Родители отца родились и похоронены в другой части страны, а вот вся мамина родня здесь. Думаю, в свое время здесь упокоятся и мои родители, и даже я. Странно идти по кладбищу и думать об этом.
На нашем кладбище при каждом надгробии есть запертый ящик. В каждом ящике хранится книга для записей. Чьими стараниями появилась эта традиция и как давно, я не знаю. Но если пройти через кладбищенские ворота, смотритель даст вам ключ к любому ящику.
На страницах каждой книги история жизни. Некоторые записи сделаны покойными при жизни. Некоторые воспоминания и истории внесены после их смерти людьми, которые приходят на могилу. Кто-то обращается к покойному – задает вопросы и сообщает последние известия. Я периодически читаю рецепты и житейские советы из бабушкиной книги или достаю ручку и пишу дедушке, кто выиграл первенство по бейсболу (если мама уже не сообщила ему об этом).
С разрешения смотрителя некоторыми записями из книг мы воспользуемся на балу, а изображения на отдельных надгробиях Эми и Эмили скопируют на стены, чтобы украсить их.
Едва появившись на кладбище, Кайл отправляется что-то искать. Что именно, он не объясняет никому. Он исчезает из вида. Из Клабберов приходит только Эмбер. Она сопровождает Беспредельную Дарлин, а за помощью к ней обращается Трилби.
– Мне нужен совет, – говорит Трилби. – Нужны свежие идеи по поводу платья. Ты поможешь?
– Конечно! – с благоговением восклицает Эмбер.
Беспредельная Дарлин обижается.
– Оглушительного успеха, как было в прошлом году, не жди! – зло сулит она.
– Да ладно! – фыркает Трилби. – Ты посоветовала мне желтое платье, чтобы заарканить всех парней.
– Так ведь темой бала были «Звуки музыки», а платье было желтыми занавесками.
– Да, но есть хорошие занавески, а есть плохие. Ты заставила меня надеть плохие.
– В прошлом году ты так не думала.
– Зато теперь поумнела.
К моему удивлению, на этот раз вмешивается Эмбер.
– Девчонки, вы всегда так себя ведете? – спрашивает она.
– Да, – хором отвечают Трилби и Беспредельная Дарлин, потом так же хором говорят: – Чур, мое счастье.
– И ради чего это? – не унимается Эмбер.
– Что, прости? – Во взгляде Трилби чувствуется легкая надменность.
Эмбер заметно тушуется, но отступать поздно: она зашла слишком далеко.
– Слепому видно, как сильно вам нравится сводить друг с другом счеты, – отмечает она. – Почему бы просто это не признать?
– Да ни за что!
– Ты несешь безумный бред.
– Так это впрямь безумный бред?
Трилби обводит Эмбер внимательным взглядом.
– Пожалуй, о платье я подумаю сама. Не пойму, как меня угораздило попросить помощи у девушки в шмотках от «ОшКош»[44].
– Мои шмотки не от «ОшКош», а от «Олд Нейви»[45].
– Я не об этом.
– Ты – нет, а я – об этом.
Взбешенная Трилби демонстративно уносится прочь. Беспредельная Дарлин столь же демонстративно уносится в противоположном направлении.
Эмбер смеется.
– Отлично! – хвалю я. – Не будь ты лесбиянкой-Клаббершей в шмотках от «Олд Нейви», я прямо сейчас тебя расцеловал бы.
Эмбер резко перестает смеяться. Она оглядывается по сторонам проверить, не слышал ли нас кто. «Перегнул палку», – думаю я и извиняюсь перед Эмбер:
– Прости меня.
Эмбер отмахивается.
– Все в норме. Просто я… Просто мне не нравится считать себя… Клаббершей. – Она снова улыбается.
– Никогда больше не стану так о тебе думать, – обещаю я.
– То есть я люблю вступать в клубы и так далее. Просто не хочу, чтобы слухи поползли, ладно?
Никому не выдам ее секрет.
В отсутствие Клабберов Эмбер держится куда увереннее. Или же она уверена в себе и при Клабберах, но лишена возможности это продемонстрировать.
– Трилби и Беспредельная Дарлин похожи на Нелли Питерсон и Джорджа Блая, – отмечает Эмбер. – Нелли и Джордж крепко дружили, пока не начали сражаться за право выступить с прощальной речью. Сейчас все упирается в отметки. Они хотят заткнуть друг друга за пояс и одновременно хотят быть друг с другом. Поэтому и ссорятся.
– Так чем все закончится?
– Они либо переспят, либо перережут друг другу горло. Вопрос еще решается.
– Но Трилби с Беспредельной Дарлин хотят спать не друг с другом, а с одними и теми же людьми.
– Тёрки разные, эмоциональный результат один. Кроме того, кто сказал, что они не хотят спать друг с другом?
– Так ты намекаешь, что Беспредельная Дарлин – лесбиянка?
– И не такое случалось. И для нашего города это норма. – Эмбер оглядывает кладбище. – Знаешь, кто мне нравится здесь больше всех?
– Кто?
– Ведьма в том углу. Она жила двести лет назад. Ее книга памяти полна заклинаний, которые записывались туда годами.
– И тебе это нравится?
Эмбер кивает.
– Я в свое время встречалась с ведьмой. Расстались мы не лучшим образом.
– Что случилось?
– Я не поладила с ее кошкой.
Мы снова замолкаем, тьма вокруг – хоть глаз выколи. Я понимаю, что на этом этапе должен вплотную заниматься организацией бала, но, что делать, не знаю. Вдруг Эми и Эмили, копирующих надгробные надписи, озаряет вспышка. Потом еще одна. Кто-то фотографирует.
