Не успеваю я отреагировать, вмешивается Ной.
– Я собирался свести тебя со своей младшей сестрой, – заявляет он. – Но ты только что упустил свой шанс.
Джей перестает жевать и замирает, прежде чем схватить блинчик-Арканзас.
– Так она красотка? – уточняет Джей. – Ну, сеструха твоя?
– Сногсшибательная, – заверяет Ной. – Правда, Пол?
– Ага, я чуть шею не свернул, глядя на нее, – поддакиваю я. – А ведь девчонки мне в этом смысле не очень.
Джей одобрительно кивает, тычет в оставшийся блинчик пальцем, и мама хлопает его по руке лопаткой. Папа смотрит то на меня, то на него, гадая, почему у него два сына, между которыми он как между двух огней.
Наконец Джей начинает рассказывать о тренировке, и мы с Ноем получаем возможность попробовать нашу съедобную страну. Мама интересуется, не желаем ли мы добавки – «Я Канаду испеку, если хотите», – но мы оба отказываемся.
Мы готовы пойти погулять.
– Я хочу с ней познакомиться! – кричит мой брат, когда, горячо поблагодарив мою маму, мы направляемся к входной двери. Лишь секунду спустя я догадываюсь, что речь о сестренке Ноя.
Мы смеемся над этим, убегая прочь по дорожке, что тянется от нашего крыльца.
– Куда теперь? – синхронно спрашиваем мы друг друга, потом оба мнемся – ни ему, ни мне не хочется отвечать первым.
Наконец мяться становится невмоготу.
– В парк, – снова синхронно отвечаем мы.
Это так здорово!
По городу мы идем, держась за руки. Если люди замечают это, то нам ничего не говорят. Знаю, центром человеческого тела принято считать сердце, но сейчас мое сознание сосредоточено в руке, которую держит Ной. Через эту руку, через это ощущение я воспринимаю все остальное. В окружающем мире я замечаю лишь прекрасное: пленительные аккорды льются из магазина грампластинок; пожилой мужчина и совсем пожилая женщина сидят на парковой скамье и вместе едят фаршированный блинчик; семилетняя девчонка скачет по начерченным на тротуаре классам, наклоняется, балансирует, чтобы не наступить на трещину в асфальте.
Словно по договоренности, хотя планов не составлялось, мы направляемся к станции проката катамаранов. Нас приветствует одинокая уточка. Справа от нас скейт-панки катаются по рампе из конопли – рассекают под квиркор-трэш и звуки собственных тел, сливающихся с ветром. Слева группа джойскаутов берет урок игры на гитаре у бывшего монаха. У нас был отряд бойскаутов, но, когда организация бойскаутов решила, что геям нет места в ее рядах, наши скауты решили, что организации нет места у нас в городе. Наши скауты сменили название и продолжают заниматься своими делами.
Поверхность пруда похожа на мятую синюю рубашку, пуговки буйков отмечают удаленность от берега. Владелец проката назвал катамараны в честь своих семи дочерей. С самого детства я всегда выбирал «Трикси» за оранжевый цвет и самое смешное имя. На сей раз катамаранщик вскидывает брови, потому что я соглашаюсь, когда Ной выбирает зеленую «Аделин». Мне нравится перспектива потакать его прихотям. Мне нравится перспектива сесть с ним на катамаран, на котором я прежде никогда не катался. «Трикси» видела меня с Джони и Кайлом, с другими приятелями и другими парнями. На ней я часами катался в одиночку – пытался решить свои проблемы, бороздя воду. «Аделин» моих секретов не знает.
Для начала мы с Ноем обсуждаем наши любимые книги и картины – делимся своими индикаторами в надежде, что визави их тоже оценит. Понимаю, это стандартная практика для начала отношений, но для меня это слегка необычно, потому что, прожив всю жизнь в одном городе, я привык встречаться с людьми, которых хорошо знаю. Небольшие тайны, которые нужно разгадывать, находятся всегда, но к началу свиданий общее представление я, как правило, уже имею. А вот Ной для меня человек совершенно новый, и я для него совершенно новый. Ни малейшего труда не составило бы соврать – подделать свои вкусы под него или придумать себе что-то солидное. Но я говорю правду. Хочу, чтобы между мной и Ноем была только правда.
Пруд у нас в парке небольшой. Мы пересекаем его каждый раз под иным углом. Направление мы меняем так же, как тему разговора, – медленно, аккуратно, плавно.
– Я нечасто этим занимаюсь, – говорит мне Ной. – Ну то есть на свидания хожу.
– И я нечасто, – заверяю я. По сути, это правда, хотя в словах Ноя ее больше.
– Давненько я на свидании не был.
– Что с тобой случилось? – спрашиваю я, почувствовав, что Ной ждет этого вопроса.
Вероятно, почувствовал я неправильно, потому что на миг Ной перестает крутить педали и смотрит на меня мрачнее мрачного.
– Можешь не отвечать, – тихо предлагаю я Ною.
