– Но хотя бы другие требования факультета ты примешь?
– Ни в коем случае! Это заставило бы меня отказаться от своей главной цели – от обновления медицины. Я назначен городским советом – зачем мне утверждение университета?
– Наши доктора говорят, что ты выступаешь против классиков и даже против Гиппократа! Это правда?
– Нет, Бонифаций! Гиппократ навсегда останется в истории медицины. Я против ошибок, против неправильного толкования Гиппократа. Нынешние доктора приспосабливают факты к устаревшей теории. А надо идти наоборот – накапливать факты, чтобы на основе опыта создать новую теорию.
– Пойми, Теофраст, в Базеле и без того сложная обстановка. Кипят споры о реформе церкви. И еще эта проклятая эпидемия… Городу нужны мир и покой, а не лишние распри! – качает головой Бонифаций, но на своем не настаивает.
Амербах, убежденный сторонник Реформации, остается одним из лучших друзей Теофраста в Базеле, но ни с кем не портит отношений. «Надо уметь жить!» – любимые слова Бонифация. Он не устает их повторять и уверен в том, что уж он-то, в отличие от собеседников, это умеет. Бонифаций всегда любезен и весел; у него много разных увлечений. Он прекрасный музыкант, собирает картины, знает толк в вине и женщинах. После свадьбы у него сохранялись близкие отношения с любовницей Жанной. Но Бонифацию повезло: он случайно узнал, что Жанна подхватила французскую болезнь, и сразу же прекратил с ней встречаться. Теофраст по его просьбе взялся помогать Жанне – ей приходилось втирать в кожу ртутную мазь с лавандовым маслом.
Амербах был убежден: поведение доктора неразумно и опасно для него самого. Теофраст презирает всякую дипломатию и реверансы. Но что с ним поделаешь? Уж если он в чем-то уверен, то вопреки убеждению не пойдет ни на какие компромиссы! Рассудительный и осторожный Бонифаций понимал: чтобы Парацельс принял предложенные им условия, он должен был бы стать совершенно другим человеком.
Парацельсу было 33 года, и он был в расцвете сил. За подготовку лекций доктор взялся с невероятной энергией и работоспособностью. Объем его рукописей на немецком языке и латыни за несколько месяцев составил больше тысячи страниц. Он не только писал сам, но и диктовал ученикам. Ульрих Гайгер сопровождал доктора при визитах к больным и помогал ему в химических опытах.
Кроме него, доктор принял на работу еще одного помощника – Иоганна Опорина (немецкая фамилия Хербст). Он был сыном художника Ганса Хербста, учился 4 года в Страсбурге, поработал корректором в Базеле в типографии Фробена и, еще не достигнув 20 лет, уже преподавал латынь в школе при церкви Святого Леонарда. Это все, что о нем было известно Теофрасту. Он не мог знать, что незадолго до их первой встречи Опорина пригласил в себе в церковь дьякон, который славился непримиримостью к еретикам. Это был один из помощников Эколампада.
– Я желаю добра тебе и твоей семье, Иоганн! Ты известен своим прилежанием и знанием древних языков! Твои успехи делают тебе честь. Ты далеко пойдешь, сын мой, если будешь и впредь вести себя разумно. Но меня беспокоит судьба твоего отца, ибо она может на тебе отразиться. Он ведь известный художник, его знают в университетских кругах?
– Да, но в последнее время у него меньше заказов. Наша семья очень нуждается в деньгах. И мне на учебу не хватает. Отцу пришлось заняться резьбой по дереву.
– Твой отец – противник еретиков, не правда ли?
– Да, он привержен католической вере.
– Видишь ли, Иоганн, он хороший художник, но слишком много себе позволяет.
– Как это понять, святой отец?
– Я смотрел его картины. Одна из них явно перекликается с книгой Эразма «Похвала глупости». А в ней Эразм высмеивает церковь и священников. И более того – я видел алтарь работы твоего отца. Там один святой лицом похож на крестьянина, казненного за участие в мятеже.
– Такое могло быть только случайно. У моего отца были разные натурщики…
– А как же он их выбирает? У вас в доме часто бывают гости, не так ли? Не было ли среди них мятежников? Был ли твой отец знаком с художником Йоргом Ратгебом?
– Нет, святой отец, этого никогда не было. А кто этот Ратгеб?
– Он возглавил отряд восставших крестьян и был казнен в Штутгарте. Его руки и ноги привязали к четырем коням и погнали коней в разные стороны. Тело Ратгеба было разорвано на четыре части. Останки потом выставили в городе на самых людных улицах.
– Кошмар! Но мой отец только рисует. Он в таких делах не замешан.
– Посоветуй ему быть осторожнее, Иоганн. Для тебя есть дело – ты можешь нам помочь.
– Но что я могу сделать для церкви, святой отец?
– Это нетрудно. Ты знаешь, что в городе появился новый врач Гогенгейм? Он будет читать лекции, а тебе нужен заработок. Ты устроишься к нему, и мы тебе поможем. Ты станешь хорошим врачом, сын мой!
– Но я не хочу быть врачом! С больными иметь дело неприятно. Да и заразиться недолго. Я даже вида крови боюсь! Мне интересны древние языки. Я хочу стать издателем.
