– Я не понимаю, к чему вы ведете, – признался Уэндовер. – У кого мог быть, как вы выразились, косвенный интерес?
– Например, у вашего друга Эллардайса, – указал сэр Клинтон. – Он же помолвлен с одной из наследниц, не так ли? Для него было бы неплохо, если бы она получила приличное наследство, ведь это возместило бы его потери с малайским каучуком.
– Ой, чепуха, – отмахнулся Уэндовер.
– К таким вещам следует подходить без предвзятости, – покачал головой сэр Клинтон. – Ваш молодой друг – приятный парень, я знаю это. Но к делу это не имеет никакого отношения. Мне уже встречались очень симпатичные убийцы. Камлет собрал много любопытных подробностей, связывающих Эллардайса с этими делами. Перед прошлым налетом Эллардайс навестил Роберта Деверелла. Он зашел к Пирбрайту в ночь смерти последнего. Накануне смерти Энтони Гейнфорда доктор был на вечеринке у Фельдена и, подобно мисс Стэнуэй, подымался наверх. Опять-таки и в деле Пирбрайта, и в деле Генри Деверелла был обнаружен гиосцин или нечто подобное. А Эллардайс регулярно применяет гиосцин в своей практике. И, наконец, о том, что Эллардайс после бриджа отправился прямо домой, мы знаем только с его собственных слов. Его телефон был недоступен, и никто не мог позвонить ему и выявить, дома он или нет. Сам он говорит, что случайно повредил телефон. Но мы знаем, что он мог умышленно сломать его, чтобы предоставить себе свободу отправиться куда-либо под покровом ночи. Что ни говори, а здесь много примечательных подробностей, сквайр. Я не должен быть предрасположенным ни по отношению к Эллардайсу, ни к кому-либо еще. Что я и делаю.
– А как насчет непредрасположенности к мулату? – спросил явно раздраженный Уэндовер. – Он хвастался своей Новой Силой, а ее демонстрация оказалась смертельной: тут и рыбешки, и кролики, о которых рассказывал Эллардайс…
– Снова Эллардайс! – лукаво заметил сэр Клинтон.
– Ну, и что? Вы же сами подбивали его присматривать за Ашмуном. И не можете отрицать это. Я говорю о том, что этот чертов Ашмун похваляется тем, что может убивать Новой Силой, причем в поблизости от лагеря Цезаря. Так что подозрений против него должно быть больше, чем против всех остальных.
– Единственные Силы, о которых я что-то знаю – это силы полиции, и они не так-то новы. Но, кажется, вы лучше разбираетесь в этом предмете. Но скажите, сквайр, какой мотив мог быть у нашего друга Ашмуна? Конечно, он может быть маньяком, но у меня нет серьезных оснований подозревать его в получении какой-либо выгоды от смертей Девереллов, Пирбрайта и Гейнфорда. С другой стороны, в деле Пирбрайта у него есть железное алиби, а также у него есть алиби на время последнего преступления, хотя мы еще не подтвердили его. По отношению к Ашмуну я не предвзят. Дайте мне то, что можно инкриминировать ему, и я в деле. Но пока ничего такого нет, я ничего не стану делать.
– Судя по всему, Генри Деверелл перед смертью был накачан мидриатиком, – заявил Уэндовер. – А по пути он заходил к Ашмуну. Причем он не просто отдал бумагу. Ашмун пригласил его внутрь на минуту-другую. Когда вы приходили к Ашмуну, он предлагал вам выпить?
– Гостеприимность – не преступление, – ответил сэр Клинтон. – Он предлагал.
– Тогда, возможно, он предлагал и Девереллу. А добавить гиосцин в напиток не сложно.
– Если он у вас есть. Но даже если и так, то вы не сможете вызвать все симптомы, проявившиеся у Деверелла.
– Возможно, там был не только гиосцин, – предположил Уэндовер. – Может быть, стрихнин или что-то подобное.
– Концентрат ангостуры?[14] Сквайр, бросьте, так не пойдет. Симптомы Деверелла были точно такими же, как и у Пирбрайта. Доктор Гринхольм не нашел алкалоидов стрихнина в теле Пирбрайта. Так что для предположения, что Деверелл мог быть отравлен стрихнином, оснований нет, по крайней мере, на данный момент.
– Думаю, вы правы, – нехотя уступил Уэндовер. – Ну, я ничего не понимаю.
– Как и я, если от этого вам станет легче, – добавил старший констебль.
– Ашмун удивился, услышав о смерти Деверелла?
– Нет. Понимаете, я не упоминал о его смерти, Ашмун также не упомянул о ней. Можете считать это либо его неведением, либо хитростью. Но поскольку вы постоянно говорите о гиосцине, я у вас кое-что спрошу: откуда Ашмун мог его получить? Это не так-то легко.
– Ну, я думаю, вам следует наблюдать за ним.
– Ходить с собакой по его следам? Подслушивать его разговоры? Собирать пепел с его сигар? Вы это имеете в виду? Если к каждому подозреваемому в этом деле приставить полицейского для слежки, то у меня не останется констеблей. Вспомните, в деле Джека-Потрошителя лондонская полиция расставила констеблей, которые неделями дежурили на улицах, а Потрошитель, тем не менее, совершил еще одно или два убийства. Я не впечатлен данным методом.
– Кажется, что вы вообще ничего не делаете, – пожаловался Уэндовера. – Много ума для этого не нужно.
