– Родители оба будут дома, – объясняет свою нерешительность Ной.
– Меня это не пугает, – отзываюсь я.
Ной продолжает сомневаться.
– Они не похожи на твоих родителей, – предупреждает он.
– Так это же здорово!
– Не думаю.
Внезапно я представляю себе родителей Тони, которые свято верят, что мы с Джони – парочка, и лишь поэтому отпускают сына с нами. Еще они верят, что Тони управляется кнопками: нажмешь на нужную – отключишь сыну тягу к мальчикам и вернешь его на путь праведный.
– Они знают, что ты гей? – спрашиваю я Ноя.
– Им по барабану. А вот в других отношениях… В общем, приоритеты у них странноватые.
Круги мы больше не нарезаем, остановившись перед его домом.
– Да какого черта?! – восклицает Ной. Мы переступаем порог, и он кричит: – Я дома!
Из дальней комнаты доносится голос Клодии:
– И кого это волнует?
Мы направляемся на кухню за фруктовым льдом, и я не могу не заметить три кредитки, лежащие на разделочном столе.
– Мам, пап, я дома!
Клодия заплывает в прихожую.
– Ты дома, а они нет. Но привет тебе передают. Нам разрешено заказать любую еду. Главное – пользоваться «Юнайтед-кард». Оплаты с нее им нужнее, чем с «Континентала».
– Куда они пошли? – уточняет Ной.
– В ресторан на праздничный ужин. Маму наконец приняли в клуб «Коммандер». Теперь она имеет право на посещение лаунж-зон клуба во всех крупных аэропортах, что включает бесплатный кофе и бесплатный интернет.
Пока Ной обдумывает услышанное, Клодия отнимает у него фруктовый лед и возвращается в свою далекую комнату. Звук ее шагов стихает, потом начинает орать телевизор.
– Боюсь, никуда уйти не получится, – сетует Ной.
– Разве Клодия недостаточно взрослая, чтобы остаться дома одной? – спрашиваю я.
– Я беспокоюсь не о том, что она одна. Я беспокоюсь о том, что она одинока.
За свой вопрос становится стыдно: мне в голову не пришло бы беспокоиться о том, что Джею одиноко.
Ной ведет мня в телегостиную: там на лаймово-зеленом диване устроилась Клодия – совсем как детсадовка в крепости из подушек. В распоряжении у нее все современные удобства: пульт от телевизора, универсальный пульт климат-контроля, снеки, полупрочтенный журнал. Вид у Клодии несчастный вопреки стараниям скрыть, что она несчастна.
– Че надо? – осведомляется Клодия с обычной неприязнью.
– Просто хочу спланировать сегодняшний вечер. Нет желания куда-нибудь пойти?
– Я похожа на человека, у которого есть такое желание?
– Тогда как насчет пиццы и кино напрокат?
– Это можно.
– Ты уверена?
– Сказала же, можно. Че еще тебе от меня надо?
Если бы моя сестра так разговаривала, я выдал бы что-то в духе «Мне надо, чтобы ты не сидела с постной рожей». Ной явно добрее или как минимум терпеливее меня, потому что реагирует спокойно.
– Жди пиццу и кино напрокат! – бодро обещает он. – Мы скоро вернемся!
Вместо ответа Клодия увеличивает громкость телевизора.
– Тихо смываемся, – говорит мне Ной. Мы бежим обратно на кухню.
– Клодия всегда такая? – не могу не спросить я.
– Нет, не всегда. Думаю, сейчас она злится на родителей. Еще думаю, она хочет поразить тебя.
– Поразить меня?
– Ну… Может, «поразить» – слово неудачное. Думаю, она не упустила тот факт, что… что ты мне нравишься.
– А что ты мне тоже нравишься, она не упустила? – интересуюсь я, пододвигаюсь ближе, пальцами глажу его рубашку.
– Стопроцентно нет.
– Тогда должен отметить, что сестра у тебя очень наблюдательная.
Теперь мы так близко, что можем шептаться.
– Прекратите! – орет Клодия из телегостиной.
Мы с Ноем заливаемся хохотом, чем, вне сомнения, бесим ее пуще прежнего. Телевизор затих в ожидании наших дальнейших действий.
Мы берем кредитки и отправляемся в город.
Пожалуйста, перемотайте кассету на начало, прежде чем возвращать
Мы с Ноем разбегаемся – он за пиццей, я за кино. Наверное, это оптимальный вариант, ведь я собираюсь в «Видеораму Спиффа», а там не жалуют новеньких. Многие из нас не расстаются с видаками как раз из-за Спиффа: он помешан на кассетах примерно как диджеи – на виниле. Дивидишками и другими технологическими новинками он заниматься отказывается.
Кассеты у Спиффа разложены по законам его собственной логики. «Американский пирог» попал в «Боевики/Приключения», «Форрест Гамп» загремел в «Порнографию» вместе с другой вдохновляющей классикой. Спифф никогда не скажет ни где лежит та или иная кассета, ни даже есть ли она в наличии. Либо сам разыщешь, либо уйдешь с пустыми руками. Интересуют Спиффа не посетители, а только кино – наверное, поэтому мы раз за разом возвращаемся к нему в видеораму.
Ной провел мне краткий ликбез на тему того, какие фильмы нравятся Клодии. По сути, любое кино с хипстершей – дело верное. Наличие Джона Кьюсака[30] – тоже плюс. Я направляюсь в секцию «Драма» за фильмом «Скажи что-нибудь»[31], отдавая себе отчет в том, что, по мнению Спиффа, в комедиях заключена истинная драма жизни.
