елке более пригодны для наших нужд, чем то помещение, которое мы занимаем сейчас, единственный минус – в основном они деревянные. Но пока это не так важно, как начало полноценной работы, да и изучение последствий сдвига пространства на «натуре» дает огромное преимущество. Мы уже начали осваивать эти здания.
– Это ясно, но вы говорили о жилье, – напомнил Лаки, уже понявший, что столь деловито выглядевший Виктор Михайлович любит поговорить на отвлеченные темы.
– Да, конечно. Там, не считая вагончиков, пятнадцать новых, вполне пригодных для жизни небольшой семьи или двух-трех человек, коттеджей, которые вы, Ната, почему-то называете балками. У нас коллектив молодой и в основном не обремененный большими семьями, так что многие решили переехать в поселок. Если вы согласитесь?..
Лаки взглядом сказал, что предоставляет мне право выбора, хотя сам совсем не против такого варианта. Я обернулась к Виктору Михайловичу:
– Если это возможно, я хотела бы жить в том вагончике. Знаю, что это сложно, его нужно переделывать… Но сейчас там вполне хватит утеплить тамбур и поставить в кладовку душевую кабину. Когда я была маленькой, мы о таком думали, но тогда это было невозможно, а здесь…
– Только душ? – Виктор Михайлович удивился. – Мы сейчас в необычном положении, и, при введении жестких норм на продукты, имеем почти неограниченные возможности по обустройству жилья для сотрудников – мебель, бытовая техника нам доступнее, чем обычно. В блокадном городе это практически не раскупается, люди откладывают ремонт на более подходящее время, поэтому магазины отдают нам все практически по себестоимости, только бы не занимать склады. Но почему именно этот… вагончик? Он же не так удобен, как коттедж.
– Он – ее дом, – со странной интонацией перебил Виктора Михайловича Лаки. – И он вполне подходит для нормальной жизни. Со, понимаю, что это нахальство, но, если возможно, я бы хотел быть твоим соседом. Все равно придется жить на подселении, а так хоть со знакомым, проверенным человеком. Там ведь три комнаты?
Я была совсем не против, к тому же жить вдвоем экономнее – меньше возни с готовкой.
– Об этом вам беспокоиться не придется, – перебил меня Виктор Михайлович. – В городе действует чрезвычайное положение, люди, по возможности, прикреплены к столовым. Конечно, часть продуктов они получают на руки, но, в основном, все теперь переходят на общественное питание. У нас и так нехватка многих видов овощей и особенно фруктов, только ягоды собрали много.
– Почему нехватка овощей? – не понял Лаки.
– Климат не позволяет выращивать в открытом грунте что-то, кроме картошки с морковью и капусты, – впервые вступил в разговор Алексей Александрович. – А теплицы не могут обеспечить нас всем необходимым, в них, в основном, зелень и огурцы выращивают. У нас, к сожалению, не Центральная Россия.
– Понятно. – Лаки, извиняясь за несколько резкий тон, улыбнулся.
– Ну вот, все решили. – Виктор Михайлович встал. – Алексей Александрович, вы когда собираетесь их выписывать?
– Послезавтра. – Врач тоже встал. – Но им еще долго будет необходимо усиленное питание. Да и… как их в таком виде воспримут остальные? Они же с виду почти подростки.
– В конторе об особенностях параллельщиков знают, а с остальными, думаю, особо тесных контактов не будет, работы у нас и так слишком много. – Виктор Михайлович ободряюще улыбнулся нам. – Не волнуйтесь, наши ребята умеют и дружить, и работать.
– Что ты обо всем этом думаешь? – Лаки доедал картошку с консервированной горбушей – нас, как и весь город, перевели на консервы.
Я задумчиво покрутила в пальцах вилку:
– Надо привыкать, а что еще делать? Не знаю, смогу ли я работать… Ни знаний, ни опыта толком нет.
– Справишься. Значит, не против моего соседства? – Он выжидательно посмотрел на меня. – Или это тебя смущает?
– Что? Тебя я отлично знаю, а если подселят какую-нибудь… – Я не договорила, он и так понял.
– Я рада, что здесь появились новые люди! – Мария, застрявшая в Эмторе командированная из Москвы психолог, просто лучилась счастьем. – Вы ведь Ната? Та самая параллельщица с сохранившейся памятью? Тоже будете жить в этом жутком поселке? А с кем? Говорят, можно выбирать соседа. Может быть?..
– У меня уже есть сосед. – Я сделала вежливую улыбку. – Мы с Лаки давно работаем вместе, и…
– Да, понимаю. – Она несколько двусмысленно улыбнулась, из-за чего я почувствовала себя очень неудобно. Что она подумала-то?
Беседа эта происходила в небольшой приемной перед кабинетом Виктора Михайловича – пока что не в поселке, а в том самом приспособленном помещении. Лаки получал временные документы, я же ждала своей очереди и вынужденно поддерживала разговор с москвичкой – женщиной лет тридцати пяти, с довольно заурядной внешностью, маскировавшейся хорошей дорогой одеждой и косметикой и особым, трудноуловимым выражением лица, вроде бы доброжелательного, но с едва заметным оттенком превосходства. Мария сразу же, будто ненароком, упомянула, что родилась в семье потомков дворян и профессуры, еще с восемнадцатого века связанной с Московским университетом. Она поехала в командировку по настоянию руководителя научного отдела, но неожиданно «застряла в этом городишке» и «вынуждена жить в приспособленном помещении, испытывать ограничения в самом необходимом, а самое главное – в общении с образованными людьми». Она, конечно, «ценит и уважает всех людей», но «какое образование и тем более воспитание могли получить жители окраин рабочего городка, выросшие без понимания настоящей культуры»?
