— Та-ак, и сколько же зарабатываешь сейчас? Сумеешь поддержать братишку? Осенью отправляй его в школу, пусть учится... Молодежь должна учиться.
— Так-то оно так, господин начальник. Вот отдам долг господину Тумбову из Разлога, а уж потом... Если этой осенью не записать его в гимназию, в армию заберут. Были бы связи — тогда другое дело: пристроил бы его по интендантской части, чтобы ремеслу обучился, тогда можно и вообще в армии остаться. А его к знаниям тянет, не его это дело — дрова таскать... Я — другой разговор...
Начальник был явно доволен услышанным и собирался перейти ко второму пункту допроса. Машина подскакивала на выбоинах, старый двигатель задыхался. Еще порядочно было до Добриниште, до Банско, до Разлога. Самый подходящий момент для нападения.
— А в лесу вам не встречались разные там незнакомые люди, которые шатаются туда-сюда? К вам такие не подходили?
Страхил расплылся в улыбке:
— Не посмеют, господин начальник! Большие деньги дают за каждую голову... Год назад видел как-то утром, шли по гребню семеро, с виду похожи на партизан, потом они подались в горы, и с тех пор никого больше не видали. Да разве они решатся, господин начальник? Они все повыше норовят держаться, а мы лес рубим ближе к подножью...
Полицейский был согласен с такими доводами: партизаны — народ осторожный и не такой наивный...
— Может, парень больше по лесу шатается?
— Теперь всё, господин начальник, окрутили его...
Из Белицы, дочка Радоевых. Может, слыхали? Отец ее писарь в общине...
Антона взорвало: к чему командир несет околесицу? Уже проехали Добриниште, люди по дороге встречаются, видят, кто сидит в полицейской машине. Упускать такой блестящий, такой невероятный шанс! Когда еще подвернется случай доставить в лагерь самого начальника! Почему Страхил не использует эту возможность? За спиной полицейского начальника — гора преступлений, он натворит еще много бед. А Страхил продолжает корчить из себя забитого крестьянина из горной деревушки.
— Вот я и говорю, господин начальник, войны были и будут, а когда меня призвали в запас, и я заплатил дань царю-батюшке. Теперь вот живу потихоньку, потому что и я человек, и мне жить хочется, ведь так, господин начальник?..
Въехали в Разлог. Прямо в лапы полиции. Страхил добродушно улыбается, голос его искрится радостью:
— Ох ты, быстро бежит ваша телега, господин начальник. Только разговорились по душам, но, дай бог, еще свидимся... Все мы люди...
Машина медленно остановилась у полицейского управления. Постовой вытянулся по стойке «смирно». Страхил крикнул:
— Вылезай, Тони! Приехали! — и стал суетливо вытаскивать деньги. — Господин начальник, надо расплатиться...
Полицейский улыбнулся, подавая ему руку:
— Ну что ты... Я пригласил вас, вы были моими гостями. Впрочем, есть у меня к вам одна-единственная просьба: если встретятся подозрительные личности, из этих, из партизан, сообщите первому полицейскому, которого увидите, договорились?
Страхил снова снял кепку и, подобострастно пожав руку полицейского, поклонился:
— Спасибо тебе, господин начальник, обязательно скажем, почему не сказать, если таких увидим... Благодарим, что подвезли, господин начальник! — И, повернувшись к «брату», добавил: — Тони, дай же руку господину начальнику!
Антон прикоснулся к жесткой, горячей ладони полицейского. И невольно закрыл глаза — прохожие смотрели, как начальник любезно прощается со своими попутчиками.
— До свидания, господин начальник! — с трудом выдавил Антон, не глядя на полицейского. Потом обернулся и кивнул земляку. Он заслуживает доверия, ибо промолчал, доказав тем самым свою непричастность к делам полиции. Страхил с Антоном быстро пошли прочь, а начальник остановился во дворе управления, слушая какого-то агента. Партизаны тем временем пересекли площадь, свернули направо и тут заметили, что какой-то человек направляется прямо к ним. Страхил кашлянул — это был знак: внимание!
— Он меня знает, это торгаш Хаджииванов, — сказал Страхил и усмехнулся. — Как только разминемся, ты сворачивай к Бане, пароль знаешь. Сбор в рощице за селом. Если задержусь, меня не жди!
Хаджииванов ступал тяжело, опираясь на трость, и вдруг его близорукие глаза полезли на лоб. Он был в белом пиджаке, белой сорочке, из брюк вываливался круглый живот, на голове — белая панама. В ту секунду, когда коммерсант узнал Страхила, он заметил и направленный на него пистолет. Хаджииванов опешил, невольно вскинув над головой свою трость. Партизаны прошли мимо. Хаджииванов резко обернулся, снял очки: двое, завернув на перекрестке за угол, как в воду канули. Торгаш затрусил к полицейскому управлению. Часовой у входа невозмутимо твердил:
— Нельзя, уважаемый! Так мне приказано! Нельзя, говорю!
— Ах ты, дубина стоеросовая, глупая твоя башка, а еще жандарм! Ум-то у тебя есть? Мне ничего не надо от твоего начальника, я только что партизан видел, рядом совсем, понимаешь?!
Страхил с Антоном торопились поскорее покинуть город.
— Этот купчишка может пойти, а может и не пойти в полицию, да как узнаешь? — сказал Страхил. Потом распорядился: — И у портного не задерживайся. Сразу же в рощу!
