– Но, Михаэль, люди всегда будут отличаться друг от друга. Они от рождения разные по способностям.
– Да, и все же надо дать им равные возможности, отменить все сословия и привилегии. Никакого дворянства и высшего духовенства больше не будет. Не должно быть людей разного сорта. Закон для всех один. Посмотри, как богат Тироль! – продолжил Михаэль. – У нас есть всё: живописные горы и озера, чистые вода и воздух, прекрасные пастбища с сочной травой, плодородные поля, а в земле серебро и золото. Почему же люди бедствуют? Почему столько беззащитных вдов и сирот? А сколько денег ушло на содержание дворцов в Инсбруке? На войны за расширение своих владений? Хотя бы на одну ту войну, где мы с тобой служили? Что она дала тем, кто там воевал?
У первых христиан всё было общее. Надо вернуть и крестьянам, и горожанам отнятые у них права. Бог даровал человеку власть над всеми зверями, над птицею в воздухе и над рыбою в воде. Каждый должен свободно пользоваться лесом, иметь право на ловлю рыбы и охоту. Пусть простые люди, крестьяне, шахтеры и ремесленники, cмогут жить достойно.
От богатств недр должны выигрывать все. Целью страны должно быть общее благо. Мы будем помогать бедным и больным. Власть церкви отменим, монастыри превратим в больницы, устроим в них приюты для стариков. Построим университет, школы, доступные для всех. Люди не должны тесниться в городах, как муравьи в муравейниках. Лучше жить на земле, ближе к природе. И вот что важнее всего: пока нет честного суда, никогда не будет справедливости. Нужны новые, честные судьи и честные законы. Судей и присяжных люди будут выбирать.
– Михаэль, это не каждый поймет. Можешь ли ты коротко, в трех-четырех словах объяснить, чего ты хочешь?
– Могу: жить по правде, по слову Божьему.
Теофраст улыбнулся. Говорят, что сытый голодного не разумеет. Так бывает, но к Михаэлю это не относится.
– Ты несогласен со мной, Тео? Ты, наверное, занят своей медициной, а остальное тебя не касается?
– Нет, это не так. Мы, врачи, выполняем Божью волю, но по-настоящему можем вылечить только того, кто богат и свободен. Как мне исцелить больного, если его организм подорван недоеданием и грязной работой? Помнишь, как работают на шахтах плавильщики и рудокопы? Они не доживают до старости. У лесорубов скрючиваются и болят суставы оттого, что они корчуют лес на болотах и подолгу стоят в воде. У прачек на руках развивается экзема. Что я могу с этим поделать? Посоветовать грузчикам не поднимать тяжестей, шахтерам не спускаться под землю, а прачкам не мочить рук? Мне стыдно перед этими людьми. Во многом я с тобой согласен. Мне нравятся твои мечты. Надеюсь, что они по Божьей воле осуществятся. Справедливый папа и мудрый император когда-нибудь появятся и изменят мир к лучшему. А притеснителей народа Господь покарает.
– Что же мне – всю жизнь ждать? Видеть, как мучают, казнят невинных, и молчать? – вспыхнул Михаэль.
– Конечно, нет. Но нужно набраться терпения. Проповедовать правду, учить простых людей.
– На это жизни не хватит. К смирению призывают те, кто не хочет жить по слову Божьему. То, о чем я говорил, – это не мечты. Это план действий, – уверенно заявил Михаэль. – «Мне отмщение и аз воздам», – сказано в Библии.
– Неужели ты будешь действовать силой? Проливать кровь? Бунтовать с оружием в руках?! Но к чему приведет насилие? Только к насилию! Я против него, против войны, пыток, смертной казни. Разве что в самом крайнем случае…
– Мне тоже хотелось бы избежать насилия, Тео. Надеюсь, что до этого не дойдет. Но чем больше людей встанет за правду, тем меньше прольется крови. Ты же не ждешь, пока Божьей волей правда восторжествует в твоей науке. Старой медицине ты бросаешь вызов, как бунтарь, а сейчас рассуждаешь, как послушная овечка в стаде! Выходит, Тео, нам не по пути?
– Пойми, Михль, я призван лечить людей, а не убивать. Хотя уж если бы довелось воевать, то лучше за справедливость, чем за неправое дело. Но чего ты добьешься в одиночку?
– Посмотрим, Тео, посмотрим! Почему в одиночку? Я думаю, что в Тироле так же, как я, думают многие… Извини, мы засиделись, мне пора уходить.
– Да, уже за полночь, время третьей стражи… Лучше тебе остаться ночевать у меня.
Рано утром наступило время прощаться.
– Храни тебя Бог, Михль! – промолвил Теофраст. – Я боюсь за тебя, будь осторожен!
– И тебя пусть хранит Бог, Теофраст! Я желаю тебе точно того же.
– А мне-то чего остерегаться?
– Ты ходишь по лезвию ножа. Святая инквизиция не дремлет. Для нее ты колдун, безбожник и еретик.
Приятели обнялись, и гость покинул дом Теофраста.
В Тироле многие не любили правителей. После того как Лютер перевел Новый Завет на немецкий язык, простые люди, сидя за столом в харчевне или собираясь на улице, спорили о вере. Монахи, пахари, дровосеки, угольщики, пастухи, бродяги и нищие ходили по городам и деревням, проповедуя принципы Евангелия: равенство и братство людей.