– Многие и по-русски плохо говорят. – Мария немного насмешливо указала на видневшихся сквозь приоткрытую дверь парней – то ли татар, то ли башкир, я пока не могла рассмотреть.
– Ну почему плохо? – Я скопировала улыбку москвички. – Да, есть некоторые особенности, но не больше чем диалекты в Центральной России. А татарский язык очень красивый, особенно женские имена.
– Не знаю. – Она замолчала, поджав губы, но почти сразу же заговорила вновь, переводя разговор на обсуждение нового места жительства. – Говорят, этот поселок – совершенная дыра, одни развалюхи. Я там еще не была, работала с параллельщиками, но вот придется переезжать. Почему нельзя остаться в гостинице, не понимаю.
– Наверное, потому что удобнее собрать всех специалистов в одном месте, а не возить их на вахтовом автобусе, – объяснила я. – Зимой здесь бывают довольно серьезные морозы, и автобус может сломаться. Стоять на остановке в семь утра, когда мороз под минус пятьдесят, да с ветерком – не самое приятное ощущение.
– Меня этим уже пугали, – кивнула она. – Но ведь есть актированные дни, как в школе. Разве не так?
– Только чтобы не угробить технику, люди к морозам привыкают быстрее. – Я встала, увидев, что Лаки вышел из кабинета. – Простите, моя очередь.
Вскоре я получила на руки справку о временной прописке, «корочку» сотрудника местного отделения конторы и служебный телефон с подключенным банковским счетом, и мы поехали в поселок. Мария ехала с нами, с неудовольствием глядя сначала на мелькавшие за окном цеха разных предприятий (для меня они, наоборот, были приятным зрелищем, потому что работали все, нигде не виднелось ни запустения, ни переделанных в оптовые магазины и крытые рынки зданий), потом на бело-голубые и желто-оранжевые дома. Не привычные уже мне «свечки», а такие же, как у меня на родине, девяти- и шестнадцатиэтажки. Потом замелькали «теремки» трехэтажек, и микроавтобус остановился у арки теплотрассы.
– Дальше лучше пешком, а то там грузовики с мебелью, можем не разъехаться. – Игорь Николаевич, руководивший обслуживающим отделом, широким шагом пошел по давно просохшим плитам: в город на время вернулась солнечная и довольно теплая погода, и снег стаял даже здесь, где совсем недавно возвышались наметенные в ином мире сугробы.
В поселке на самом деле стояли несколько грузовиков, привезших офисную мебель, какое-то оборудование, а то и вещи сотрудников. Мы обошли одну машину, прошли к балкам-коттеджам, и Игорь Николаевич предложил старавшейся скрыть свое недовольство Марии выбрать из оставшихся четырех домов – остальные уже были заняты. Она сразу же указала на крайний в ряду коттедж, посчитав, наверное, что он, расположенный ближе всего к выезду из поселка и к не до конца еще оборудованной столовой, будет самым удобным. А вот я бы его не выбрала: в Сибири, в отличие от Центральной России, теплотрассы в частном секторе обычно проходят над землей из-за слишком сильного промерзания и подвижек грунта, вот и в поселке они шли на невысоких стойках и имели неприятное свойство слегка вибрировать при проезде машины, к тому же подводку труб к дому сделали неудачно, так что коттедж у Марии должен был иногда довольно заметно трястись. Но уж если она захотела, то чего лезть с советами? Мы же пошли дальше.
– Вот ваш дом. – Игорь Николаевич подошел к вагончику. – С канализацией мы немного покумекали, так что болото не загадим, но лить воду все же прошу поосторожнее, а то по весне поселок и поплыть может. Как блокада исчезнет, здесь все придется перестраивать, но эту зиму жить будет нормально. Вчера наши ребята уже кое-что у вас сделали: обшили изнутри тамбур, вывели трубы канализации. Сегодня привезут мебель, плиту, сантехнику, что успеют – установят, а нет – еще два выходных впереди. Если потребуется что-то еще – пишите заявку, рассмотрим, но обещать всего не могу. Талоны на продовольствие у вас в телефонах, столовую вы видели, она заработает к концу той недели. Пока у вас в холодильнике продуктов дней на пять. Вроде все объяснил. Обустраивайтесь, а мне пора – дел много.
Мы зашли в вагончик, теперь уже теплый и просохший от набравшейся сырости. Я кинула на диван сумку со сменой одежды – остальное еще предстояло купить, – и сунулась в холодильник, убедиться, что в нем на самом деле достаточно продуктов. Потом шагнула было на кухню – и остановилась. В прихожей, как и полагается, висело зеркало – овальное, довольно большое, хотя и не в полный рост. В нем отражалась почти девочка – бледная, худая, с огромными глазами и почти бесплотным лицом. В прежний мой приезд сюда я находилась в таком состоянии, что зеркала не заметила, так что до этого момента своего отражения не видела, а теперь смотрела на себя и не понимала, были ли эти годы после переезда или я проснулась после долгого болезненного и яркого сна. Потом заставила себя отойти от зеркала.