Ной.
Сзади ко мне бочком подходит Беспредельная Дарлин.
– Это я попросила его прийти, – шепчет она. – Подумала, что черно-белые фото нам пригодятся.
– Ты вмешиваешься в наши отношения, – обвиняю ее я.
Беспредельная Дарлин хлопает ресницами.
– Само собой. Для этого и нужны друзья.
Ной словно не замечает меня. Он сосредоточен на сучковатых ветвях, которые пытаются заслонить выходящую луну. Он сосредоточен на фигурках ангелов, крылья которых в момент вспышки становятся призрачно-бледными.
– Иди поздоровайся, – настаивает Беспредельная Дарлин.
– Ты же его пригласила, – ворчу я.
– Да, но хозяин вечеринки – ты.
Я готов встать в позу и продемонстрировать несогласие с вмешательством Беспредельной Дарлин, но тут Эмбер спрашивает:
– Что ты хочешь по-настоящему?
Я задумываюсь. Я хочу развернуться и сбежать в ночную тьму. По-настоящему я хочу поговорить с Ноем.
Именно поэтому я подхожу к нему.
Ной сидит на земле, чтобы сфоткать надгробие горизонтально.
– Привет! – говорю я.
Щелчок и вспышка. Через секунду мои глаза приспосабливаются к изменениям света. Ной уже стоит в зоне послесвечения.
– Привет, – отзывается он.
Выражение его лица толком не разберешь: слишком темно.
– Хорошо, что ты здесь фотографируешь, – продолжаю я. – В смысле, идея хорошая.
– Ты попросил Беспредельную Дарлин попросить меня об этом? – В голосе Ноя ничего кроме простого любопытства.
– Нет, и совершенно напрасно.
– Почему?
– Потому что ты отличный фотограф.
Ной благодарит меня, и следующая секунда превращается в качели. Мы толком не двигаемся, но при этом качаемся вверх – вниз.
– Знаешь, я…
Я соскучился по тебе. Неужели нужно говорить об этом вслух? У меня же на лице все написано. Я собираюсь озвучить очевидное, когда кто-то меня окликает:
– Пол! Пол, ты должен это увидеть!
Это Кайл. Он подбегает ко мне, не заметив Ноя.
– Ой, прости! – говорит он, сообразив, что я не один.
– Да без проблем, – отвечает Ной, поднимая зажатый в руке фотоаппарат.
«Не уходи!» – хочу попросить я, но не могу. Только не перед Кайлом, который, кажется, очень рад тому, что нашел меня.
Наш краткий диалог закончен. Ной кивает нам с Кайлом и уходит.
Я кричу ему вслед очередное «спасибо», а Ной в ответ лишь кивает в очередной раз.
– Прости, – снова извиняется Кайл, – я не знал, что вы…
– Ной просто фотографировал кладбище для нашего бала. Его Беспредельная Дарлин попросила.
Мы молча стоим у надгробия, Кайл меня разглядывает.
– Ты хотел что-то мне показать? – напоминаю я.
– Да, пойдем со мной.
Кайл ведет меня в склеп вдовы. Я совсем про него забыл.
Внутри Кайл поставил зажженные свечи, и теперь на расстоянии склеп похож на сказочный домик с растопленным камином. Снаружи склеп довольно заурядный («Мне снаружи на него не смотреть» – по слухам, говорила вдова), зато внутри выкрашен пятьюдесятью разными оттенками синего. Каждые год-два убранство склепа освежают, а краску привозят аж с Кипра, чтобы палитра синего оставалась полной.
Получив от смотрителя ключ к книге памяти вдовы, Кайл что-то переписывал себе в тетрадь по биологии. Я наклоняюсь посмотреть, что именно, но Кайл быстро закрывает тетрадь и засовывает себе в рюкзак. Я обвожу взглядом свечи, которые он зажег. Они тоже все синие.
– Устроить бы бал здесь, – говорит Кайл, глядя на портрет вдовы, висящий над ее могилой. Он почти не отличается от того, с которым танцуют на балу. – Думаю, ей бы понравилось.
Рядом с портретом лист бумаги для эскизов. Кайл явно занимался перерисовкой. Я подхожу ближе, чтобы рассмотреть внимательнее.
– Еще раз извиняюсь, что помешал вам, – говорит Кайл откуда-то сзади.
– Не волнуйся, – отзываюсь, не сводя глаз с рисунка. Кайл слегка изменил ракурс, теперь вдова смотрит сверху вниз. В пламени свечей ее лицо трепещет, черты расплываются. Меня больше всего удивляет, что вдова на портрете молчит.
На спину мне ложится рука. Я не шевелюсь, и Кайл аккуратно меня разворачивает. Потом наклоняется и целует. Сперва с осторожностью. А потом обнимает.
У меня включаются инстинкты, только немного не те, которых я ожидал. Оправившись от удивления, я прерываю поцелуй, а Кайл выпускает меня из объятий.
– Ты что? – мягко спрашивает Кайл. – Все в порядке.
– Нет, – шепчу в ответ. – Не в порядке.
– Еще как в порядке. – Кайл берет меня за руку. Раньше я такое обожал – обожал, когда за разговором он машинально держал меня за руку. Я и сейчас не вырываюсь. – Знаю, в прошлый раз я напортачил. Но такое больше не повторится. Знаю, тебе страшно. Мне тоже страшно. Только я хочу именно этого. Именно так должно быть. Я тебя люблю.