Маленькое Тирольское графство в Альпах, входившее, как и Зальцбург, в состав Священной Римской империи, в XV веке стало крупнейшим в Европе центром горнодобывающей промышленности. Здесь получали благородные металлы еще до того, как серебро стали привозить из Южной Америки. Казалось бы, люди жили в Тироле неплохо, да и законы были не худшими в Европе. Но за несколько последних лет поборы с простых людей выросли в десятки раз. Из года в год росло недовольство.
После смерти императора Максимилиана правителем германских земель стал австрийский эрцгерцог Фердинанд из той же династии Габсбургов. Ему, как и Максимилиану, постоянно не хватало денег на содержание двора и на войны. Оба занимали огромные суммы у банкиров Фуггеров, попадали от них в зависимость и служили их интересам. В руках у этих богачей оказались самые большие и прибыльные шахты.
Фердинанд опирался на дворянство и духовенство в ущерб большинству населения: горожанам, шахтерам и особенно крестьянам. Молодой эрцгерцог правил недавно, и ему пока еще доверяли. Но его ближайшие помощники – канцлер Габриэль Саламанка, губернатор Леонард фон Фёльс, епископы Бриксена и Триента (ныне Тренто в Италии) – слыли кровопийцами и мучителями крестьян. Их ненавидели за взяточничество, бессовестное обогащение, присвоение земель, лесов и пастбищ. К тому же некоторых угнетателей воспринимали как чужаков. Для Фердинанда родным был испанский язык. В свои двадцать с небольшим лет он не знал немецкого, а с чужой культурой ему было еще труднее. Саламанка был евреем, иноземцами считали и епископа Бриксена Шпренца, выходца из Франконии, и Фуггеров, которые были родом из Швабии.
Михаэль родился в деревне вблизи городка Штерцинг в Тироле (ныне Випитено в Италии). Он был выходцем из большой и дружной зажиточной крестьянской семьи. Перевал Бреннер в Альпах, расположенный рядом со Штерцингом, соединял Центральную Европу с Италией. Это был один из важнейших в ту пору международных торговых путей. Проезжая там с Теофрастом, Михаэль с гордостью рассказывал, что дорога была приведена в порядок и расширена по инициативе его отца – Якоба Гайсмайера. Последний в должности имперского дорожного мастера несколько лет поддерживал дорогу в исправном состоянии и за это был награжден императором. Затем отец Михаэля стал совладельцем рудника и богатым фермером. От него Михаэль унаследовал острый и критический ум, способность продумывать все до мелочей.
В кругу его родственников и знакомых были не только владельцы рудников, но и шахтеры, подсобные рабочие. Михаэль видел, что способности людей не зависят от их происхождения. Он с юности привык к чтению и задумывался: почему жизнь крестьян и шахтеров отличается от комфортной жизни епископа и его придворных? Почему детям дворян и священников, независимо от способностей, обеспечены привилегии: хорошее образование и карьера, недоступные большинству простых людей?
На службе Михаэлю доводилось подолгу корпеть над бумагами и книгами. Он слегка сутулился и ходил, склонив голову, постоянно о чем-то размышляя. Изучая судебные дела, он возмущался: почему-то в суде всегда оказывался прав епископ, а его противников разоряли штрафами или бросали в подземелье. Об этом подземелье ходили мрачные слухи. Там будто бы было орудие казни, которое имело вид девушки. К машине подводили осужденного, она простирала руки и прижимала его к своей груди, а оттуда вдруг вырывались острые иглы, которые убивали жертву. Тело падало, рубилось мечами на куски, и поток воды уносил следы казни в реку.
Своими мыслями Михаэль делился только с женой: «Как жить, если каждый день слышишь ложь? Суд – насмешка над правосудием. Наши правители и духовные отцы не соблюдают своих же законов». – «Что же тут поделаешь? Надо молчать», – отвечала Магдалена. Она понимала его, но пыталась остановить: «Будь осторожнее, Михаэль! Подумай о наших детях!» – «А я о них и думаю, – возражал он. – Я хочу, чтобы они жили достойно, лучше нас, в мире правды и справедливости».
Михаэль Гайсмайер понимал людей, умел их убеждать, но умел и держать язык за зубами. У него были друзья, готовые пойти за ним в огонь и воду. Они регулярно и тайно встречались в одном из домов в пригороде Бриксена. Невидимые нити связывали их со всей страной. Они готовились к мятежу и находили единомышленников. Шахтеры должны были бороться за улучшение условий труда, крестьяне – за землю, горожане – за свои права.
Участвовал ли в этом Михаэль? Никто вокруг этого не знал. Для всех он был ближайшим помощником князя-епископа в его мирских делах, умелым дипломатом и юристом, уважаемым и порядочным человеком. Правда, на службе Гайсмайер казался «белой вороной»: он сочувствовал простым людям и не выносил несправедливости.
Шаг за шагом Михаэль склонялся к мысли, что он оказался не на той стороне. Решающее событие случилось в начале мая 1525 года и было связано с делом рыбака Петера Песслера. Новый епископ Себастьян Шпренц за три года до этого лишил Песслера права ловить рыбу там, где десятками лет промышляли его дед и отец. Святой отец, как и многие его коллеги, умножал богатство церкви за счет крестьян и горожан. Песслер пытался спорить, судиться с епископом, но все без толку. Такое происходило часто, но Песслер решил защищать закон и справедливость по-своему: с оружием в руках и вместе с друзьями. Эти люди были объявлены вне закона, однако воевать с уроженцами гор – дело непростое. Тирольцы привыкли охотиться, это отличные стрелки. Они знают в родных местах каждую вершину, каждую тропинку, могут укрыться в лесу, могут спуститься с гор в одну сторону, а могут в другую. Всякий утес служит им крепостью.