Около одиннадцати я вывел Отиса. Когда мы возвращались с прогулки, в лифте с нами поднимался какой-то мальчик. На вид ему было лет тринадцать, рыжие волосы коротко острижены. За последние несколько лет я много раз встречал его в подъезде и возле дома. Обычно он шел с мамой или с отцом, но сегодня ехал в лифте один, с баскетбольным мячом в руках. Я вспомнил, как сам стучал баскетбольным мячом на дорожке перед своим старым домом в Бруклине, когда Майкл Рудник в первый раз позвал меня к себе в подвал.
Мальчика звали Джонатан. Я не помнил, откуда знал это. Наверное, как-то слышал, как его зовет мать.
— Хорошо поиграл? — спросил я.
Раньше я никогда не разговаривал с этим мальчиком, и он сначала внимательно на меня посмотрел и только потом сказал:
— Да.
— А где ты играл?
— На школьном дворе, — застенчиво ответил он и тут же перевел взгляд на вспыхивающие номера этажей над дверью.
Я глядел на мальчика и представлял себе, что как-нибудь, когда Полы не будет дома, я позову его смотреть баскетбольный матч. Мы заключим с ним пари — он выберет одну команду, а я — другую. Если победит его команда, я дам ему пять долларов. Если победит моя, я покажу ему кое-что другое. Если я выиграю пари, то стану гоняться за ним по квартире, схвачу за штаны, повалю на диван…
Я отогнал от себя эти мысли и вдруг ощутил, что затылок у меня вспотел.
Двери лифта открылись на этаже, где жил Джонатан, и он, не попрощавшись, вышел. Я надеялся, что он не станет рассказывать родителям, что какой-то извращенец пялился на него в лифте.
Потом, уже стоя перед зеркалом в ванной, я все никак не мог поверить, что все это происходит со мной. Сначала я нарочно ударил свою жену головой о стену, а теперь вот позволяю всякие грязные мысли насчет невинных мальчиков.
Мне нужно было выпить. Я понимал, что это, наверное, не самый лучший выход, но поделать с собой ничего не мог. Только так я мог расслабиться и снова стать нормальным человеком. Да и собирался-то я выпить всего-навсего один стаканчик. Какой тут может быть вред?
Я убедился, что дверь в спальню по-прежнему закрыта, и осторожно открыл бар с алкогольными напитками. Там было пусто. Можно было догадаться, что Пола спрячет все бутылки. Секунду я колебался, не выйти ли снова на улицу, к магазину на Первой авеню, и купить пару пива, но подавил порыв, решив, что так, возможно, и лучше. Рано или поздно нужно было что-то делать, так лучше уж не откладывать.
Я лежал на диване и потел. Я не мог уснуть, поэтому включил телевизор, но звук убрал. Отис вскарабкался ко мне на диван и пристроился возле моего лица. Я ласково потрепал его по спине и по голове, почесал шею. Я не сразу подружился с Отисом. Сначала я хотел завести кошку, но слабостью Полы были коккер-спаниели, и в конце концов мне пришлось уступить. Я никогда раньше не думал, что стану одним из тех людей, которые на улице разговаривают со своей собакой, но спустя какое-то время поймал себя на том, что сам непрерывно говорю с ним. Теперь рядом никого не было, а мне нужно было рассказать кому-нибудь о своих чувствах, и я прошептал в шелковистое ухо Отиса: «Я убью его, Отис. Я убью этого гада».
Глава девятая
Утром я оставил сообщение Бобу на его автоответчике, что болен и сегодня на работу не приду. Отчасти это была правда, потому что ночью я плохо спал и, когда проснулся, у меня болело горло, нос был заложен и затекла шея. Но даже если бы я чувствовал себя стопроцентно здоровым, я бы все равно взял отгул.
Со вчерашнего вечера Пола не стала разговорчивей. Я обрадовался, увидев, что ее синяк побледнел; сквозь слой косметики его вообще почти не будет видно.
Я первым принял душ. Когда из душа вышла Пола, я уже был одет и обувался. На часах было всего четверть восьмого, но я сказал Поле, что хочу сегодня «взять мощный старт». Когда я подошел к ней и хотел поцеловать на прощание, она отстранилась, не позволив мне даже чмокнуть ее в щеку.
Шел сильный дождь, я взял зонт и вышел из дома. Я спешил и до Мэдисон и Пятьдесят четвертой ехал на такси.
Я надеялся перехватить Рудника по дороге на работу: в конце концов, юрист, совладелец фирмы на Мэдисон-авеню должен быть ранней пташкой. Выйдя из такси, я взглянул на часы: они показывали ровно семь тридцать. Я выбрал местечко рядом с главным входом — то самое, где уже ждал его накануне. На парапете образовались лужицы воды, и сесть я уже не смог.
Я наблюдал за потоками людей, вливавшимися в здание, битый час. Почти у всех в руках были зонты; некоторые наклоняли их под углом к ветру, и лиц было почти не видно.
Ближе к девяти количество шедших на работу людей возросло, но Рудником по-прежнему и не пахло. Я решил, что он уже, наверное, на месте, — некоторые руководители фирм приходят на работу раньше половины восьмого, — и стал ругать себя за то, что так долго провозился со сборами.
