...«Антон, замеси немного теста!» — просит Ивайла, медленно, с вымученной улыбкой усаживаясь у огня. Она так бледна, что он пугается.
Девушка только что вернулась с явки, и когда пошевелила ногой, выше колена брызнул красный фонтан. Кровь удалось остановить, лишь залепив рану мягким тестом. Значит, и кровь жаждет хлеба. А если бы не нашлось муки, кровь могла бы взыграть, взбунтоваться, и тогда поди усмири ее! Вот какая сила — хлеб!..
— Идиоты! Разве так можно? Кто вам позволил!..
Антон открыл глаза. Теперь он сидел на стуле, а против него стоял высокий, затянутый в полицейскую форму человек с аксельбантами и блестящим кортиком на поясе. Лицо его было красным от возбуждения. Взгляд беспощадный и острый, как бритва. Сейчас глаза его широко открыты, они ждут, когда перед ними раскроется чужой и непонятный мир, а затем снова станут сверлящими и ненасытными.
«Глаза, сынок, даны людям для обмана. В них все спрятать можно! — сказала ему однажды мать, почувствовав доверчивость Антона. — Будь осторожным! Больше всего остерегайся людских глаз!»
— Как вам не стыдно! — продолжал разоряться полицейский. — Марш отсюда! Кто вам разрешил так с ним обращаться? Принесите сухую одежду! Да шевелитесь!
Антон узнал — это начальник полиции. И впился в него глазами.
Нет, в его глазах не было страха перед сильным или инстинктивного раболепия перед властью. В глазах Антона было презрение человека, которому нечего терять. Взгляды их встретились и оттолкнулись.
— Почему ты такой мокрый и весь в синяках? — тихим, вкрадчивым голосом спросил начальник. Он не извинялся — просто отделял себя от других.
— Да так, ничего! — выговорил Антон запекшимися губами. — Упал, когда меня вели... по лестнице! Оступился!
Эти слова хлестали начальника по лицу, хлестали наотмашь, как те удары, что недавно обрушивались на самого Антона. И все-таки полицейский чин, казалось, был доволен таким ответом.
— А я уж подумал, что это наши... — Голос полицейского потеплел. Он подошел к столу, налил стакан воды. — Разве знает человек, кого надо остерегаться и кому верить? Идиоты!.. На, держи!
— Сыт по горло, — отрезал Антон, хотя в горле у него все пересохло. — Три ведра уже выпил! — Голос его дрогнул, и он испугался, как бы не выдать своего удивления резким поворотом допроса. Лицо начальника полиции расплылось в улыбке. Казалось, разговор даже забавляет его. Наверняка он думал: что это — дерзость или фанатическая ненависть юнца, напичканного коммунистическими идеями?
Потом, когда Антон натянул на себя сухую, но сильно поношенную одежду из домотканой шерсти, начальник снова уставился на него и неожиданно спросил:
— А мы, кажется, уже знакомы, а?
— Так точно, господин начальник! — Антон попытался вскочить со стула и вытянуться по стойке «смирно», но тут же брякнулся на стул как подкошенный — ноги его горели огнем.
— Видишь, еще немного, и мы окажемся друзьями!.. — Теперь начальник уже с нескрываемым интересом посмотрел на Антона. — А как мы познакомились, не припомнишь?
— Никак нет, господин начальник, но вас ведь все знают!
— И наверняка говорят, а?.. Интересно, что же обо мне говорят?
— Точно не могу ответить, господин начальник, только слыхал, что вы самый жестокий полицейский, но...
— Вот видишь, чего только не болтают люди! Самый жестокий полицейский! А почему?! Потому, что охраняю государство и стою на страже порядка. Да разве это государство мое собственное? Ну, да ничего! Когда мы с тобой лучше узнаем друг друга, ты сам убедишься... Предлагаю только одно условие — говорить правду!
— Так точно, господин начальник, только правду! — снова четко, по-военному отбарабанил Антон.
— Ну, тогда все в порядке! Я всегда любил откровенных людей. Закурить хочешь? — он взял со стола пачку сигарет «Томасян» и протянул Антону.
— Никак нет, господин начальник, я не курю! — ответил Антон.
— Очень хорошо! Это в Молодежном союзе вас так учат? Не курить... не пить...
— Так точно, господин начальник!
— Браво! И теперь, в партизанском отряде, вас тоже продолжают обучать? — небрежно подкинул полицейский, закуривая и садясь против Антона.
— Так точно, господин начальник, продолжают. Мы готовим рефераты, слушаем лекции...
— Сколько человек у вас в отряде? — резко прервал его начальник полиции, потянувшись к пепельнице.
— Не могу знать, господин начальник! — как заведенный, выпалил Антон.
Полицейский посмотрел на него несколько озадаченно. До сих пор все вроде шло нормально, значит, он и в самом деле ожидал другого ответа. Он молчал. Похоже, испугался, что зашел слишком далеко, но не хотел ни выдавать себя, ни идти на попятную.
— Как!.. Ведь мы же условились беседовать по-дружески и говорить чистую правду?
— Так точно, господин начальник, только правду! — снова отчеканил Антон, не сводя с него взгляда.
— Так-то оно так, но ты же мне врешь!
— Никак нет, господин начальник!
