– Думаю, он расстроен, – отвечает Джони.
Интересно, что «расстроен» означает конкретно в этой ситуации? Вряд ли то же, что в случае, когда даешь бойфренду свой любимый суперудобный свитер, потом видишь его в нем, и он говорит, что ты вызываешь у него лишь раздражение; а неделю спустя ты снова видишь его в том свитере, и он проходит мимо, словно не замечая, и флиртует с девушкой, которая сохла по нему все время, пока вы встречались. Вряд ли «расстроен» означает то же, что в ситуации, когда понимаешь, что свитер, в котором ты выглядел и чувствовал себя наилучшим образом, свитер, в котором ты боишься увидеть его на переменах, теперь лежит на дне шкафа, забытый начисто; или что его передарили человеку, в которого якобы влюблен твой бывший.
Наверное, нужно развивать в себе мстительность, но я не хочу, чтобы Кайл так переживал. Просто я видел, каково ему, видел одиночество у него в глазах, видел, как он замирает в коридоре, толком не зная, куда идти дальше.
После того как Кайл заставил меня почувствовать себя невидимым, я месяцами мечтал, чтобы он исчез. Теперь кажется, мое желание наполовину исполнилось. Его дух исчез. Осталось лишь тело.
– Как у него дела? – спрашиваю я Джони, вопреки здравому смыслу.
– По-моему, он несчастен. Но он завел кошку.
– Кошку? – переспрашиваю я. Насколько мне известно, Кайл ненавидит животных.
– Да, бездомную взял.
– Занятно! – восклицаю я, отлично понимая: Кайлу, в отличие от большинства моих однокашников, занятное и забавное чуждо.
– У Чака тоже есть кошка, – вставляет Джони.
Это, конечно же, намек на то, что она хочет поговорить о Чаке.
Я собираюсь с духом.
– Не такой уж он плохой, – заявляет Джони.
– Кто? Кайл? – Обойтись здесь малой кровью я ей не дам. Это мое право как ее лучшего друга.
– Нет, Чак. Он мне очень нравится.
– Если бы я общался с ним побольше, то наверняка узнал бы его лучше, – говорю я, очень тщательно подбирая слова.
– А мне наверняка понравится Ной, – отзывается Джони.
На миг я замираю, боясь, что она предложит двойное свидание.
Вместо этого Джони говорит, что ей, Чаку и мне завтра нужно выбраться на совместный ланч.
Я ее лучший друг, поэтому соглашаюсь.
Уходить на ланч за территорию кампуса разрешено только двенадцатиклассникам, но и остальных этот запрет не задерживает. Жена нашего директора владеет бутербродной в конце улицы, без поддержки сбежавших из кафетерия десятиклассников и одиннадцатиклассников она в два счета обанкротится. Двенадцатиклассники могут поехать и в место поприличнее, а у мелюзги, по сути, два места в пешей доступности.
Когда я выбираюсь за территорию, то иду не в бутербродную, а в «Веджи-Дис» на другой стороне улицы. «Веджи-Дис» был обычной забегаловкой, где подавали обработанную продукцию скотобоен в виде фастфуда, но пару лет назад группа вегетарианцев объявила забегаловке бойкот, и вскоре цепь лишилась звена. Здание перешло местному кооперативу, который сохранил все внутреннее убранство. Персонал даже заставили носить ту же форму, только на месте логотипа сети мясного фастфуда пришпилили листик.
Раз Джони за рулем, мы, вероятно, могли бы отправиться в другое место. Но на этот раз слишком далеко мне лучше не уезжать: вдруг в компании Чака появится желание уйти?
На самом деле мне, конечно, хочется проводить больше времени с Ноем. Желание внезапное и для меня необычное, но я решаю не противиться. Я хочу лучше узнать Ноя, о чем сообщаю ему, когда перед первым уроком мы встречаемся у его шкафчика. Он велит не беспокоиться насчет ланча: впереди у нас целые выходные, времени море. Не сказав ни слова, мы решаем обмениваться записками на каждой перемене. Между первым и вторым уроком будем встречаться у моего шкафчика, между вторым и третьим – у его, и так далее. Читая, как Ною скучно на математике, как накануне ему приснились пингвины, как его мать звонила из лаунж-зоны в неведомом аэропорту, я начинаю узнавать его «из первых рук». Отвечать я стараюсь в том же духе, в каждом предложении открывая капельку себя. Ради него я вспоминаю бабушкину улыбку, и как на Хэллоуин мы с Джеем нарядились друг другом (никто из соседей прикола не понял), и то, что миссис Бенчли написала в моей детсадовской карточке. Получается хаотично, но в мыслях у меня впрямь полный хаос. Судя по запискам Ноя, хаотичность у нас с ним совместимая.
С Джони мы условились, чтобы она (вместе с Чаком) ждала меня у моего шкафчика. Задним умом понимаю: решение глупое, просто глупейшее. Ведь стоит им показаться, мимо проплывает Беспредельная Дарлин, цокает языком, уносится прочь. Хуже того, потом, когда мы с Чаком обмениваемся приветственными кивками, за спиной у них с Джони появляется Тед. На секунду остановившись, Тед внимательно смотрит на то, чем мы заняты. Разгневанная жертва предательства, он тоже уходит. Чувствую себя вонючим клопом. А у меня еще ланч впереди.
Чак – парень невысокий, но много качается, отчего выглядит как шкаф. В большинстве случаев он и ведет себя как шкаф. Задушевные разговоры – не его конек. Сомневаюсь, что у него вообще есть конек.