В самом начале десятого я решил позвонить Руднику в офис по мобильнику. Я назвался мистером Джейкобсоном и сказал, что я давний клиент Майкла Рудника, и Рудник, сволочь такая, взял трубку. Я тут же дал отбой и, как зомби, вошел в здание через вращающиеся двери и нашел по внутренней справочной фирму «Рудник, Айсман и Стивене». Когда, поднявшись на тридцать второй этаж, я вышел из лифта и подошел к секретарше, в висках у меня гулко билась кровь.
— Я к Майклу Руднику.
Секретарша испуганно посмотрела на меня.
— У вас назначена встреча? — наконец вымолвила она.
— Просто скажите ему, что его дожидается один старый приятель.
— Извините, — продолжала она по-прежнему несколько испуганно, — вызывать сюда одного из юристов, не называя имени посетителя, не разрешено.
Я решил, что девушка на ресепшене, которой на вид было лет двадцать пять, скорее всего, кого-то подменяет. Никто из постоянных служащих не стал бы говорить о Руднике как об «одном из юристов», а значит, если проявить настойчивость, можно заставить ее сделать по-моему.
— Послушайте, я очень давний и хороший друг Майкла и хочу сделать ему сюрприз.
— Неужели вы не можете назвать мне ваше имя?
— Если он будет знать, что это я, сюрприза не получится.
Девушка задумалась, а потом произнесла:
— Ладно, сейчас у него никого нет, и, наверное, можно пройти к нему…
Она объяснила мне, где находится кабинет Рудника: «прямо, а в конце налево», — и я поблагодарил ее за то, что она «помогла мне с сюрпризом».
Я вошел в угловой кабинет Рудника без стука и остановился в нескольких шагах от его стола. Он сидел погруженный в бумаги, а когда поднял глаза на меня, то от удивления долго не мог ничего сказать.
Наконец он спросил:
— Что вы здесь делаете?
Я не спешил с ответом. Пять, а то и десять секунд я стоял и смотрел на него, стараясь продлить удовольствие.
— А как по-вашему, что я здесь делаю? — В моей улыбке читалась угроза.
— Секретарь не предупредила меня о вашем приходе, — сказал Рудник, как будто единственная проблема заключалась в том, что я неожиданно возник в его кабинете. Мы продолжали смотреть друг на друга, пока наконец он не нарушил молчания:
— Итак, что вам нужно?
— Мне нужно, чтобы ты пошел на…
Я больше не мог держать себя в руках.
Рудник поднялся и, обогнув стол, подошел ко мне. Наверное, он рассчитывал запугать меня своими габаритами, как раньше. Но сейчас я был выше него. Он об этом забыл.
— Слушай, я не знаю, что с тобой происходит и что ты тут делаешь, но если ты немедленно не уберешься отсюда к чертовой матери, я вызову охрану.
Я закрыл дверь, чтобы снаружи ничего не было слышно. Когда я повернулся, Рудник прижимал к уху телефонную трубку и набирал номер.
— А ну повесь трубку, мать твою, — велел я.
Он сделал вид, что не слышит.
— Я сказал, трубку повесь.
На этот раз он взглянул на меня:
— Я сказал тебе, убирайся вон.
— Я помню, что ты со мной делал, сволочь, — сказал я.
Было слышно, как на другом конце провода кто-то ответил «алло», и тут Рудник положил трубку.
Он смотрел на меня, как мне показалось, довольно долго, хотя, наверное, на деле — пару секунд, а потом невозмутимо сказал:
— О чем, черт побери, идет речь?
— Не строй из себя дурака, — сказал я. Мне казалось, я перестал существовать. Существовало только тело и голос, идущий из него. До меня донеслись мои же слова: — А то ты не знаешь, о чем я, сволочь, пидор сраный.
На лице Рудника было написано удивление, он делал вид, что ничего не понимает в происходящем.
— Послушай, я понятия не имею, какого черта тебе здесь надо, что вообще творится у тебя в голове…
— «Сейчас ты у меня получишь». Помнишь, как ты мне это говорил? Помнишь, что ты делал со мной потом?
Он глядел на меня круглыми глазами, по-прежнему валяя дурака.
— Сейчас ты у меня получишь? — повторил он таким тоном, как будто не понимал, о чем я.
— А кто бегал за мной вокруг теннисного стола? Кто валил меня на диван?
— Слушайте, если хотите избежать неприятной сцены, пока еще есть время повернуться и уйти.
— Я никуда не пойду, пока не признаешься, что ты со мной вытворял.
— А что я с вами вытворял?
— А то ты сам не знаешь!
— Послушайте, я не знаю, какие сейчас у вас проблемы в жизни, — он говорил так, как разговаривают с умалишенными, — но я тут ни при чем. Вам необходима профессиональная помощь. Советую вам не усугублять ситуацию и убраться отсюда, да побыстрее.
— Признайся, — повторял я. — Признайся, или я никуда не уйду.
Он снова потянулся к столу за телефоном, но я схватил его сзади за плечи. Он выставил руку, чтобы отпихнуть меня, и когда я почувствовал ее на своей груди, то просто слетел с катушек. Я толкнул его, и он повалился спиной на стол. Раздался жуткий грохот — наверное, со стола на пол упало пресс-папье. Я старался выдернуть провод, но он вцепился в трубку мертвой хваткой. Потом провод вдруг подался, от неожиданности я отлетел назад — и врезался в вошедшего в комнату человека. Не успел я пикнуть, как меня поперек груди обхватили огромные черные лапищи, и сердитый голос сказал: «А ну спокойно — тихо, ядрена коза, я кому сказал, придурок».