ы время от времени пользуемся, – пояснил Антон.
– И ты предлагаешь мне здесь жить неделю?
– Да не неделю. Антон, наконец-то, справился с приступом хохота и снова превратился в скучного, неразговорчивого районного участкового. Не бойся, я думаю, дня за два, ну максимум три, мы управимся. Да и не так плохо здесь, как ты думаешь, поверь на слово, остальные места похуже будут, где тебе еще переночевать предложат. А тут свой дом под ключ, – снова не выдержал и хохотнул участковый, – на топчане спать неудобно, наши ребята, когда дежурить тут приходится, спят в камерах. Там, – показал он головой в дальний конец комнаты, – уборная и душ, а рядом с ним две раздельные камеры. Там койки удобнее, да и прохладнее там. Матрац с подушкой перенеси только, а то там нет.
– А если сюда ночью кто-то из «ваших» приедет? Или привезут кого?
– Да какой там! На кой сюда кто ночью-то поедет? Здесь и днем-то кроме меня никого. А про привезут, так ты, вообще забудь, тут тебе не город. Тут все свои. Когда сюда кого-то сажали, в общем, такие случаи можно по пальцам пересчитать. Магазин за углом, я бы на твоем месте поспешил, – сказал Антон, глядя на часы, – сейчас двенадцать, а после двух его уже закрыть могут. Только будешь уходить, дверь за собой закрой, ключ на столе оставлю. Просто так она не закроется, нужно на нее плечом надавить, тогда только ключ в замке повернется. Ну, в общем, осваивайся, а мне по делам нужно. Я в Нижнедевицк поеду, а вечером вернусь. Часов в восемь. Бывай.
Я положил чехол с камерой на топчан, вынул кошелек из дорожной сумки и заскочил в туалет. Я спешил, чтобы потренироваться в открывании замка, пока не уехал Антон, но опоздал. Когда я выбежал на улицу, красная девятка, поскрипывая и громыхая, уносилась прочь. Чертыхаясь, я стал закрывать дверь. С первого раза у меня не получилось, дверь не доходила до дверного проема сантиметров на десять. Я попробовал навалиться на нее всем весом, но этого оказалось мало. Что-то в двери «бомкнуло», но в дверной проем она не стала. Тогда я с размаху приложился по ней плечом, получилось уже лучше, но все равно, дверь не закрылась. Со второго раза мне удалось, – что-то в двери хрустнуло, плечо прострелило болью, но ключ провернулся в замке. Когда боль в плече утихла, я похлопал руками по карманам джинсов, холодея от страха, но кошелек оказался в кармане. Прежде чем в следующий раз выйти на улицу, я сто раз подумаю.
Я стоял, озираясь по сторонам, вспоминая, в какую сторону указал Антон, когда говорил про магазин. Мимо меня прошли два подвыпивших мужика, разглядывая меня с ног до головы. Несмотря на то, что вывески на здании не было, все местные, наверняка, знали, что это за здание и какие люди из него выходят. Справа от себя я увидел чумазого пацаненка лет пяти, в одной руке он держал пакет молока, в другой нес надкусанную буханку горячего черного хлеба. Стало быть, магазин в той стороне, и я зашагал в его сторону.
Магазином оказался ржавый железный гараж, в покосившуюся дверь которого вело несколько полусгнивших деревянных ступеней. Внутри горела одинокая лампочка, с трудом освещавшая скудный ассортимент и полную продавщицу, сидевшую вплотную к дрожащему вентилятору. Как она выживала в духоте этих металлических стен, я не представлял. Поначалу, мне показалась, что она спит, она никак не отреагировала на мое появление, лишь зрачки ее глаз нехотя взяли меня на прицел.
– Здравствуйте, – поздоровался я, – мне б чего поесть и попить.
Но предложений не последовало. Что ж, придется подбирать необходимое самому.
– Что у вас из еды есть? – снова попробовал я.
Продавщица молча обвела глазами полки с товарами, – мол, выбирай сам. Да я бы и выбрал, было бы из чего выбирать.
– Макароны есть, которые можно кипятком заварить?
Полная дама отодвинулась от вентилятора и с интересом уставилась на меня, как смотрят на человека, только что сморозившего полную чушь. Видимо, в этом совхозе лапшу быстрого приготовления еще не изобрели. На прилавках лежали спички, крупы, обычные макароны, консервы и туалетная бумага. В небольшом холодильнике свет не горел, но сквозь стекло я заметил две бутылки с минеральной водой. В итоге, через несколько минут я вышел из магазина с несколькими банками консервов, буханкой черного хлеба, который, вопреки моим ожиданиям, оказался далеко не сегодняшним, и двумя бутылками минеральной воды из холодильника. Стоит ли говорить, что минералка оказалась теплой?
Я вернулся в свое скромное жилище, не без труда открыв дверь. Хотелось холодного кваса и спать, аппетита по такой жаре у меня не было. Попробовав кое-как примоститься на топчане, я, все-таки, прибег к совету Антона и перетащил толстый матрац, вместе с подушкой и одеялом, на койку в одной из камер для задержанных. В камере оказалась койка со скрипучей панцирной сеткой, но, в отличии от соседней комнаты, тут было прохладно. Кое-как устроившись, я попробовал задремать. На полноценный сон рассчитывать не приходилось, я всегда плохо сплю на новом месте, за исключением поездов, поэтому, открыв глаза и увидев, что мои наручные часы показывают половину шестого, я несколько удивился. Мне снилось что-то тревожное, как будто за мной кто-то наблюдал из темноты, но деталей сна я вспомнить не мог.
