы разместили в гостинице и больнице, а вас, когда осознали, кто вы, – это произошло очень быстро… – Виктор Михайлович заговорил несколько извиняющимся тоном. – Вас, уж простите, после реанимации поселили в изоляторе психдиспансера. Это оказалось единственное спокойное место.