— Тогда почему не скажешь, где сейчас ваш отряд? — Начальник полиции уже успел взять себя в руки.
— Не знаю, господин начальник, поэтому и не говорю!
— Глупости! Только не надо уверять меня, что ты все забыл!
— Так точно, господин начальник, если бы вас так били, у вас бы тоже все из головы вылетело!
Начальник полиции снова погрузился в молчание. Говорили лишь его глаза, метавшие искры. Понял ли он, что игра проиграна, еще не начавшись? Лицо его вытянулось, глаза ввалились и потемнели.
— Жаль! — вздохнул он. — Ты еще такой молодой, а все торопишься, торопишься... А куда, спрашивается?
Антон не ответил.
— Не беспокойся! Если не хочешь, допрашивать тебя не буду. Для меня главное — чтобы ты задумался, куда может привести тебя извилистый и скользкий путь.
— Мой путь уже окончен, а про ваш вам лучше знать, — дерзко и неожиданно для самого себя отрезал Антон.
— Хм! — снисходительно улыбнулся тот, и в глазах его мелькнуло любопытство человека, располагающего неограниченной властью. — Знаешь, в чем разница между тобой и мной?
— Я голодный, господин начальник! — уклонился от прямого ответа Антон.
Полицейский посмотрел на него, встал из-за стола, обернулся, подошел к окну, открыл створки и снова закрыл. В кабинете стояла духота. Чугунная печка раскалилась докрасна.
— Слушай, а почему ты решил, что мы непременно должны тебя расстрелять?
Это было как гром среди ясного неба.
— У вас нет другого выхода, господин начальник! — тихо сказал Антон.
— Если мы — полиция, значит, только убиваем, сеем смерть, так думаешь? Вы убегаете, мы вас преследуем и уничтожаем...
— Вот тут вы ошибаетесь, господин начальник! Всех ведь перебить нельзя, да и мы вам не прощаем!
...«Приговаривается к смерти!» — произносит Димо.
Осужденного колотит дрожь, кажется, он давно уже расстался и с этими соснами, и с этим небом, по которому несутся белые облака. Чего стоит смерть человека, когда за его спиной маячит предательство, когда пятеро ремсистов уже в тюрьме, Шоп убит, а Лиляну выбросили на берег реки, и товарищи нашли ее окоченевшее тело. Взяли предателя в его собственной лавке. Он ничего не отрицал, только дрожал всю дорогу до партизанского лагеря. Рассказал, запинаясь, как сломался и стал изменником: пока били, истязали — он терпел, но когда привели его дочь и раздели... Не мог объяснить, почему ни с кем не поделился, никого не поставил в известность. Не мог объяснить, почему стал выдавать одного человека за другим, пока, наконец, его самого не поставили к этой сосне. Человек властен лишь над собственной совестью и собственным достоинством. Смерть не зачеркивает преступлений — она просто обрывает их. И только. Казнь предателя — это даже не возмездие, ибо правый в нем не нуждается, она лишь приносит уверенность в завтрашнем дне и предвещает радость тем, кому даже и знать не надо, почему все завершилось таким исходом. Таков закон, такова логика...
Кто-то пересек коридор, лампа под потолком едва заметно покачнулась, и на облупленной стене какая-то тень поклонилась освещенному пятну.
...Мануш удивленно поднимает брови:
«Вот люди, придумали бы что-нибудь стоящее, а то во всех сказках юнаки побеждают, чудовища погибают, а зло продолжает себе хозяйничать на земле. И вот мы теперь ходим по горам — по Пирину, по Риле, по Родопам, чтобы победить зло. Но работа эта не из легких. Если меня спросить, то не по нутру мне эти сказочки, они обманывают, усыпляют. По мне, сказки должны кончаться так: одно чудовище сгинуло, а другое, пострашнее, осталось, и теперь пришел черед схватиться с ним не на жизнь, а на смерть».
В землянке мерцает огонек керосиновой коптилки, под ним склонилась Ивайла — пишет воззвание к своим соученицам по гимназии, и тень от ее руки плывет по дощатой стене, странная и причудливая...
— Только не воображай, что ты уже вкусил плод от древа жизни! Разве ты не понимаешь, что твою молодость превратили в мишень, продырявленную пулями задолго до того, как ты оказался у нас?
— Мы по-разному смотрим на жизнь, господин начальник! И нам нет смысла продолжать разговор. Расстреляйте меня, и точка!
Полицейский прошелся по кабинету, помолчал и вдруг сел против Антона.
— Послушай, а если я дам тебе возможность бежать?
— Не все ли равно — убьете при попытке к бегству или в этой комнате, — стиснул зубы Антон. — Но мои товарищи отомстят. Отомстит!
— Да!.. Такие люди, как ты, или живут будущим, или умирают без прошлого.
— Да здравствует Красная Армия!—одним духом выпалил Антон, как будто в него уже целились из автомата.
Начальник захохотал, гортанно и громко.
— Хорошо, хорошо! Я знаю, ты насквозь пропитан большевистской пропагандой. Хочешь стать героем, да? Тогда слушай меня внимательно. Отпущу тебя сегодня же. Иди в отряд и расскажи, что ты ни в чем не признался и никаких обещаний полиции не давал! Еще скажи, что я освободил тебя просто так... Ну, потому что мне понравилось твое дерзкое поведение!