Я встал, умылся и принялся сооружать ужин. Все купленные мной консервные банки оказались без открывалки, а про консервный ключ я не подумал. Обругав последними словами ленивую продавщицу, я принялся исследовать ящики стола. В первом ящике я обнаружил потрепанную газету за 1979 год, с выцветшей черно-белой обложки мне заразительно улыбалась молодая девушка в бикини, под фотографией была фамилия и инициалы, которые мне ни о чем не говорили. Рядом с газетой лежала толстая связка с ключами. В соседнем ящике валялся серый фонарь с разбитым стеклом и ручкой-генератором, два пыльных стакана, металлическая кружка, в тон ей такая же металлическая миска с кое-где облупившейся краской и советский нож с гравировкой «Титан», имевший множество лезвий, в число которых входил и консервный нож.
Кое-как открыв первую попавшуюся консервную банку, которой оказалась килька в томатном соусе, я отрезал несколько ломтей хлеба и принялся за еду. Томата в кильке я не почувствовал, но сама рыба там была. Когда я запивал свой нехитрый обед минералкой, в дверь постучали.
Я прислушался, возможно показалось, но стук повторился. Немного подумав, я все-таки решил открыть дверь. На пороге оказалась обычная деревенская гражданка средних лет, она застенчиво улыбалась и нервно пыталась заглянуть мне за спину.
– А где Антон или Олег Андреевич? – спросила она.
– На счет Олега Андреевича не знаю, но Антон обещал приехать после восьми.
– А вы тоже с ними работаете? Незнакомая гражданка немного запнулась, пытаясь произнести какое-то слово, но видимо, она решила все же заменить его пространственным «с ними». Очевидно, слово милиция или милиционер в этих местах предпочитали не употреблять.
– Не совсем, – уклонился я от прямого ответа, – вы что-то хотели?
– Хотела, можно мне войти?
Гражданка ловко протиснулась в дверной проем мимо меня, прошла в комнату, отодвинула от стола один стул и села на него. Я не стал закрывать дверь на ключ, все-таки, кто станет нападать на милицейское здание, и вернулся к столу, где незнакомка рассматривала остатки моего ужина. От воды она отказалась и перешла к цели своего визита.
– Я на счет того дела, с которым все не может разобраться Антон.
– Я не из милиции, если вы хотели поговорить о каком-то деле, то вам, наверное, лучше дождаться участкового, – прервал я ее.
– Я знаю, что вы не из милиции, но ведь вы работаете с ними по делу Зои? Вы экстрасенс? – задав этот вопрос, гражданка принялась сверлить меня взглядом, видимо, ожидая, какой-то реакции на ее слова.
– Нет, я не экстрасенс, – я постарался ответить без усмешки. Работая видео-оператором, меня принимали за многих экзотических личностей, но экстрасенсом я был назван впервые. Я оператор, – я указал кивком головы в сторону видеокамеры, лежавшей на топчане, пока аккумуляторы стояли на зарядке.
– Вы журналист? – глаза женщины полезли на лоб.
– Нет, я оператор, – снова повторил я. Я здесь для того, чтобы кое-что снять для вашего участкового и не более чем.
– Я знаю для чего вы здесь, – заявила женщина. Вы работаете с Антоном по делу о пропавших людях.
– Возможно, меня еще полностью не ввели в курс дела.
– Так вот что я вам скажу, молодой человек, – тон женщины стал набирать обороты. Уезжайте отсюда. Сегодня же! Вы здесь ничего не добьетесь. И Антону передайте, что это опасно. Будут еще пропадать люди, будут! И он с этим ничего поделать не может. До тех пор, пока знахарки не соберутся и не отговорят призрак Зои, она так и будет красть людей. Это она мстит так. Ее ж весной задушили и в воду бросили. Веруньке сон приснился, она Антону рассказывала, да только он и слушать ее не желает. Не верит он и все тут. А зря не верит! Веруньке никогда просто так ничего не снится! Она ж еще до пропажи Зои сны видела. Не хорошие сны были. Она предупреждала ее, что ту беда ждет, предупреждала, чтобы осторожной была. Не блукатила одна в город. Да только кто ж теперь стариков-то слушает?! А потом ей другой сон приснился, что уже нет ее, что лежит она под толщей воды, Зоя-то. Да только Антон и слышать ничего не желает, – снова повторила она. Ну хоть вы то его отговорите от этой затеи. Верунька уже договорилась со всеми, скоро знахарки к нам приедут и отвадят ее от людей-то. Верунька говорит, что это все дьявольская книга сотворила, кто-то по ее неуспокоенной душе стал дьявольские строки читать. Тот, кто читал, не ведал, что делает, только вот само оно не пройдет теперь. Бойтесь той книги, пагубная вещь это. Кому она в руки попадет, тот уже не сможет жить спокойно.
Женщина говорила скороговоркой, не давая мне вставить слово, а потом она просто встала и ушла. А я остался сидеть, пытаясь стряхнуть с себя ошеломление. Не то, чтобы я верил во все эти россказни, но говорила эта гражданка, уж очень убедительно, – куда только подевалась та робость и стеснение, с которым я ее на пороге встретил.