ся уходить на допросы – именно из-за тебя, – боялся, что тебе под видом лекарства дрянь какую-нибудь вколют, специально вынуждал их перестать делать тебе инъекции. И ждал, что вас вытащат, потому что на что-то иное сил уже не оставалось. Ты за эти четыре дня чуть не померла, в каком состоянии был он – сама знаешь. А теперь он винит себя во всем: и в том, что участвовал в создании «кейса», и в том, что помог им выйти на тебя, и тем более в том, что было в последние дни.
Я вспомнила дни в камере, бьющий в глаза свет, мутную воду в ободранной кружке и старавшегося защитить меня Лаки. Он все время ждал помощи и просил у меня прощения, а я не знала, за что. Но ведь если бы не он, меня бы уже не было. И в те дни он помогал мне так, как мало кто своему ребенку помогает, особенно парни, для которых обычно быть сиделкой – страшный позор. Я поняла, за что он винит себя, но ведь и я себя винила за это же: за то, что, видя, что они с ним делают, все же отказывалась подчиниться палачам. Но разговор с Лаки я отложила несколько на потом, задав более насущный вопрос:
– Почему они так хотели забрать «кейс»? И что им мешало просто вломиться ко мне в квартиру?
– В нем что-то встроено, что может подставить их, – пожал плечами Тихон. – Видимо, какая-то фиксирующая аппаратура.
– Передающая, – тихо и четко сказал Лаки. – Я на допросе слышал, когда они думали, что я без сознания. Там маячок, наводящий на Со. Эти гады спровоцировали исконников и ловили их на живца, поэтому у переходника никого в ту ночь не было: они сделали засаду не там, им была нужна не мелочь, не исполнители, а организаторы. И все мы помогли им в этом. А потом, когда мы им помешали и принесли сюда Со, они оказались в ловушке. Так пришли бы, забрали «кейс», а теперь лаборатория с переходником опечатана, для перехода в мир Наты нужно получить разрешение высшего начальства, а его могли дать, только если она подписала бы бумаги. Нами всеми играли как пешками!
Все сидели пришибленные, я же с болью вспомнила, как была уверена на допросах: никто из парней никак не связан с нападением на мой мир. Как же я ошибалась! И в то же время оказалась права! Они все – от Лаки, Хаука и Попа до почти незнакомого мне Фанура – кинулись на помощь, не задумавшись о себе. Нет, вот именно что задумавшись и все взвесив! Большинство парней из отделов быстрого реагирования не были даже моими приятелями, и никто ничего и никогда мне не обещал, но все бросились на выручку. И вспомнилось вдруг, как убеждавшие меня в своей вечной дружбе приятельницы не нашли полчаса, чтобы завезти мне, тяжело заболевшей, продуктов: у каждой нашлось по десятку неотложных дел, включая поход в кино. Как тогда сказал Лаки: «Выгода для всего человечества». Дружба выгодна для людей, а не для торговли. Пусть здесь тоже далеко не идеальный мир, но ценность дружбы сохранили, не обменяв ее на экраны смартфонов.
Я посмотрела на помрачневших и теперь тоже винивших себя парней:
– Ребята, а ведь без вас я бы не выжила. Они мои данные и так отлично знали, только провозились бы с «кейсом» и переходником несколько дольше. А ты, Лаки, точно дурак! Как я могу тебя в чем-то винить, если ты меня собой закрывал? Ты все правильно делал, так что вылезай из своего угла и садись нормально! И хватит на сегодня тяжелых разговоров. Может, комедию какую посмотрим?
Уже после ужина, когда ребята расходились по комнатам, Хаук тихо шепнул мне, показывая глазами на Лаки:
– Встряхни его как-нибудь, а то съест себя, тоже мне, «доктор Юи»[19]!
За следующие несколько дней мы много раз возвращались к недавним событиям, все больше понимая, что были всего лишь пешками в чужой игре. Утешало только одно: все же мы дважды смогли помешать исконникам и сорвать еще чей-то заговор, потому что ведь ту «проверку» организовали именно для взятия с поличным наших палачей. Ну а что не сразу – так придираться нечего, нас ведь спасли. И теперь мы лечились в Москве, в ведомственной клинике, и Назилю привезли именно для ухода за нами – в основном за мной, конечно, но ведь и парни ее отлично знали.
Подходил к концу месяц моего нахождения в этом мире. Я уже давно не пользовалась креслом, прибавила в весе килограмм пять и с ненавистью смотрела на сладкое. Лаки перестал винить себя, особенно после того, как я, за что-то на него шуточно обидевшись, умудрилась дотянуться и дать ему по шее. Как ни странно, но эта дурашливая затрещина показала парню, что я отношусь к нему по-прежнему, и он наконец «оттаял».
Следователи – уже, конечно, не те палачи, а вежливые и внимательные, – приходили трижды, расспрашивали обо всем, даже сделали видеозапись, и ничего не требовали. Я тоже не рвалась выяснять, что и как. Жизнь моя напоминала первые дни в Эмторе, и я шутила, что меня тройное дежавю. Ребята тоже посмеивались над нашим общим положением и приходили в себя. Об остальных мы знали мало. Фанур и Алексей Александрович, серьезно раненные в ту ночь (врача подстрелили при возвращении, приняв его медицинский чемоданчик за пресловутый «кейс»), провели несколько дней в реанимации, под такой охраной, что даже микробы, кажется, среза室лись на подлете, а потом их вместо ожидаемой тюремной больницы перевели в отдельную палату уже в Эмторе: неизвестные нам люди непонятного то ли отдела, то ли вообще министерства, работали по тому же сценарию, что и с нами. Остальных парней отправили на несколько дней в СИЗО, а потом отпустили. Обвинение в нападении на особо охраняемый объект над всеми, конечно, висело, но вроде ничего серьезного ожидать не стоило. Об остальных мы вообще ничего не знали.