– Нет, все в порядке. – Он качает головой. – Это одна из проблем, которых касаться не хочется, но не касаться не получается. Когда это происходит, ты надеешься, что стоит ее озвучить, и она уже не будет такой важной. История не слишком интересная. Тот парень мне очень нравился. Я думал, что очень нравлюсь ему, а на деле не нравился ему совершенно. Мой первый бойфренд, он стал для меня всем: новой жизнью, новой любовью, новым ориентиром. Наверное, в этом опасность первых романов – влюбленный теряет чувство меры. Я сделал себя посмешищем, хотя в то время этого не понимал. Я был абсолютно ему предан. – Слово «предан» выделено курсивом сарказма и подчеркнуто обидой. – А он плевать на это хотел. Он был на год старше меня, и какое-то время я объяснял этим незнание того, что он изменяет мне чуть ли не с половиной своего класса. Я думал, что отлично его понимаю, но в реале не понимал совершенно. А он даже не пытался понять меня. И настоящее безумие этой истории в том, что, сказав об этом, он совершил самый заботливый поступок по отношению ко мне, по крайней мере за долгое время. Наверное, в последний момент ему стало совестно. Он заявил, что я классный, и именно поэтому мне нужно кое-что узнать. Разумеется, потом я месяцами гадал, почему он играл со мной, раз я такой классный. Я был начисто выбит из колеи. Сильнее, чем следовало, но это стало понятно лишь сейчас. Получилось так несправедливо. Так жестоко. Я еще приходил в себя, когда мои родители решили переехать. Во многом для меня это стало облегчением. Видеть его в школьных коридорах казалось пыткой, а сам он – постоянным, живым воспоминанием о моей величайшей ошибке.
Кивнув, я перебираю свои мысленные заметки. Замечаю, что Ной не назвал того парня по имени (впрочем, это почти наверняка Питт, которого упоминала его сестренка). Замечаю, что Ной все время смотрел на меня, а не на воду и не туда, куда мы держали курс, – он не просто рассказывал свою историю, а преподносил ее мне. Замечаю у него в глазах надежду и ожидание, стремление донести до меня глубинную суть своих слов. В какой-то мере у него получилось. История Ноя напоминает мой роман с Кайлом, хотя у нас получилось немного иначе. В несправедливости и жестокости Кайлу не откажешь, однако намерения у него были менее четкими, менее обдуманными. Ну или мне хочется так думать.
Я немного рассказываю Ною о Кайле – как же иначе? – и о своих самых провальных свиданках. Смешных историй у меня больше, чем душещемящих. Например, свиданка вслепую в седьмом классе с парнем, который заправлял рубашку в трусы, а штанины в носки, потому что «так спокойнее». Или про парня из летнего лагеря, который хихикал, стоило мне употребить наречие. Или про финна, учившегося у нас по обмену, который на каждой свиданке просил меня изображать Молли Рингуолд.
Мы делимся историями, безмолвно договорившись о том, что обсуждаем плохих бойфрендов и неудачные свидания не потому, что у нас плохое свидание, и не потому, что мы плохие бойфренды. Мы забываем, что многие из предыдущих наших романов (с Кайлом – определенно, с Питтом – вероятно) начинались так же. Прежнюю жизнь мы набрасываем карандашом для контраста с цветным кино настоящего.
Так мы объявляем наше начало.
Мы говорим о школе и о ребятах из нашего города. Я говорю ему о своем брате, он мне – о своей сестре. Через какое-то время у нас кончаются силы вращать педали и углы пересечения пруда. Мы оставляем педали в покое и качаемся на воде. Мы вытягиваем ноги, разваливаемся на сиденьях. Я кладу руку на плечи Ною, Ной кладет руку на плечи мне. Мы закрываем глаза и подставляем лица солнцу. Я разлепляю веки, всматриваюсь в изгиб его подбородка, в его гладкие щеки, в его растрепанные волосы. Вот на него падает моя тень: я тянусь к нему и целую разок, но долго-долго.
Наше начало мы объявляем еще и так.
Потом солнце начинает садиться, и мы возвращаемся к закрытию проката. Мы добираемся до станции, и ее владелец кивает в знак одобрения того, что «Аделин» благополучно вернулась домой.
Когда мы возвращаемся обратно через парк, нам встречаются другие люди, в основном местные завсегдатаи. Старый Дрэг-квин сидит на своей скамье, ностальгируя по Бродвею двадцатых годов. За две скамьи от него Молодой Панк в голос кричит о Сиде, Нэнси[29] и зарождении бунта. Без заинтересованных слушателей Старый Дрэг-квин и Молодой Панк остаются редко, но, когда толпа расходится, они садятся рядом и делятся воспоминаниями о случившемся задолго до их рождения.
Я объясняю все это Ною и с восторгом наблюдаю, как у него в глазах отражается изумление. Экскурсия по городу продолжается, и Ною все в новинку: кафе «Отмороженное», где крутят фильмы ужасов, пока посетители ждут свои вафельные стаканчики с двумя шариками мороженого; игровая площадка начальной школы, где я делился всеми своими секретами с гимнастическим снарядом «джунгли»; алтарь Pink Floyd на заднем дворе местной цирюльни. Многие любят повторять, что живут на задворках вселенной: мол, где-то (в другом городе, в другой стране) им будет лучше. Но в моменты вроде этого я чувствую, что живу в самом центре вселенной. Мы нарезаем круги возле жилого комплекса Ноя, заходим на территорию, нарезаем круги вокруг его дома. Ему нужно вернуться к определенному времени, и я не уверен, зовет он меня в гости или нет.