– Считаешь меня посланником дьявола? – спрашиваю я у Лиссы Линг, после того как она сообщает мне ставки Рипа и вручает список членов оргкомитета Вдовьего бала.
– Искренне надеюсь, что посланники дьявола симпатичнее тебя, – парирует Лисса.
Прежде чем обидеться, я пробегаю список глазами и… нервно сглатываю.
– М-м-м, Лисса, ты записала в оргкомитет и Трилби Поуп, и Беспредельную Дарлин?
– И что? Список уже вывешен. Вопрос решенный.
– О последствиях ты явно не думала. Они ДРУГ ДРУГА НЕ ВЫНОСЯТ! Обеим в оргкомитет нельзя.
– Они обе хотели заниматься организацией бала, и покровительствовать я никому не буду. Девушкам придется справиться. Тебе тоже. – На этом Лисса прижимает планшет к груди и уходит прочь.
В школу я пришел пораньше, чтобы разыскать Ноя и спросить, как он провел выходные. Но не успеваю я разыскать Ноя, меня разыскивает Кайл.
– Нам нужно поговорить, – с нажимом заявляет он.
– Давай после уроков, – предлагаю я.
– Нет. Прямо сейчас.
Кайл тащит меня в подсобку уборщиков, и я чувствую, как вся школа пялится на нас глазами нескольких присутствующих в коридоре. Могу только представить, что они думают и что скажут.
Как и в любой другой, в нашей школьной подсобке хранятся метлы, швабры, ведра. В центре стоит суперсовременный компьютер. Благодаря навыкам дейтрейдинга[42] наши уборщики одни из богатейших в стране. Они давно могли бы бросить уборку, но у них непреодолимая тяга наводить чистоту в школах.
– В чем дело? – спрашиваю я Кайла, стараясь не обращать внимания на котировки ценных бумаг, которые прокручиваются на экране компьютера.
Часть смущения ушла с лица Кайла, сменившись выражением острой потребности. Он не кажется счастливым или несчастным. Теперь он кажется абсолютно бесстрастным.
– У меня в эти выходные умерла тетя. А еще я решил, что мы должны быть вместе, – объявляет Кайл и, не дав мне отреагировать, продолжает: – Тетя была нестарая, на пару лет старше моей матери. Я почти не знал ее, пока она не переехала сюда лечиться. Ее муж переехал вместе с ней. Они поженились после того, как тете поставили диагноз. Он поклялся никогда не оставлять тетю одну и сдержал слово. Я даже описать такое не могу. Хоть тошнило ее, хоть трясло, хоть в бред затягивало, он опускался перед ней на колени, заглядывал в глаза и говорил: «Я здесь». Звучало это и как «Я люблю тебя», и как «Держись», и как «Я все, абсолютно все для тебя сделаю» – столько глубоких чувств в одной спокойной фразе. Если надо было выйти из палаты, он вместо себя подсаживал к ней плюшевого мишку, которого они назвали Квинси. В самом конце не раз возникали ситуации, когда тетя начинала нервничать буквально через пару минут после его ухода. И он тотчас возвращался, будто безошибочно уловив ее чувства. В субботу утром, когда я пришел навестить тетю, он лежал на койке, свернувшись калачиком, пел битловские песни и смотрел ей в глаза. Войти я не смог – просто стоял на пороге и рыдал, потому что сцена получилась такой грустной и такой красивой. Той ночью я глаз не сомкнул – все думал, думал, думал. Думал о глупостях, которые совершил, и ты, Пол, возглавил список. Ты открыл мне глаза, а я не ценил это, пока не увидел Тома с тетей Морой. И вот тогда я понял. Понял, чего хочу. – Кайл замечает, какое у меня лицо, и смеется. Такой он мне еще дороже, и я запутываюсь пуще прежнего. – Не волнуйся! – продолжает он. – Я не прошу жениться на мне или калачиком сворачиваться со мной на больничной койке. Я сам не понимаю, о чем прошу. Понимаю одно: я хочу чего-то реального. Понимаю, и что я молод, поэтому мое «реальное» будет не навсегда, не как у Тома с тетей Морой. Но я хочу почувствовать, что живу не просто так. К тебе я чувствовал что-то реальное, но потом реальность меня напугала. Вот я и решил переключиться на другое.
– Например, на Мэри Энн Макаллистер?
– Слушай, я психанул из-за тебя. А теперь психую из-за этого. Я в полном раздрае. Тетя Мора умерла вчера вечером, когда мы возвращались домой. Завтра утром я уезжаю на похороны. Будет очень тяжело. И я… даже не знаю. Я хотел поговорить с тобой до этого.
Вот что мне сказать Кайлу? Представляю его на пороге больничной палаты: сцена получилась такой грустной и такой красивой. Да, да, я легко это представляю, потому что сейчас с глазами, полными невыплаканных слез, Кайл такой грустный и такой красивый.
Кайл нуждается во мне.
Знаю, что должен к нему подойти. Сам он этого не сделает. Я раскрываю объятия, и он льнет ко мне. Я обнимаю его, а он дрожит. Я глажу его по голове, шепчу ласковые слова. А потом Кайл поднимает голову, из глаз у него наконец текут слезы, и я его целую. Всего разок, чтобы губами собрать отдельные слезинки. Всего разок, чтобы он кое-что почувствовал. «Я здесь».
Мы снова обнимаемся, и я чувствую, как момент утекает от нас. Мы переходим к следующему, когда придется открыть дверь и отправиться на урок. Наше «сейчас» реально, но это реальность изолированная. Это реальность сиюминутности, обособленного спокойствия. Стоит открыть дверь, жизнь вернется на круги своя. Мы снова запутаемся.
