Антон осторожно, не растрачивая сил понапрасну, вылез из пещеры... и остолбенел. Волк грелся на утреннем солнышке, а в нескольких шагах от него валялись на снегу куски мяса. Антона замутило, он почувствовал головокружение. Теперь он ни о чем не мог больше думать, вернее, думал только об одном: о кусках мяса, недоеденных волком. Кольнула тревога — а вдруг его заметят там, на посту?
Может, лучше дождаться ночи? Но солнце только встало, и едва ли у него хватит сил до вечера. Последний прилив энергии, он бы мог попытаться... В самом деле, почему не пойти по следам волка, если почувствовал силу? Разумно ли это? Но при такой глухой блокаде один только выход из укрытия означал бы верную смерть: даже если удастся пройти один пост, наткнешься на другой, к тому же этот снег, и следы на нем... Глупо сейчас высовываться. А сидеть здесь? Ждать голодной смерти? Но рядом валяется мясо... И Антон пополз. Очень медленно, очень осторожно, плотно прижавшись к земле, посматривая то на бивак, то на розовеющее мясо. Внизу кто-то пел, гремели котелки — девять человек, которые ежедневно сменяются... А тут один настороженный зверь... Почувствовав приближение человека, волк поднялся на лапы и оскалил зубы, потом предупреждающе зарычал, готовый кинуться на своего обидчика. Антон весь съежился, похолодел — волк не подпускает его к своей добыче. Ползти дальше?.. Голод толкал его вперед, а страх прижимал к земле. Попытаться еще раз? Волк снова зарычал, схватил мясо и уставился на парня. У Антона перехватило горло, в глазах потемнело. Он вернулся в свою пещеру, лег, и все вдруг поплыло куда-то, заходило ходуном и исчезло.
Сколько он провалялся, он не знал. В горах падал тихий, спокойный снег. Антон вышел — волка не видно. Может быть, спит? Ведь волки спят именно днем. Перед входом в логово тоже ничего не было видно, но Антон все-таки пополз. Трудно объяснить почему, однако в нем шевельнулась надежда, что волка нет и в его жилище можно отыскать что-нибудь съедобное. Рывок, еще, еще один... Еще немного... Он выбивался из сил. Его окатило теплой волной, когда он почувствовал под рукой замерзшее мясо. Самое настоящее. А теперь быстро назад! И в этот момент Антон резко повернул голову.
Волк сидел у входа в логово, выставив лапы вперед, и сосредоточенно смотрел на человека. Антон сунул голову в снег. Если бы были силы, если бы он не боялся тех, внизу, он бы вскочил и бросился бежать от этих волчьих лап, от этой мощной щетинистой спины, от этих колючих глаз. Но волк зевнул, посмотрел в сторону и лениво скрылся за скалой. Стерпел, что его ограбили?
В своей пещере Антон долго лежал, преодолевая усталость. Теперь можно съесть последнее, что у него осталось, — щепотку муки. Это будет своеобразный хлеб к сырому замерзшему мясу. А оно оказалось вкусным, самым вкусным на свете. Как он не знал до сих пор, что подобное блюдо — изысканнейший в мире деликатес?
Он уснул, а когда проснулся, уже настал новый день. Антон вылез из укрытия. И снова увидел, совсем близко от себя, на том же месте, волка. Перед ним лежала очередная овца. Антон снова почувствовал голод. Гораздо сильнее, чем вчера. Он поднялся, насколько позволяло укрытие, и сделал шаг вперед. Волк смотрел на него спокойно, невозмутимо-царственно. Антон остановился, вспомнив, что звери приходят в ярость, когда покушаются на их добычу. И решил больше не искушать судьбу. А что, если у него вообще исчезнет желание двигаться? И он будет лежать, убаюканный красивыми воспоминаниями, ждать чуда, а когда сделается легким, как птица, то поймет, что неподвижность его — только кажущаяся, а на самом деле он летит над землей, над белыми снегами, над блокированными селами, над полицейскими постами, засадами и участками...
Волк пристально смотрел на него, не шевелясь. Потом склонил голову набок и зевнул. Что говорил пронизывающий взгляд его круглых глаз? Антону хотелось понять. Может, волку что-то подсказывал инстинкт? Как бы то ни было, он отвернулся в сторону, дыхание его могучих легких было тяжелым и хриплым, потом уставился в небо, словно желая угадать погоду и время.
Антон подтащил поближе шматок мяса. Волк не шелохнулся.
И снова наступил провал в сознании. Антон очнулся от резкой боли в желудке. Но не от голода. Волка не было видно. Полицейский пост маячил на своем месте. Антон растер лицо снегом. Ум его был ясен, и он задал себе вопрос: что удерживает полицейских на столь уязвимой позиции?
Он снова принялся наблюдать за противником, стараясь разгадать его намерения, а в памяти всплывали лица погибших товарищей. Незнакомого парня из Сатовчи вышвырнули из участка прямо на улицу. Его волосы прилипли ко лбу, из виска сочилась кровь. Над лицом Илии из Кремена склонился синий василек, созревали хлеба, птицы, упоенные закатом, наполняли зеленоватое небо звуками, которые разрывают сердце. Илия глубоко вздохнул и умер на руках у Благо. Анешти лежал с открытыми глазами в траве и глядел в небо, но в его глазах уже не отражались ни птицы, ни лес, ни люди. Сделалось мучительно жутко — Мунчев шагал, поднявшись во весь рост, с раскинутыми руками. Потом прижался к срубленному дереву, вытянулся вверх и грохнулся на пробуждающуюся весеннюю землю...