– Так и случится, если Богу угодно. А сейчас ты будешь служить господину Гогенгейму, переводить и записывать его лекции, его слова. Это и тебе пригодится. Он известный доктор, но и у него может проскользнуть ересь. В Писании перечислены худые дела плоти: среди них вражда, ссоры, гнев, разногласия, ереси. Мы должны помочь ему таковых избежать, ибо сказано: «Поступающие так Царства Божия не наследуют». В учительстве юношей говорить надобно то, что сообразно со здравым учением. Им нужны образец добрых дел, чистота, степенность, неповрежденность. Ты будешь держать нас в курсе и показывать свои записи. Надеюсь, ты не откажешься?
– Я согласен, святой отец.
– Тогда поклянись, что этот разговор останется втайне от всех.
– Клянусь, святой отец!
– Я не говорю тебе «прощай». До свидания, сын мой! Доколе не приду, занимайся чтением и учением. И молись, Господь тебя благословит.
– До свидания, святой отец! Спасибо вам за заботу! Я вас не подведу.
Иоганн Опорин стал учеником и секретарем Парацельса – доктор взял его по совету Эколампада. В течение всего времени пребывания Теофраста в Базеле Иоганн жил у него в доме. Он любил рассказывать о том, какую опасную работу ему приходится выполнять и как он чуть не лишился жизни: «Однажды я из-за Парацельса чуть насмерть не задохнулся, когда он велел мне рассмотреть пар, который поднимался в его стакане… Какие-то сильные пары попали мне в нос и в рот, хотя он, конечно, не хотел, чтобы я задохнулся. Я тут же свалился, потеряв сознание. На меня пришлось лить холодную воду, чтобы привести в чувство».
Опорин панически боялся и не переносил любых «химических» запахов – что уж говорить о пожарах или взрывах? Так что в лаборатории от него проку было мало. Но «верный Опорин», как называл его учитель, был исполнителен, старательно и аккуратно все записывал. Он обладал прекрасной памятью и отлично помогал переводить на латинский язык. Парацельс его ценил, но иногда думал: это замечательный помощник врача, но станет ли он сам хорошим врачом?
Теофраст начал читать лекции 5 июня 1527 года. Вскоре наступили каникулы, и в это время, до 17 августа, у нового лектора было больше всего свободы. Более десятка конспектов его лекций сохранились до сих пор. Лучше всех записывал Базилиус Амербах, старший брат Бонифация. Этот «вечный студент» стал прилежнейшим учеником Парацельса и его верным сторонником. До этого Базилиус учился философии, теологии и праву, а потом работал в типографии Фробена. Он был человеком слабого здоровья, жил в доме Бонифация и, в отличие от него, не сделал карьеры.
Теофраст взялся за обновление медицины с усердием и знанием дела. Это видно уже из перечисления тем лекций: общая фармакология, приготовление и выписывание лекарств, основы патологии и терапии, лечение язв, открытых ран и опухолей, диагностика по пульсу и моче, хирургия, болезни обмена веществ и толкование афоризмов Гиппократа.
Доктор стал читать лекции не на латыни, как было принято, а на немецком языке. На нем он написал и большинство своих трудов. Это имело огромное значение: медицинские знания стали доступны широкому кругу людей. Подобно Лютеру при переводе Библии на немецкий, Теофрасту пришлось создавать новый медицинский язык, новую терминологию.
Эколампад, главный реформат Базеля, тоже работал в университете экстраординарным профессором и читал лекции по теологии на немецком языке. Но он был для критиков недосягаем, а Парацельса, неожиданно свалившегося на голову медицинскому факультету, противники принимали в штыки. Больше всего ненависти вызывало то, что Теофраст категорически, в резкой форме отверг учение Гиппократа и Галена о четырех соках организма и объявил его ошибочным: «Оно было выдумано, чтобы судить о причинах и лечении болезней, и увело медицину в неправильном направлении». Более того, он включил в свой предмет неакадемический опыт банщиков, цирюльников и народных целителей. Парацельс потребовал отказа от старых ложных теорий, не выдержавших проверки временем.
Он понимал, что встретит сопротивление со стороны коллег, и заявлял им: «Если я вам, докторам, не нравлюсь, то и вы мне не нравитесь… Вы высмеиваете мои книги и всегда приводите только один довод: так писали классики». На что же тогда опираться? «На практику и опыт», – отвечал Теофраст. Профессию врача он рассматривал как высокое призвание, требующее таланта: «Все знания мира не сделают человека врачом, если у него нет необходимых способностей и ему не назначено природою быть врачом». По его словам, «медицина есть более искусство, чем наука». А каким должен быть настоящий врач? Теофраст отвечал студентам: «Есть два типа врачей. Одни руководствуются любовью к людям, а другие работают ради умножения своего богатства».
«Врач не может быть ни палачом, ни лжецом, ни лентяем, ни равнодушным или легкомысленным – он должен быть настоящим человеком. Врач должен проникнуться людской болью и знанием человека, думать о своем больном днем и ночью, каждый день держать его перед глазами… В сердце своем настоящий врач идет от Бога, и высшая основа медицины – это любовь. Врач – сеятель добра и утешения. Он должен сеять на плохой земле, на песке, на камне, в радости и терниях… Доктор должен уметь входить в положение больного, помнить, какой у него жар, какие дни плохие для него, как он страдает от боли… Усердие врача в лечении должно соответствовать этим страданиям. Давая лекарство, надо учитывать все особенности больного, его характер и условия жизни».