Знаю, Кайл ни о чем меня больше не попросит. Знаю, я забрал и присвоил часть его психоза.
Звонок на первый урок звенит даже в подсобке. Кайл вытирает слезы футболкой – получается не слишком изящно – и берет рюкзак с учебниками.
– Спасибо! – благодарит он.
– Да не за что, – отзываюсь я и тотчас жалею, что ответил именно так.
В коридоре мы разбегаемся. Искать Ноя теперь некогда, и в какой-то мере мне так легче.
Я рассчитываю пересечься с Ноем после первого урока. К тому времени наш момент с Кайлом кажется сюром высшей сюрности – вполне можно притвориться, что ничего не было. В руке у меня записка для Ноя, но он так и не появляется, чтобы ее взять.
«Со временем не повезло», – решаю я и после второго урока направляюсь прямиком в кабинет, из которого должен выйти Ной. Только он не ждет меня и там. Часа полтора назад я радовался, что сумел избежать встречи с ним, а теперь мне не по себе от мысли, что он избегает меня.
На следующей перемене я направляюсь не в кабинет, где у Ноя был третий урок, а в тот, где у него будет четвертый. И мы действительно пересекаемся. Ной вроде бы рад меня видеть, но рад ли он на самом деле, я не уверен. Он берет у меня записку и говорит, что нужно «сконтачиться» за ланчем.
Мне он ответную записку не передает.
Я переживаю из-за этого по пути на ланч, параллельно гадая, как поведет себя Кайл, когда мы встретимся снова. Сама рассеянность, я бреду в столовую, но меня перехватывает Беспредельная Дарлин.
– Нам необходимо поговорить сию же секунду! Я в жуткой ярости! – восклицает она.
«Ну началось!» – думаю я. Беспредельная Дарлин наверняка выяснила, что попала в один комитет с Трилби Поуп. И она явно обиделась.
– Моей вины тут нет, – оправдываюсь я.
– Откуда ей тут взяться? – спрашивает Беспредельная Дарлин, искоса на меня взглянув. – Ты же не помогал Браку вскружить Джони голову! Сбылись все мои опасения! Брак – нелюдь, он просто нелюдь!
– О чем это ты? – уточняю я.
– Боже, ты что, не в курсе? Вчера мы с Браком поцапались, и всплыла неприглядная правда. – Беспредельная Дарлин выдерживает драматическую паузу, но потом, сообразив, что я по-прежнему в непонятках, продолжает: – Так вот, случилось все в автобусе, на обратном пути с игры в Пассаике. Брак ехал мрачнее питбуля, потому что считал: я сыграла неправильно. Пожалуйста, имей в виду, что мы все равно выиграли, хотя суть не в этом. Какая-то моя фраза вывела Брака из себя, вот честно, не помню, какая именно. Брак ляпнул что-то вроде «Мы набрали бы больше очков, если б ты больше на меня ориентировалась». «Милый, ты же сам понимаешь: на тебя я больше не ориентируюсь», – парировала я. Брак зло ухмыльнулся и сказал: «Я так и так очки набираю, ты не помешаешь мне, хоть лопни». «Поэтому ты так себя ведешь?» – спросила я. Брак ухмыльнулся еще шире, в глазах у него полыхала лютая злоба. И я поняла. Дело в этом. Не в Джони. Не в любви. Брак мстит мне. Он собирается обидеть кого-то из моих друзей, и я буду неправа, если не попробую сорвать его планы. Он ненавидит нас, Пол, можешь не сомневаться.
Даже для Беспредельной Дарлин это чересчур.
– По-твоему, Джони не раскусила бы Чака, если бы он закрутил роман с ней из мести?
Беспредельная Дарлин кладет мне руку на плечо и заглядывает в глаза.
– Да ладно тебе, Пол! – говорит она. – Каждому известно, что любовь толкает на глупости.
Лицом к лицу я вижу Беспредельную Дарлин насквозь. За помадой, тушью, шрамом от ветрянки на нижней губе, за девушкой и парнем я вижу человека встревоженного, смущенного, искреннего. Интересно, она тоже видит, что скрыто за моей маской? Видит любовный сумбур за липовым спокойствием? Про поцелуй в подсобке она может знать, только если это на лице у меня написано. Неужели у меня психоз так же удобочитаем, как у нее?
– Мы должны что-то предпринять, – говорит Дарлин. – Мы должны остановить Брака.
– Каким образом?
– Не знаю. Перво-наперво ты должен поговорить с Джони.
Ну вот, чуяло мое сердце…
– Хочешь, чтобы я сказал Джони, что Чак встречается с ней, чтобы насолить тебе?
– Может, не именно этими словами, но, по сути, так.
– И думаешь, она меня послушает?
– Милый, если она перестала слушать тебя, это будет проблемой номер один.
Я знаю, что тут она права.
– Ладно, – соглашаюсь я, предполагая, что Беспредельная Дарлин вздохнет с облегчением, но никакого облегчения в ней не чувствую.
– Вон они. – Беспредельная Дарлин показывает на Джони и Чака: те сидят в столовке, ухитряясь есть и тискаться одновременно. – Сейчас самое подходящее время.
Разумеется, я хотел бы разыскать Ноя (хотел бы ведь?), но отказать Беспредельной Дарлин не могу. Под ее бдительным взором я отправляюсь к Джони.
Джони даже не отлепляется от Чака, когда я появляюсь в поле ее зрения. Она позволяет ему запустить руку в задний карман ее брюк. Я с трудом сдерживаю громкое «фу-у-у!».