Довольно! Убитых много, но вернуть их уже невозможно. Скорбь нужна, чтобы мертвые воскресли в граните и мраморе...
Волк уже был на месте. И двум живым существам стало уютнее от сознания, что ты не один, что рядом кто-то есть.
К вечеру с вершины подул ветер, над горами опустился туман, и разразилась снежная буря. Волк встал, чтобы совершить свой обычный рейд. Парень смотрел на огромного зверя, который, вопреки ожиданию, спокойно проходил мимо человека. Даже не взглянув на Антона, он стал внимательно высматривать камни, лишь частично прикрытые снегом, и, держась подветренной стороны, мягко двигался вдоль скал, где шумела горная речушка. Антону казалось, что лесной царь неравнодушен к его судьбе, охраняет его, прекрасно понимая, что следы могут привести сюда полицейских. Волк, видимо, разбирается в людях, отделяет Антона от тех, кто суетится возле обгорелой кошары.
На другой день Антон снова увидел волка перед логовом. И теперь ему показалось, что на снегу лежит огромная добрая собака, опустившая морду на вытянутые лапы. Волк ждал, чтобы человек взял свою долю добычи. Антон не выдержал, помахал ему рукой и сказал:
— Добрый день!.. Ты понимаешь, кто такие там, внизу, а?
Волчья морда ощетинилась, сделалась грозной.
— Ясно, приятель!
Парень почувствовал благодарность к зверю, который его пожалел. Он уже не боялся, что погибнет от голода. Запасов мяса было достаточно, хватит по крайней мере еще на неделю. А потом он сможет спуститься в село...
Прошло еще несколько часов. Волк вдруг поднялся, и парень проследил за его взглядом. У разрушенной стены тлел брошенный огонь. По заснеженной дороге к селу спускались одиннадцать человек. Конец блокаде? Волк проводил жандармов тихим рычаньем и глухим воем. Потом спокойно улегся, положив морду на свои сильные лапы. Спал он долго. А когда очередной день растаял в мягком шуршании снегопада, волк встал, потянулся и пошел. Но, сделав несколько шагов, остановился.
Парень лихорадочно соображал, что бы это значило. Может, волк ждет его? Может, самое время? Антон вскочил и быстро пошел следом. Волк двигался шагах в пятидесяти от него, временами останавливаясь, будто поджидая человека.
Когда достигли горного хребта, волк остановился, напряженно всматриваясь в даль. Он стоял, пока парень не дошел до тропинки, ведущей к старому лесу, словно хотел проверить, все ли в порядке, и скрылся в темноте.
Падал мелкий снег, и по всему видно, что кончится он не скоро. Зима вступала в полную силу. Парень быстро шагал к лагерю по знакомой тропе. Где-то вдали раздался выстрел, потом вспыхнула, заискрилась зеленая ракета. Давали отбой. Сквозь тихое шуршание снежинок Антон услышал далекий вой. Он улыбнулся, усталость куда-то исчезла. А снег все падал, надежно укрывая землю белым покрывалом.
Глава пятая. Парень и полицейский
Антон не мог остановиться, но и бежать дальше тоже не мог. Ему казалось, что ноги передвигаются сами, помимо его воли, сердце мучительно сжимается и растет, заполняя собой всю грудь. Поначалу случившееся вызвало в нем злость, но потом стало страшно: неужели Бойко и Люба погибли? Вдалеке послышалась стрельба, потом переместилась ближе, к хижине Гасана Грошарова. Он видел, как Люба побежала направо, и сразу застрочил автомат. Бойко скатился по круче вниз, там раздался выстрел из пистолета, Антон успел крикнуть: «Поодиночке!..» — и все стихло.
Возможно, им удалось найти укрытие, хотя место для засады враги выбрали неплохое. Но первые выстрелы никого не задели. И все же... Вспомнилось возбуждение полицейских — они что-то обнаружили и торжествующе галдели. Кого они нашли? Любу? Ей нездоровилось, ее могли настигнуть. Или это был Бойко?
Антон остановился, оперся о скалу и усилием воли заставил себя взглянуть вниз. Засады уже не было видно. Он шел по реке больше часа, потом по притоку, потом по оврагу, который тянулся вниз километров на пять, и, наконец, достиг источника. Лес поредел, выше начинались пастбища, безлюдные, заиндевевшие. Где-то за холмом слева — кошары и хижины чабанов, пасущих овец высоко в горах.
Снова послышался далекий выстрел из карабина, а через мгновение — треск автоматов. Минут через десять — снова. Они живы! Если по ним стреляют, значит, их преследуют. Ведь никто, кроме Любы, Бойко и Антона, не покидал лагеря. Удастся ли им оторваться от погони? Бойко ловок, как серна, Люба... И вдруг Антону сделалось стыдно — как он мог оставить ее одну, почему не бросился к ней на выручку? А он: «Поодиночке!» Да, так они уговаривались на случай внезапной опасности, и все-таки надо было прежде всего подумать о Любе... Антон вскинул голову — вроде послышался чей-то шепот. Посмотрел вокруг — никого. Он поднялся, взглянул на небо — моросил дождь.
Десять минут прошли. Больше отдыхать нельзя. Темнеет. Через час наступит ночь. От напряжения и бега ноги его стали деревянными. Антон прислонился спиной к скале. Помнится, здесь в начале лета группа партизан повстречала старшего лесничего.