– В чем дело? – Джони ершится, значит, мое «фу-у-у!» получилось заметным.
– Мы можем поговорить?
– Да, конечно. – С места Джони не сдвигается.
– То есть не здесь.
Джони смотрит на Чака, который смотрит на меня.
– Можно же и прямо тут поговорить? – спрашивает она, снова поворачиваясь ко мне.
– Нет. – Слово короткое, но сильное, как гранд-слэм в бейсболе. Я не намерен разговаривать с Джони при Чаке, потому что подошел не для этого. Джони не намерена уступать, я это уже чувствую. А с моим «нет», с моим сильным гранд-слэмом наша дружба превращается в войну.
– Почему мы не можем поговорить тут?
– Потому что я хочу поговорить с тобой наедине.
– Ну, значит, сейчас не получится. Я занята.
Занята Чаком, который заложил ей руку в задний карман. Который уминает жареную картошку и, наверное, думает, что план насолить Беспредельной Дарлин работает на «отлично».
– Ну тогда извини за беспокойство! – язвлю я, надеясь напоследок вызвать у нее чувство вины, и резко отворачиваюсь, потому что слишком боюсь проверять, вызвал ли желаемую реакцию.
В столовой Ноя нет, а мне сейчас очень хочется его увидеть. Я спрашиваю о нем окружающих, и Барби говорит, что видела его у футбольного поля с фотоаппаратом в руках. Я тотчас отправляюсь туда.
Ной именно там, где сказала Барби, – на краю футбольного поля между линией ворот и окружающим лесочком. Он смотрит в объектив, поза безмолвно-выжидательная. Я приближаюсь к нему со спины, но, что конкретно он снимает, не пойму. Я вижу лишь пустые трибуны, рядом наполовину полный мусорный бак и больше ничего.
Раздается негромкий щелчок, потом еще один. Я подхожу к Ною сбоку, смотрю на его растрепанные волосы, на его синее худи и понимаю, как сильно соскучился. Больше прикосновения, больше поцелуя мне хочется просто поговорить с ним.
По ощущениям Пол, который целовал Кайла, – совсем не тот человек, что Пол, который сохнет по Ною. Сейчас я на сто процентов Пол, который сохнет по Ною. Я другой Пол в другой стране.
– Привет! – говорю я. Ной поворачивается ко мне, не отрываясь от камеры. Он не улыбается, не говорит ни слова. По-прежнему сама сосредоточенность, он рассматривает меня в видоискатель.
Я приближаюсь до тех пор, пока в линзах объектива не появляется мое отражение.
– Все психуют, – продолжаю я. – Я психую. Вокруг такое творится. Боже, я так по тебе соскучился! Прости, что был не на связи.
Раздается еще один щелчок. Я улыбаюсь уже после того, как снимок сделан.
– Все в порядке, – говорит Ной, опускает фотоаппарат, и в линзах я вижу его отражение вниз головой.
– Как твои выходные? – спрашиваю я.
– Хорошо. Я кое над чем подумал. – Судя по его интонации, «кое над чем» целиком и полностью подразумевает меня, и продолжение мне не понравится.
– А именно?
– А именно… Может, нам стоит немного сбавить обороты. Взять тайм-аут.
Я киваю, будто понимаю, о чем речь, но потом спрашиваю:
– Почему?
– Потому что мне нужно.
– Почему?
– Потому что… Чувствую… Чувствую, что не знаю, что чувствую. Ты мне очень нравишься, но, что это значит, я не знаю. Я не знаю, что ты хочешь от меня. Я не знаю, смогу ли дать это тебе. На выходных я ездил в свой старый дом и думал обо всем этом. Я говорил со своими старыми друзьями о тебе, о себе и, услышав их мнение, понял, что ввязался в отношения, к которым, вероятно, не готов. То есть я знаю, что ты меня не обидишь, но при этом не хочу загонять себя в угол, в положение, где меня можно будет обидеть. Хлоя, Анжела и Джен объяснили мне, что такое возможно, и я понимаю, о чем они.
Что в сухом остатке, мне ясно.
– У тебя психоз, – изрекаю я.
Ной слабо улыбается.
– Наверное. Но мне нужно с этим разобраться, и, пока я разбираюсь, я не могу быть с тобой.
– Ты чересчур заморачиваешься, – замечаю я, а сам думаю: «У тебя куча причин со мной расстаться. Почему ты выбрал эту?»
Ной поднимает фотоаппарат к глазам.
– Не снимай меня, – прошу я.
– Ладно. – Он опускает фотоаппарат.
– Хочешь заняться чем-нибудь сегодня после обеда?
Он качает головой.
– Как насчет четверга? – предлагает он.
– Насчет четверга, – эхом повторяю я. Он что, придерживается какой-то формулы, которая допускает свиданку в четверг, а сегодня после обеда – нет?
Мне это не нравится, но я понимаю, о чем Ной. «Осторожнее», – говорит он. Я тоже хочу, чтобы он был со мной осторожен. А порой «осторожничать» значит сбавить обороты. Особенно если прежде в отношениях с кем-то была стремительная бесшабашность.
Ной кажется таким нервным. Он не охладел ко мне, но от этого у него психоз.
– Тебе в четверг удобно? – спрашивает Ной. Он понемногу идет на попятную.
– А как насчет вторника? – предлагаю я.
– Среда. – Серьезность Ноя дает трещины.
– Вторник и половина.
– Вторник и три четверти.
Быстро сообразить, чем вторник и половина отличается от вторника и трех четвертей, не получается, и я соглашаюсь увидеться с Ноем во вторник и три четверти.