В итоге всю дорогу до «Веджи-Дис» мы с Джони болтаем вдвоем. Выбранное нами заведение вряд ли нравится Чаку: по-моему, он мясоед, – но особых возражений не слышно. Что же, с закрытым ртом он очень даже ничего.
Джони заказывает вегхумус и шесть соевых вегнаггетсов, мы с Чаком – двойной бургер с чечевицей и темпе, картофель фри на гарнир. Я выбираю смузи, Чак – вег-колу.
– Не люблю фрукты, – поясняет он. – Хотя вообще предпочитаю натуральное. Без обид.
Меня это «без обид» обижает. Но поскольку Чак – новый бойфренд моей лучшей подруги, я спускаю это на тормозах. Пока.
Еда развязывает Чаку язык. Они с Джони сидят напротив меня и держатся за руки, даже когда жуют. Роста они совершенно одинакового.
Чак – парень спортивный, так что нет ничего несправедливого в том, что я стану вести счет, оценивая его фразы.
– Так это ты щас бал организуешь? – спрашивает он. (Пять очков: Чак не трещит о себе, а интересуется моими делами.)
– Ну настоящий организатор – Лисса Линг. Я только программу составляю, – отвечаю я.
– Один ляд. (Минус два очка.) Если захочешь протащить на бал бочонок пива, мой папка знает поставщика, а я, наверное, смогу выпросить низкую цену. (Плюс три очка за предложение помочь, минус два за неуместность предложения.)
– Такой богатой коллекции спиртного, как у отца Чака, я в жизни не видела, – вставляет Джони.
– Но он ничего не пьет, – продолжает Чак. – Для него главное – сами бутылки. (Плюс три очка за прикольного отца.) Отстой полный. (Минус четыре очка за неспособность это оценить.)
– Как в этом году поживает наша футбольная команда? – спрашиваю я.
У Чака аж глаза загораются. Джони очень повезет, если упоминание ее имени хоть раз вызовет такую реакцию.
– У нас реальные шансы выиграть чемпионат штата. Команда Ватчуна – слабаки; лучший игрок Саут-Оринджа окончил школу в прошлом году. Лучшего игрока Ливингстона вот-вот посадят; Ганновер не может собрать нормальную команду с тех пор, как их тренер был игроком. Колдуэлла стоит опасаться, но, думаю, мы и с ними справимся, если защиту не ослабим. На тренировках в последнее время мы просто отжигаем! Мы сильны! По-настоящему сильны. (Десять очков за страсть. Какая разница, что речь о футболе? Если человек так заинтересован и поглощен своим делом, он набирает очки.) Единственная проблема – наш гребаный квотербек, – продолжает Чак. – Он полный отморозок.
Минус двадцать очков. Чак знает, что я дружу с Беспредельной Дарлин. Зачем он разносит ее? Неужели вообще ничего не понимает?
– Ведет себя по-свински, – продолжает Чак, – больше переживает, как бы ногти не сломать, чем как бы отдать хороший пас. (Услышав «по-свински», половина посетителей «Веджи-Дис» оборачивается и смотрит на нас волками.) Ему надо в конкурсе красоты участвовать, а не на поле выходить. Ну, если ты понимаешь, что я имею в виду.
О да, я понимаю, что Чак имеет в виду. Чак имеет в виду: «Я запал на квотербека, а она на меня не запала, поэтому теперь при каждом удобном случае я буду поливать ее дерьмом, ведь того, что я запал на нее, уже не изменишь». Я вижу насквозь каждое его слово, потому что знаю, какова Беспредельная Дарлин в игре. На поле она выкладывается на сто процентов. Она плюет на сломанные ногти и потекшую тушь, готова потеть, пыхтеть, толкаться – сделать все возможное, чтобы попасть в зачетную зону. Она сама сосредоточенность – ни капли рассеянности. Думаю, именно это изначально и привлекло Чака.
Я перестаю вести счет, потому что для меня игру Чак уже проиграл. Я поворачиваюсь к Джони за поддержкой, а она… лишь улыбается. Будто говорит: «Он ведь душка, да?»
Чак спрашивает меня про кино, потому что Джони наверняка рассказала ему о моей любви к кино. Но спрашивает он лишь о фильмах, которые видел сам, чтобы выразить свое мнение. Например, чтобы сказать: «Погоня на вертолете получилась захватывающая» или «Актриса она никудышная, но красотка сногсшибательная». Я снова поворачиваюсь к Джони.
Она кивает словам Чака.
Она почти ничего не говорит.
Она держит его за руку и кажется счастливой.
С одной стороны хочется орать, с другой – смеяться, причем по той же самой причине: ситуация невозможная. В моем одобрении Джони не нуждается, но хочет его получить так же, как я хотел бы получить одобрение от нее. Но если я одобрю ее выбор, то солгу, а если нет, то отсеку себя от важной части ее жизни.
– Мне очень понравилась твоя статья о законах, касающихся преступлений на почве ненависти, – говорит теперь Чак. Он понимает, что потерял мое расположение? Он пытается снова его завоевать? Если так, то эта попытка имеет значение, пусть даже небольшое.
Обычно тридцатичетырехминутный перерыв на ланч кажется мне недостаточным, а сегодня – в самый раз. Мы сортируем и выбрасываем свой мусор, потом возвращаемся в школу. Наступила пятница, и мы строим планы на выходные. По какой-то причине я решаю не упоминать Ноя. А вот у Чака с Джони, наоборот, все планы начинаются со слова «мы». Как правило, по выходным мы с Джони планируем хоть раз пересечься, а сегодня таких предложений ни у нее, ни у меня нет.