– Не вижу, как одно связано с другим, – парирую я. Хотя сам, конечно, вижу. Я отлично понимаю, в чем дело, и это меня бесит. Прямо сейчас я страшно злюсь на Джони. Так, что словами не передать. Плевать мне на то, что она игнорит меня, а вот игнорить Тони непростительно.
Понимаю, что, продемонстрировав свое раздражение, я сделаю Тони еще больнее, поэтому перевожу разговор на сам бал. Ной достает из рюкзака фотографии, сделанные на кладбище. Они необыкновенные – жуткие, но скорее в духовном смысле. Чувствую, Тони впечатлен не меньше моего. В какой-то момент, когда Ной удаляется в ванную (это, конечно, не кухня, но мы думаем, такое позволено), Тони окидывает меня своим фирменным всезнающим взглядом и улыбается.
– Это все благодаря тебе, – говорю я. – Ты посоветовал мне показать Ною свои чувства, и я показал. Если бы не твой совет, я, положа руку на сердце, не решился бы.
– Нет, это все ты, – парирует Тони. – И как, оно того стоило?
Я киваю, и в этот самый момент на кухню возвращается Ной.
– В чем дело? – спрашивает он, почувствовав, что прервал беседу.
– Ни в чем, – хором отвечаем мы с Тони, переглядываемся и смеемся.
– Мы просто о тебе говорили, – поясняет Тони.
– Уверяю, только плохое! – добавляю я.
Ной реагирует спокойно. Примерно час мы болтаем и делаем домашку, потом приезжает Джей и забирает нас с Ноем. Джей высаживает Ноя у дома, и я провожаю его до двери. Прежде чем войти в дом, Ной легонько ерошит мне волосы, и я ерошу волосы ему. Обменявшись улыбками, мы прощаемся и уже ждем завтрашнего «привет».
Я сажусь в машину. Джей поворачивает к нашему дому, но я прошу его сделать еще одну остановку.
Мне нужно поговорить с Джони.
Прямо сейчас.
Искра
Мама Джони удивляется моему приходу. А еще вздыхает с облегчением.
– Пол! – восклицает она, открыв дверь. – Я так рада тебя видеть!
– А я рад видеть вас, – говорю я, не кривя душой. Эта женщина мне как вторая мама. Один из величайших минусов ссоры с Джони в том, что, потеряв ее, я потерял свою вторую семью. – Джони дома? – спрашиваю я.
– Она наверху. Пару недель назад Джони попросила не впускать тебя, если когда-нибудь нагрянешь. Но ты можешь к ней подняться.
Это сигнал того, как плохо я знаю нынешнюю Джони. Вот даже проблемы ее маме создавать боязно.
– Вы уверены? – уточняю я.
– Целиком и полностью, – отвечает мать Джони. – Я знаю, что вы поссорились, и думаю, чем скорее вы всё уладите, тем лучше. Так что поднимайся к ней. Чак ушел около часа назад. Сейчас они вроде разговаривают по телефону.
Как мать Джони относится к Чаку, я не спрашиваю – знаю, что это грубое нарушение правил, – но по ее тону чувствую, что она не первая фанатка Чака. Или же я слышу то, что хочу услышать.
Даже если бы мне отказали пять органов чувств, я добрался бы до комнаты Джони от входной двери ее дома. С тех пор как мы учились в первом классе, изменилась лишь длина моих шагов.
Дверь ее комнаты закрыта, и я стучусь.
– Не сейчас! Я по телефону разговариваю!
Я снова стучу. Слышу, как Джони шагает по комнате.
– Подожди секунду, – говорит она по телефону, потом кричит: – Мам, в чем дело?
– Это не твоя мама, это я, – заявляю я, когда она открывает дверь.
– Вижу, – невозмутимо парирует Джони, но телефонную трубку не кладет.
– Нам нужно поговорить.
– Я занята.
Вырвать бы у нее трубку и положить на базу! Но я сдерживаюсь и просто даю понять, что уходить не намерен.
– Мне нужно идти, – говорит по телефону Джони, смерив меня тяжелым взглядом. – Ну вот, – обращается она ко мне, положив трубку. – Ты доволен?
«Зачем ты так?! – хочется заорать мне. – Что я тебе сделал?!» Приходится напомнить себе, что сейчас главное не мы с ней. Главное сейчас – Тони.
– Я только что от Тони, – объявляю я.
– Я говорила с ним два дня назад. Судя по голосу, у него все хорошо.
– Просто замечательно, – подтверждаю я, кивнув.
– Спасибо, что сообщил.
Не позволю себя распалить. И взорвать от бешенства не позволю.
– Хочу поговорить с тобой о Вдовьем бале. Тони просит нас забрать его из дома. Вот я и хочу убедиться, что ты сможешь.
– Боюсь, у меня не получится. – Джони качает головой. – Извини.
– Извини?! И это все?
– Пол, а что еще ты хочешь?
– Джони, мы же о Тони говорим! Ты представляешь, чего ему стоит просто пойти на бал?!
– Я понимаю, о чем ты, но у меня уже есть планы. Тони я могу поддержать и по-другому. В тот вечер я присутствовать не должна.
Неужели она в это верит?! Заметив в глазах Джони искру сомнения, я давлю сильнее.
– Разумеется, ты должна присутствовать! Тони впервые обратился к нам с просьбой. Впервые, Джони! Он делает именно то, что мы всегда от него хотели, – дает отпор родителям. Тони просит, чтобы мы присутствовали. Мы оба.