– И вот вывод: мне недостает ума. Поразительно! Давайте сменим тему. Вас когда-нибудь терзало смутное воспоминание о чем-то, таящемся в глубинах вашего ума? Сейчас меня мучает такое же чувство. Несколько лет назад я читал рассказ. Не помню ни где я его прочел, ни кем был его автор, ни даже сюжет. Но помню, что в нем было что-то, подходящее к лагерю Цезаря, и меня раздражает то, что я не могу вспомнить, что же именно это было… Проклятье! … Я знаю, что там было убийство, и дело было остроумным, но я просто не могу вспомнить, в чем оно заключалось… Возможно, если я перестану о нем думать, то сразу же все вспомню.
Сэр Клинтон ненадолго замолчал, а потом продолжил:
– Меня беспокоит еще один момент. Не могу вспомнить контекст этих строк Милтона:
И некому, увы, разбой пресечь,
Хоть над дверьми висит двуручный меч. [15]
Я давно не перечитывал Мильтона, но я помню, что в юности эти слова поразили меня. Я сильно удивлялся, что это за «двуручный меч»? Наконец, я представил что-то вроде механической фигуры в доспехах и с боевым топором. Один удар — и готово! Не очень приятный предмет для размышлений подростка – приоткрытая в семерках дверь, за которой таится и поджидает что-то этакое. Но, сквайр, о чем же говорилось перед этими строчками?
Когда дело касалось текстов, память Уэндовера была отнюдь не безупречна.
– Э… Что-то насчет жадного волка и ягнят. А еще раньше уйма всего: о пастушьем ремесле, песнях на пастбище, фальшивящей свирели и прочем.
– А, это Люсидас! Теперь я вспомнил, – с облегчением воскликнул сэр Клинтон. – Двуручный меч относится к гражданским и церковным властям, не так ли? Сквайр, спасибо. Вы спасли меня от раздумий. Я думал над другой версией.
Он допил виски и, вставая с места, задал еще один вопрос:
– Лагерь Цезаря находится по пути к дому мисс Херонгейт, если ехать из гольф-клуба?
Уэндовер опасался таких вопросов. Ему совсем не хотелось, чтобы имя девушки связывалось с ночными событиями.
– Да, я хотел вам об этом рассказать, – протарабанил он.
– Хм! Было довольно поздно для возвращения домой, не так ли?
– Должно быть, она задержалась. Может, шина спустила, или еще что-то задержало ее в пути.
– Весьма вероятно, – согласился сэр Клинтон, направляясь к двери.
Глава XIII. Что-то новое из Африки
– Вижу, вы получили телеграмму, – заметил Уэндовер, пытаясь скрыть свое любопытство.
– От вас ничто не ускользнет, сквайр, – парировал сэр Клинтон.
– Что-то интересное?
– Для меня – да. Из консульства в Монровии.
– Значит, там что-то про Ашмуна?
– Да. Ex Africa semper aliquid Novi.[16] Мы с Камлетом собираемся кое-кого навестить. Да и, помимо всего, нам полезно подышать свежим деревенским воздухом. Присоединитесь к нам?
– Почему бы вам не дать мне прочесть телеграмму? – буркнул Уэндовер. – Вы знаете, что я не хочу иметь ничего общего с этим парнем. Но понимаю, что вы настроились бороться с моими предрассудками. Ладно, пойду с вами.
– Тогда пошли. Камлет ждет, что мы заберем его. С ним будет рабочий и лопата.
– Зачем?
– Вероятно, копать. Если потребуется. Но, возможно, и не потребуется. Это все, что я могу сказать. Ну, это лишь мое мнение.
Сначала они поехали в полицейский участок, где их ждал инспектор. Подобрав Камлета и его спутника, они отправились в дом Ашмуна. Сэр Клинтон заявил, что хочет увидеть Ашмуна, и компанию впустили в ту же комнату, что и накануне. Через пару мгновений перед ними предстал и сам мулат. Он совсем не был обеспокоен этим визитом к нему на дом. Сэр Клинтон не стал тратить время на разговоры и сразу же перешел к делу.
– Мистер Ашмун, вы ведь не британский подданный?
– О, нет. Я – либериец.
– Позвольте взглянуть на ваши документы, пожалуйста. Паспорт и свидетельство.
Ашмун достал документы и со своей обычной улыбкой передал их старшему констеблю. Сэр Клинтон рассмотрел их.
– Похоже, они совпадают с моими сведениями, – сказал он, возвращая бумаги. – Вижу, что в графе «профессия или род деятельности» вы указали «священнослужитель».
– Совершенно верно, – с легким поклоном ответил Ашмун.
– Имя вашей матери?
– Мета Ашмун. Как и я, она – гражданка Либерии.
– А ваш отец?
Глаза Ашмуна опасно сверкнули, но он все еще играл роль добродушного хозяина.
– Я никогда не знал отца, – учтиво ответил он. – Он исчез, прежде чем я достиг возраста, в котором мог бы узнать что-либо о нем.
– Даже его фамилию?
– Я никогда не носил его фамилию и предпочел забыть ее. Он очень плохо обращался с матерью и бросил ее вскоре после того, как я родился. Конечно, он был одним из вас – белых людей: прохвост, бездельник и беглец. Уже позже я смог подняться.
– Ваши родители были женаты?
– Боюсь, что не смогу предъявить их свидетельство о браке, – заметил Ашмун, потеряв бодрость.