– Привет, Пол!
Мое имя доносится из секции «Фильмы на иностранных языках». Мое имя… произнесено голосом Кайла.
Меня поймали в «Комедии», разделяет нас только «Научная фантастика», секция большая, но недостаточно.
– Пол? – снова зовет Кайл, на сей раз неуверенно. Сейчас выражение его лица мне яснее, чем за все время со дня нашего расставания. В смысле, с тех пор, как он меня бросил.
– Привет, Кайл.
В видеораме больше ни души – только я, Кайл да Спифф у кассы: он глядит в монитор, отведенный исключительно под Тарантино и Джули Эндрюс[32].
– Я хотел с тобой поговорить, – заявляет он, переступая с ноги на ногу. Я смотрю на измочаленные отвороты его брюк. Я вспоминаю, как выдергивал нитку из этих самых отворотов, как касался скрытой под ними лодыжки, – та греза о воскресной прогулке в парке, как ни странно, оказалась реальностью.
Кроссовки сегодня другие. Я это замечаю.
Что сказать, не знаю. Разговор сейчас заводить вообще не хочется. Тем более что в видеораму должен заглянуть Ной после того, как купит готовую пиццу. В то же время я умираю от желания узнать, что понадобилось Кайлу.
– Я извиняюсь, – говорит Кайл. Так просто, так ясно. Я прислоняюсь к ближайшему кронштейну и едва не сношу полное собрание выступлений Эбботта и Костелло[33].
– За что? – переспрашиваю я. Вдруг я ослышался? Пытаюсь подобрать слово, по звучанию похожее на «извиняюсь», но таких просто нет.
– Я был неправ. Я ошибся. Я обидел тебя. И мне стыдно. – Затем, словно поймав запоздалую мысль – через запятую, – Кайл добавляет: – Я просто не мог не сказать тебе об этом.
Сколько раз я представлял себе этот разговор? И да, он получился совсем другим. Я думал, что разозлюсь. Думал, что превращу его «извиняюсь» в шипастую колючку и швырну ему прямо в сердце. Думал, что скажу: «Конечно, ты извиняешься!» или «А я еще больше извиняюсь за то, что спутался с тобой!»
Я подумать не мог, что не разозлюсь совсем. Я подумать не мог, что захочу утешить Кайла, мол, все будет в порядке.
Я смотрю на кассету с «Клубом “Завтрак”»[34] у него в руках и вспоминаю, сколько раз мы брали ее напрокат. И как мы по очереди озвучивали разных персонажей: иногда я был качком, а Кайл – зубрилой или принцессой. Я знаю, что и он наверняка это помнит. Я знаю, что он не мог брать этот фильм, не вспоминая меня так или иначе.
– Можешь ничего не говорить, – продолжает Кайл, а я вспоминаю, как сильно его нервирует молчание. – Ты, наверное, не хочешь со мной общаться.
– Это неправда, – машинально заявляю я, даром что разумная (то есть меньшая) часть моего мозга орет: «ПРЕКРАТИ! ПРЕКРАТИ!»
– В самом деле?
Я киваю. Дверь видеорамы открывается, и я отскакиваю на пару футов, фактически в секцию «Романтика». Но это школьные Барби и Кен, слишком поглощенные друг другом, чтобы заметить кого-то еще. При взгляде на них мне становится грустно.
– Ты кого-то ждешь? – спрашивает Кайл, безошибочно выбирая самый нежеланный мне вопрос.
– Что это ты вдруг переобулся? – перевожу я стрелки. – Неделю назад ты даже не смотрел на меня в школьных коридорах. В чем дело?
– А ты не понимаешь? – Лишь сейчас в Кайле проступают ярость и раздражение. – Я не мог с тобой общаться от стыда за то, что не общаюсь с тобой.
– Бессмыслица какая-то, – парирую я, хотя, разумеется, никакая это не бессмыслица.
Кайл гнет свое. Во взгляде у него проступает просьба успокоиться пополам с отчаянием.
– Какое-то время я думал, что поступаю правильно. И именно в этом был больше всего неправ. Но последний месяц или около того я пытался перестать думать о тебе, и у меня не получается. Не жду понимания, но я не могу тебя больше избегать. Я иду по школе и чувствую твою ненависть. А самое неприятное – тебя в этом не упрекнешь.
«Не утешай его! – вопит меньшая (то есть разумная часть моего мозга). – Не принимай его извинения так лег…»
– У меня нет к тебе ненависти, – говорю я. – И никогда не было. Только обида.
– Понимаю. Я дико, дико извиняюсь.
Дверь снова открывается – на пороге Ной, поднявший коробку с пиццей совсем как официантка из закусочной «Дино» во вступительных титрах «Флинтстоунов». Кайл перехватывает мой взгляд и делает шажок вперед.
– Тебе пора, да?
Я киваю, а потом, себе на удивление, забираю у него из рук «Клуб “Завтрак”».
– Мне нужен фильм, – поясняю я.
– Мы сможем поговорить снова? Например, в пятницу после уроков?
Дело – труба. Чувствую: дело – труба. Но я не должен его бросать. Я должен выяснить, чем дело-труба кончится.
– Буду ждать тебя у химической лаборатории. Но недолго.