– Появись эта просьба у Тони неделю или хотя бы несколько дней назад, я, может, и сумела бы что-то переиграть. У нас есть обязательства, Пол. У нас есть планы. Я не могу взять и все отменить.
– Почему? Чак не разрешает?
Джони выпрямляется в полный рост.
– Даже не начинай! – ледяным голосом предупреждает Джони.
– Это почему? Ничего нового ты не услышишь.
Ну вот я и перегнул палку. Надеюсь, Джони довольна. Теперь нужно свалить, пока она меня не выставила. Хотя бы это я сделать должен.
– Ты сама знаешь, как правильно, – бросаю я, разворачиваюсь и ухожу. Я не хлопаю дверью и не топаю вниз по лестнице. Я не забываю попрощаться с матерью Джони, которая обнимает меня с искренней теплотой.
Домой я иду пешком. Куртка у меня теплая, но я все равно дрожу. На улицах тишина, но в голове у меня все равно дикий шум.
В отношении Джони хочется надеяться на лучшее, но я все равно готов к худшему.
И это в нынешней ситуации самое печальное и безумное.
Бо́льшую часть своих чувств мне вечером удается озвучить по телефону Ною, а следующим утром в школе я стараюсь выбросить Джони из головы. До бала всего два дня, а еще нужно столько организовать.
На смерти мы не зацикливаемся – вместо этого окружаем себя всем, что остается после: камнями и словами, портретами и воспоминаниями. В первую очередь мы вешаем на стены портрет вдовы, за ним – все остальное.
Черного мы избегаем – вместо этого хотим сделать смерть цветной. Кайл выносит из кладовой синие шторы, это его личное посвящение вдове. Вместо костюмов мы просим гостей надеть фамильные вещи с аксессуарами. У меня будут дедовы часы и бабушкина булавка в форме сердца. В карман я положу носовой платок с монограммой, который другой мой дед брал на войну, и полное неугасимой любви письмо, которое в те годы написала ему бабушка. Мне нравится думать, что на балу бабушкины слова оживут – я вдохну в них новую жизнь своими мыслями и чувствами.
Следующие сорок восемь часов мы работаем не покладая рук. Эмбер отвечает за звуковое сопровождение: накладывает отрывки из книг памяти и Эмили Дикинсон[48] на отобранные ею треки. Мы отражаемся в размышлениях других людей.
Тед заглядывает в спортзал, чтобы помочь нам. Я засекаю его на флирте с Трилби, когда они перекидывают серпантин через потолочные балки. Беспредельная Дарлин издалека цокает языком, но не говорит ни слова.
Ной тоже нам помогает. Мы увеличили его снимки, чтобы повесить по углам для привлечения внимания. Он перехватывает меня, когда я расставляю под трибунами ароматические свечи.
– Разве это не пожароопасно? – спрашивает Ной.
– Тс-с! – Я подношу палец к губам, потом опускаю.
Я зажигаю свечи. В воздухе появляется аромат ванили. Ной тянется к моей щеке, большим пальцем очерчивает мне губы, шею. Он прислоняет меня к стене и целует. Я крепко целую его в ответ. Мы вдыхаем друг друга. Пока проверяется звуковая система, а столы украшаются орхидеями, мы судорожно хватаемся друг за друга, исследуем друг друга, отмечаем время движениями и шепотом. Лишь когда меня окликает Трилби, мы останавливаемся.
– Похоже, свечи работают, – говорит Ной, отстраняется и поправляет выбившуюся рубашку.
– Тс-с! – снова шиплю я, голос мой так и искрит.
– Беспутство, – с улыбкой заключает Ной. Это же одно из моих словарных слов!
В глубине души я всегда считал, что подготовка к праздникам веселее самих праздников. Объясняя Теду и Трилби, где повесить танцующих скелетов, я замечаю, как мы оживились. Беспредельная Дарлин крутит треки с Эмбер и Эми, Эмили разворачивает золоченую чашу для пунша. Кайл репетирует танец с портретом вдовы. Ной прислонился к стене спортзала и готовит фотоаппарат к снимку. Жалко, что в уютный мирок, который мы создаем, придется пустить чужих.
Но стоит подумать о Тони, и я готов открыть дверь.
Один шажок
Наступил вечер субботы, я выгляжу обалденно. На мне смокинг из секонд-хенда и туфли, сверкающие, как гитара «Гибсон»[49]. Я приготовил бутоньерку для Ноя и с гордостью приколол себе бабулину булавку.
Родителей мой вид потрясает. На ребенка я уже не похож. На взрослого пока тоже нет, но я точно выгляжу старше ребенка.
– Хочешь взять мою губную гармошку? – предлагает папа. Он всегда ходит в гости с губной гармошкой, на случай, если станет скучно.
– Зубы почистил? Флоссом прошелся? – допытывается мама.
– Ехать готов? – спрашивает Джей. Ему еще нужно забрать девушку, которая сегодня будет его парой.
В машине Джей говорит мне спасибо.
– За что? – спрашиваю я.
– За наводку на вас с Ноем, – отвечает Джей. Я сдержал обещание и рассказал брату о том, что мы с Ноем идем на бал вместе, прежде чем эту новость узнал Рип.
– Сколько ты выиграешь?
– Рип должен мне пятьсот баксов.
– Пятьсот?! – Я ушам своим не верю. – Столько народу поставило против меня?
– Нет. – Джей качает головой. – Просто я на вас много поставил.