– Мне просто нужно подумать, – говорит Ной.
Знаю, что не надо, но я наклоняюсь и целую его. Задеваю фотоаппарат, и тот снимает наши ноги, когда Ной целует меня в ответ.
– Об этом явно стоит подумать, – отмечает Ной, когда мы отстраняемся друг от друга. Вот только полностью он мне не уступает. – Вторник и три четверти, – подводит итог он.
– Вторник и три четверти, – соглашаюсь я.
Ной уходит, и я скучаю по нему. Знаю, что буду скучать по нему остаток сегодняшнего дня, и завтрашний, и три четверти послезавтра. Пусть даже Ною не известно про Пола-Который-Целовал-Кайла; пусть даже я не представляю, каким словом или делом мог спровоцировать его психоз, чувствуется, что вина здесь моя. Я искушал судьбу, и теперь мне от нее прилетает.
Еще неприятнее от того, что мне не с кем поговорить.
Тони в ссылке, у Джони паранойя, Тед не вариант, а Беспредельная Дарлин, вероятно, скажет, что я получаю по заслугам. Слова теснятся у меня в голове, не давая покоя.
Остаток учебного дня я витаю в облаках. А потом Джони сбрасывает меня с небес на землю.
– Что за фигню ты пытался провернуть за ланчем? – набрасывается на меня она, когда я складываю учебники в шкафчик.
Чака рядом с ней нет.
– Эй, а где твой придаток?
Джони захлопывает мой шкафчик, едва не прищемив мне пальцы.
– Ты достал меня, Пол! – орет она. – Достало твое отношение и всех остальных тоже. Ты хочешь, чтобы ничего не менялось. Ты хочешь, чтобы я вернулась к Теду и чтобы мы тусовались нашей маленькой компашкой, пока нас носят наши маленькие ножки. Но я так поступать не намерена. Твои узколобые рамки не для меня.
В ответ на такое у меня срабатывает защитная реакция.
– Это точная цитата Чака или таки перифраз? – интересуюсь я скорее от желания позлить Джони, чем от уверенности в своей правоте.
Бинго! Ненароком распахнись дверца моего шкафчика, Джони захлопнула бы ее, на сей раз прищемив мне голову.
– Чудо-другом себя считаешь, да? – подначивает Джони. – Поэтому Тони под замком, а Беспредельная Дарлин заставляет тебя шестерить?
– О чем это ты?
– Я знаю, что́ она болтает про нас с Чаком.
– А как насчет того, чтобы взять и подумать, не права ли она? Беспредельная Дарлин – твоя подруга, помнишь?
– Она была моей подругой.
– Так же, как я был твоим другом?
Я спровоцировал Джони, но ее ответ меня все равно шокирует.
– Да, точно так же.
В этот момент вклинивается не кто иной, как Кайл.
– Привет, Пол! Привет, Джони! – Он подскакивает к нам и бросает на меня страстный взгляд. Я стараюсь сгладить впечатление, но глаза у Джони вылезают из орбит. Она засекла… что именно, я не знаю, но без внимания это не останется.
Не могу больше это выносить! Я понимаю, что с Кайлом я сглупил, а теперь еще и психую оттого, что мне не кажется это совсем уж глупым. Я психую оттого, что за десять лет наши отношения с Джони еще не были такими хреновыми. Я психую оттого, что Джони, похоже, на это плевать. Я психую оттого, что Ной не понимает, чего я от него хочу. Я психую оттого, что не уверен в том, что мог бы дать ему взамен. Я психую оттого, что попался – не кому-то другому, а самому себе. Я понимаю, что делаю. А сделать так, чтобы не делать хуже, не могу.
Поэтому я убегаю. Извиняюсь перед Джони и Кайлом и убегаю. Прочь из коридора. Прочь из школы.
Но не прочь от себя.
Прочь от себя мне не сбежать.
Добравшись до дома, я обнаруживаю в переднем кармане рюкзака записку от Ноя. Он ухитрился подложить ее незаметно для меня. После ланча я достал из того кармана калькулятор, значит, до моего рюкзака Ной добрался уже после нашей встречи. В записке всего одна строчка, но я не сомневаюсь, что это почерк Ноя.
«Поверить не могу, что ты его поцеловал».
Далёко
С самого раннего детства я использую фишку под названием Ухожу Далёко. Она очень похожа на медитацию, но вместо того чтобы освободить сознание, я его раскрашиваю. Усаживаюсь на пол посреди своей комнаты и закрываю глаза. На стереоустановке предварительно включаю музыку, которая унесет меня в Далёко. Наполняю сознание образами, а потом смотрю, как они тают.
Родители и брат воспринимают мою фишку спокойно. Они никогда не спрашивают, зачем мне уходить Далёко. Они уважают закрытую дверь. Если кто-то звонит по телефону, они объясняют звонящему, что я Далёко и скоро вернусь.
Когда возвращаюсь из школы, дома ни души. «Далёко» – пишу я на листе блокнота, лежащего на кухонном столе, и ухожу к себе в комнату. Ставлю Always от Erasure, разуваюсь и усаживаюсь в самом центре комнаты. Закрыв глаза, я начинаю с красного.
Цвета приходят первыми. Красный. Оранжевый. Зеленовато-голубой. Яркие цвета чередуются, словно листы бумаги для оригами в свете телеэкрана. Перебрав цвета, я перехожу к узорам – полосам, косым чертам, точкам. Одни проносятся за долю секунды. Другие я задерживаю – приостанавливаюсь по пути в Далёко. А потом я на месте.