Страхил пошел направо, а Антон свернул на какую-то улочку влево. И вдруг вспомнил: где-то здесь живет один товарищ, с которым он не знаком, потому что этот человек редко бывает в горах, но о котором все знают, ибо он член областного комитета партии...
Наконец какой-то чиновник полицейского управления внял возмущенным крикам господина Хаджииванова и распорядился, чтобы его пропустили. Торговец вошел в кабинет начальника, тяжело опустился на стул, и глаза его испуганно округлились: никогда ему не приходилось видеть вместе столь важные персоны — начальника околийского и начальника окружного управления полиции.
— Говорю, схватил бы их, господин начальник, но...
— Не понимаю, что случилось? — поднялся со своего места околийский начальник. Одновременно с вторжением господина в белом в нем шевельнулось сомнение, которое теперь обернулось убеждением. По спине начальника поползли мурашки. — Итак, что же произошло, господин Хаджииванов?
— Да я, господин начальник, только что видел здесь двоих. Одного я знаю как облупленного... Это Страхил, партизанский воевода...
Полицейский вспомнил, что еще в машине это лицо показалось ему знакомым, но крестьянин своими разговорами рассеял его сомнение. Между прочим ввернул, что дважды приходил в околийское управление за документами, потому что в общине давали ему документ только на неделю. Неужели господин начальник его не помнит — а ведь сам подписывал бумаги... Вот это номер! Конечно, партизан сразу сообразил, что полиция знает его, по крайней мере по фотографии...
— Господин Хаджииванов, я лично знаю этого человека, — соврал областной начальник. — Подсадил его в Неврокопе, он тамошний. Ты, похоже, обознался.
Торговец замахал руками:
— Тогда зачем он угрожал мне пистолетом?
— С таким зрением, уважаемый, ты и карандаш можешь принять за пулемет! Не надо, прошу! — засмеялся начальник. — Что же у тебя получается: начальник полиции объезжает свою епархию вместе с командиром партизанского отряда, доставляет его к полицейскому управлению, а потом любезно расстается? Нет, такое может только померещиться!
А сам в это время лихорадочно думал о том, как на него будут смотреть подчиненные, если узнают, в какой просак он попал, он — известный своей проницательностью и богатым опытом. Еще неприятнее, если эта история дойдет до начальства, до Дирекции полиции.
— Поговорим лучше о чем-нибудь другом, господин Хаджииванов, чтобы развеять твои страхи! Не беспокойся, власть наша крепка. Господин Багрянов заявил вчера на секретном совещании в министерстве, — только пусть это останется между нами, — если с Германией что-то случится, мы можем смело полагаться на британские дивизии. В Болгарии их будет достаточно...
...Солнце уже садилось, когда Антон добрался наконец до рощицы за селом Баня. Кроме портного, с ними пришел один незнакомый человек, который непонятно почему поминутно называл его то «господин партизан», то «господин Антон»... Почему? Антон этого не понял, но незнакомца не поправлял. А тот постоянно спрашивал: «Вы уверены, господин Антон, что тут дорога совершенно свободна? А вдруг выставили засаду уже после вашего прихода?..» Антон подал сигнал, ему тут же ответили тихим посвистом, и появился Страхил — улыбающийся, отдохнувший. Он находился в роще по крайней мере уже часа два. Где-то поблизости должны быть и остальные. А как только стемнеет, они все вместе пересекут поле и скроются в старом лесу.
— Добро пожаловать, господин Арнаудов! Как поживает патриотически настроенная интеллигенция? Вы от Отечественного фронта?.. Но по этому вопросу у нас еще будет время поговорить подробнее. А где представитель земледельцев?
— У него терпения не хватило, ушел еще вчера, — сказал ятак из Бани.
Антон подошел к своему командиру и, как только они остались вдвоем, несмотря на строгую, впитавшуюся в кровь дисциплину, не выдержал, сказал:
— Сам начальник полиции пожимает нам руки, а мы его отпускаем...
Страхил поднял брови, в глазах его мелькнул гнев. Но он счел нужным объяснить, что к чему.
— Уничтожить одного начальника полиции — не велика от этого польза. Сейчас главное — спокойно провести конференцию. А я-то думал, до тебя дошло, ведь ты уже не мальчик...
И Антон только сейчас понял, что его особенно раздражало во всей этой истории — он знал дочь общинного писаря из Белицы. Тупая косоглазая девица, просто дура.
— А ты... зачем принялся меня сватать за эту...
Страхил зажал рот, чтобы не расхохотаться в голос.
— А что, как-никак дочь представителя власти, притом единственное дитя у отца с матерью... — И он обнял Антона. — Не сердись, на ум пришла только эта благонадежная семейка из Белицы, будь она неладна...
...Антон впервые присутствовал на областной конференции и впервые увидел людей, которые идут вместе с партией, которые сражаются вместе с коммунистами. В душе его творилось что-то непонятное, радостное. Быть может, от сознания, что их силы крепнут и удесятеряются, а может, и от чего-то другого, но он переживал необыкновенный душевный подъем. И когда слушал речи и выступления делегатов, невольно представлял себе, как в каждом селе к участникам народной борьбы — к коммунистам, ятакам — присоединяются все новые и новые патриоты... Земледельцы, беспартийные... Они не употребляют слово «товарищ», но чувствуется, что это свои люди.