– Спасибо! – благодарит меня Кайл. И я осаживаю себя, чтобы не поблагодарить его в ответ.
Бессмыслица. Все это полная бессмыслица.
– Пол!
Когда Ной меня разыскивает, Кайл успевает ретироваться в секцию «Фитнес». Я подхожу к Ною, он смотрит на коробочку с кассетой у меня в руке.
– Отличный выбор! – хвалит он. – Этот фильм – один из самых любимых у Клодии.
Кайла я не вижу, но чувствую, что он наблюдает за нами. Ной ничего не замечает. Он такой счастливый, такой беззаботный. Пока Спифф выдает кассеты, я пытаюсь заново настроить на счастливо-беззаботный лад себя. Потом, пробираясь к двери, оглядываюсь в последний раз. Кайл видит, что я повернулся, и поднимает руку. Сперва я не понимаю, что он делает, но вот его рука совершает небольшие движения туда-сюда. Он мне машет. Это «пока» и «привет» одновременно.
Я начисто сбит с толку.
Ной рассказывает, как пять итальянок, которые пришли в пиццерию до него, пожелали пять разных топингов на одну пиццу, а когда топинги частично смешались, закатили скандал. Пиццамейкер постарался объяснить, что топинги не точная наука, мол, порой при выпечке шальной ломтик колбасы притуляется к анчоусу. Женщины настояли на том, чтобы вернуть пиццу.
В нужных местах я качаю головой, в нужных местах смеюсь. Но мыслями я не с ним. Мыслями я в видеораме, в одной из секций между «Комедией» и «Драмой».
Я немного настораживаюсь, когда Ной не замечает мою отчужденность. Потом я сильнее злюсь на себя за то, что отвлекаюсь.
По мере приближения к его дому мне удается вспомнить самые прекрасные события этого дня. Наш первый поцелуй кажется древней историей. Он уже превращается в воспоминание.
Я следую за ходом мыслей Ноя – мы сворачиваем к его дому, Клодия нехотя одобряет фильм, который мы выбрали, – пока «Клуб “Завтрак”» снова не выбивает меня из колеи. О чем я только думал? Молли Рингуолд напоминает мне о Кайле. Джадд Нельсон напоминает мне о Кайле. Даже клятый директор школы напоминает мне о Кайле.
Идиотизм. Идиотизм. Идиотизм.
А потом меня кое-что осеняет. Ной-то рассеян не меньше моего. После того как Элли Шиди швыряет ветчину в статую, я выхожу из комнаты подогреть себе пиццу. Ной выходит следом.
– В чем дело? – спрашиваю я, испугавшись, что он догадался, в чем дело, и сейчас выгонит меня за мысленную неверность.
– Я должен кое в чем признаться, – отвечает Ной. – Мне тяжело смотреть этот фильм.
– Почему?
– Когда я в первый раз… ну… ходил к Питту домой, мы смотрели как раз его.
Лицо у Ноя сама серьезность и озабоченность. Я гляжу на него… и начинаю хохотать. Не потому, что мне смешно (хотя во многом смешно), а потому, что стало легче.
– Я прекрасно тебя понимаю, – отзываюсь я и вскользь упоминаю Кайла, опустив и имя, и последние события.
Наш вечер спасен.
Остаток фильма мы пережидаем на кухне. Ной приносит «Поваренную книгу Винни-Пуха», и мы решаем испечь лимонные квадратики.
– Вы оба чокнутые, – заявляет Клодия, когда по окончании фильма приходит на кухню и обнаруживает нас с Ноем припорошенными сахаром и мукой.
– Вот спасибо! – благодарит Ной. Я делаю реверанс. Клодия говорит, что идет спать.
Возможно, дело в Клодии, затаившейся у нас над головами, но остаток вечера мы с Ноем бурно чувства не проявляем. Наслаждаемся легчайшими прикосновениями: чуть задеваем друг друга, вытаскивая лимонные квадратики из духовки, проводим ладонью по ладони, когда тянемся, чтобы выключить духовку, прижимаемся плечом к плечу, когда моем миски, в которых замешивали тесто.
Родителей Ноя все нет, а мне уже пора домой. В нашу беседу закрадывается усталость.
– Давай встретимся до звонка на первый урок, – предлагаю я, подняв руку, чтобы коснуться его волос.
– Давай, – отвечает Ной, в ответ треплет меня по голове и целует на прощанье. Выбравшись на улицу, я делаю глубокий вдох. Да, Кайл по-прежнему маячит на задворках моего сознания, но, кажется, мне удается удерживать Ноя на переднем плане.
Невысказанное
Встретив Ноя утром понедельника, я чувствую: что-то изменилось во мне, в нем, в нас. Прежде дело было в надежде и в ожидании. Теперь оно в надежде, в ожидании, в нахождении рядом. Я желаю быть рядом с ним не потому, что имею смутное представление о том, каково это, а потому, что уже был с ним рядом и хочу еще.
Мы обсуждаем наши школьные утра и очень многое оставляем невысказанным: хореографию обмена записками, радость от встречи друг с другом, наши опасения, наше нежелание демонстрировать чувства прилюдно. Звонок зовет на первое занятие, а я так и не понимаю, как нам быть: есть ли способ продемонстрировать, что с недавнего времени мы стали ближе, не уподобляясь парочкам, у которых что ни день, то смачный поцелуй в школьном коридоре?
Ной отвечает на мои вопросы, не успеваю я их озвучить.