В тот день мы планировали после завтрака посмотреть какую-нибудь комедию, даже успели включить телевизор, когда в небольшую общую комнату, служившую одновременно столовой, заглянула Назиля:
– Брысь по палатам, и переодеваться. Одежда уже готова. Гости приехали!
Лицо татарки было скорее лукаво-радостным, чем встревоженным, и мы молча повиновались. А когда снова вышли из комнат, одетые уже в нормальную одежду, а не больничные пижамы, в комнате нас ждали… Мара, Фо, Кью с Лотом, оба «близнеца», Инесса с Виталием, Гузелка с Шафкатом и незнакомая мне девушка.
Все замерли, не столько от неожиданности, сколько из-за ступора: мы оказались в намного более тяжелом положении, чем знаменитый буриданов осел. Ему между двумя морковками выбирать надо было, а нам из намного большего числа людей – кого обнимать сначала? Первой, как и положено старшим, сориентировалась Мара:
– Ну, здравствуй, подчиненная. Ты куда тогда формуляры на новые брошюры дела?
Все, отмерев, рассмеялись. Женская часть приехавших окружила меня, потом переключилась на расцеловывание парней, при этом мужья всех трех замужних дам не возражали, а на Хаука, которому от Фо достались не поцелуи, а выговор за то, что тот «чуть не угробил двух ее лучших друзей», посматривали с улыбками. Тот лишь отмалчивался, пытаясь увернуться от неугомонного Фотончика. Наконец он не выдержал:
– Все, Светка, хватит! В следующий раз сама будешь все делать!
– Никакого следующего раза! Всем и так хватило на целую жизнь! – отрезала Фо, притянув парня, чмокнула его в щеку и, успокоенная, отошла, дав возможность остальным друзьям поздороваться с рыжим физиком.
Я, с улыбкой взглянув на их разборки, обернулась к незнакомой девушке. Выше меня, очень стройная, даже сухощавая, с аккуратно уложенными в пучок на затылке пышными русыми волосами, одетая в строгий брючный костюм, она совсем не походила на Фо или тем более на мягкую, а теперь еще и явно на последних месяцах беременности Кью. Девушка заметила мой взгляд, шагнула ко мне:
– Ли… Лена Лисицына. Я теперь…
– В команде Хаука. – Я протянула ей руку. – Рада, что познакомилась с тобой, ты всем очень помогла.
Она тоже улыбнулась, еще несколько оценивающе, но уже очень по-дружески:
– Я рада, что вы выбрались.
– Познакомились? – Поп протолкался мимо стремившихся снова его обнять Фо и Кью, и встал рядом с Ли. Не дотрагиваясь, просто рядом, но этого было достаточно, чтобы понять: они на самом деле вместе.
Я, кивнув, отошла, дав им возможность поздороваться, и меня перехватила Мара:
– Ната, я рада, что ты выдержала. Не думала тогда, что встретимся через столько времени и после стольких испытаний. Павел Иванович просил поцеловать тебя. Сам не смог приехать: ему уже тяжело вот так неожиданно срываться в дорогу.
– Как вы? Ребята говорили, что вас хотели уволить? Это же бред! Вы великолепный специалист! Как ваш муж? Сыновья?
– Теперь об увольнении не говорят. – Мара улыбнулась, и я поняла, насколько тяжело ей пришлось. – Муж в порядке, снова работает на кондитерской фабрике, обормоты учатся, старший вот поступил в институт, на биолога. Конечно, непросто было, но во время блокады это обычно, нечего жаловаться.
Мы проболтали весь день, делясь новостями, вспоминая старые шутки и придумывая новые, и разошлись вечером в отличном настроении. Но утром Мара позвала нас на серьезный разговор.
– Сейчас у нас положение такое: мы, кроме Наты, разумеется, обвиняемся в предумышленном нападении на особо охраняемый объект…
– Пф, – фыркнул Поп. – Особо охраняемый!
– Василий, прошу, не перебивай! Да, на особо охраняемый. У нас есть уйма смягчающих обстоятельств, в том числе то, что никто не применил огнестрельного оружия. Все остальные обвинения с нас сняты, а мне дали понять, что и это снимут, даже выскажут вам благодарность…
– При каких условиях? – Все мы теперь были очень недоверчивыми.
– При одном условии: если Ната вернется к себе и не будет участвовать в процессе. Суд хотят сделать открытым, и никто не желает огласки некоторых подробностей.
– Например, пыток? – Лаки сказал это очень зло.
– Нет. Того, что есть возможность контролируемого перехода между мирами. Такие новости привлекут излишнее внимание, причем совсем не официальных ученых, как вы понимаете. Ната не будет упоминаться в суде, все остальное преподнесут так, будто задержавшие вас люди хотели создать новый вариант установки исконников, – отчасти это правда, – а их действия по обнаружению организаторов нападений на оба города никак с лабораторией не связаны. Переходник и все чертежи уничтожат. Прости, Ната…