– Увидимся, – обещает он, молниеносно проведя пальцами по моему запястью. Его прикосновение как свежий ветер; я дрожу, словно от поцелуя.
На урок французского я прихожу, чувствуя себя самым настоящим везунчиком.
– Хорошо провел выходные? – спрашивает Джони, едва я усаживаюсь перед ней.
– Прекрасно, – отвечаю я.
– Извини, что не звонила. Я была с Чаком.
«Конечно, как же иначе».
На подробности у Джони нет времени: миссис Каплански начинает спрягать французские глаголы. По правилам школы наш разговор переходит в кратко-записочную фазу.
«Мы с Чаком ездили на тренировочное поле для гольфа. Я хотела на мини-гольф, но Чак сказал, что это для слабаков. Он учил меня делать свинг и вскоре стал называть меня своей восемнадцатой лункой. Потом он повез меня ужинать в классное место и держался очень мило. Попробовал даже заказать нам выпивку, но официантка подняла его на смех. Чака это взбесило, но я его успокоила. А ты встречался со своим красавчиком?»
«Да, мы с Ноем провели вместе субботу. Было клево. Он мне очень нравится».
«Хочу сочных подробностей».
«Сегодня на завтрак я пил сок “Тропикана”. Без мякоти».
«Я не об этом. Ладно, шифруйся на здоровье. Можно подумать, я что-то от тебя скрываю. Кстати, Тед начал меня доставать. Нас с Чаком это очень расстраивает».
«В каком смысле доставать?»
«В таком смысле, что он постоянно мне звонит и приезжает к моему дому. Однажды явился, когда я была с Чаком, и Чак едва не поколотил его. В таком смысле, что неужели Тед не понимает? Мы с ним расстались. Рас-ста-лись».
«Наверное, ему больно», – пишу я и на миг вспоминаю Кайла.
«Ага, поэтому он делает больно МНЕ. А заодно и Чаку».
В этот момент миссис Каплански объявляет внеплановую контрольную. Мы со стоном убираем все со столов. У миссис Каплански необъяснимая привычка заставлять нас переводить на французский фразы, которые мы никогда-никогда не употребим на родном языке.
1. Сэр, знакомы ли вы с работами австралийского кинорежиссера Джиллиан Армстронг?
2. Его склоняли к мысли, что у нее расстройство желудка.
3. Я потрясен размерами того страуса.
Когда миссис Каплански отвлекается, я оборачиваюсь и бросаю взгляд на Джони. Не вижу, чтобы она смягчилась. Понимаю: она злится на Теда, а не на меня. Тем не менее ее злость меня удивляет. Если Кайл, бросивший мою бедную задницу, до сих пор вызывает у меня жалость и нежность, почему Джони настроена так враждебно по отношению к Теду, которого бросила сама?
Этими вопросами я терзаюсь до конца учебного дня. На каждой перемене мы с Ноем обмениваемся записками – маленькими дозами наблюдений, которые помогут дотянуть до следующего нормального разговора. Я сталкиваюсь с Тедом, который выглядит ужасно: невыспавшийся, одет в стиле «счастья в жизни нет». Тед чуть слышно бормочет: «Приветик!» – и сломленной тенью уползает прочь. Лучше бы он стебался надо мной. Лучше бы орал.
На классном часе Лисса Линг делает объявление: список членов оргкомитета Вдовьего бала вывешен в столовой у музыкального автомата. Беспредельная Дарлин по секрету сообщает, что записалась ко мне в комитет первой и уже обдумывает наряд для первого заседания. (Из этого, вероятно, следует, что мне нужно назначить первое заседание, а я такие далекие планы еще не строил.) Она исходит ядом в адрес Джони и Чака, которого она теперь дразнит Браком, «потому что альтернатива из трех букв неприлична для такой девушки, как я». Ближе к концу учебного дня я сталкиваюсь с Чаком. Из преданности Джони я говорю ему «привет». Чак не реагирует. Я оборачиваюсь и смотрю ему вслед. Минуту спустя ему в объятия бросается Джони. На нее Чак реагирует, но не так, как она на него. В полном восторге от встречи Джони этого не замечает. Ну или я неверно трактую его реакцию.
До встречи, назначенной в химической лаборатории после уроков, с Кайлом я не пересекаюсь. Когда я сказал Ною, что увижусь с ним на тридцать минут позже обычного, он даже не спросил почему. Я чувствую себя виноватым и потому что сам не сказал всю правду, и потому что на его месте задал бы вопрос «почему».
Мы с Кайлом сидим за столом в химической лаборатории. Слова нашего разговора дождем упадут в пустые стеклянные мензурки, чтобы дождаться невидимой оценки. Исписанная уравнениями доска за спиной у Кайла напоминает загадочные обои. В химии не разбираемся ни я, ни Кайл, вот мне и подумалось, что территория будет нейтральной.
Я разглядываю лицо Кайла: коротко стриженные черные волосы, россыпь веснушек, чуть заметная щетина. Он изменился с тех пор, как мы в последний раз общались по-настоящему. В лице у него нет прежней жестокости. И самоуверенности прежней нет.
– Прости, что вывалил это на тебя в видеораме, – начинает Кайл тихим ровным голосом. – Наш разговор я планировал не таким.
– А каким ты его планировал? – интересуюсь я не от желания съязвить, а из искреннего любопытства.
– Я планировал миллионы разных вариантов и в итоге не знал, на котором остановиться, – отвечает Кайл.