По отношению к ним вы можете совершать самые экстравагантные поступки. Вы можете их расстреливать, топить их, высмеивать или выбрасывать из пентхаусов, и никто из зрителей даже бровью не поведет. Их яды и их страсти, их верность и ошибки в языке помогут вам сгладить практически любые острые углы в сценарии.
Эти взгляды обыгрывались на экране не только с помощью клишированных мерзавцев с их ядами и страстями, но и в более безобидных моментах. Возьмите мюзикл «Гонолулу» (1939) студии MGM. По сюжету исполнительница чечетки Элинор Пауэлл отправляется на Гавайи, в то время очень популярное у американских туристов место. В одной из сцен местные жители встречают ее невероятным танцем. Она благодарно улыбается, потом поднимается на сцену и перетанцовывает их, исполняя «продвинутый» вариант их движений. Неужели она не могла просто поблагодарить их за танец? Видите ли, Гонолулу было туристическим шоу. С цветочными гирляндами и прочими атрибутами. Colony в форме парфюма точно так же симулировал веселье (или его имитацию) от пребывания в далеких уголках, от осмотра избранных красот и легкого соприкосновения с реальностями страны, а также приятного времяпрепровождения у бассейна.
AlponaCaron, 1939Парфюм для лыжного курорта
Несмотря на приближение войны Европу и США охватила спортивная мания, сохранившаяся до сих пор. Этот вид спорта у некоторых вызывает восторг, у других разочарование или зависть. Это лыжи.
Лыжные курорты только-только начали устанавливать подъемники, осознав наконец, что людям нравится мчаться вниз с горы, но перспектива снова и снова подниматься на вершину не вызывает у них восторга. Лыжи стали доступны всем, у кого было хотя бы немного денег, экипировка и смелость. «Лыжная мода» была массовой, и помимо предсказуемого образа тирольской девушки у дизайнеров, включая Лелонга, Скьяпарелли и Пату, появилась восхитительная возможность выпускать экспериментальные линейки одежды, каждый день одевая женщин в брюки и разрабатывая утилитарный шик. Хотя для нас некоторые из нарядов 1930-х годов граничат с шиком тюремным.
Как только катание на лыжах, увлекавшее около пятисот тысяч американцев, стало приносить большие деньги, находчивые предприниматели начали применять к горным склонам ту же философию, которая превратила круизные лайнеры в плавучие дворцы. Европейские Альпы были уже колонизированы. Но американские горы, где никто не жил, стали гигантским полем для экспериментов с изысканным стилем жизни в духе высокогорья.
Самым престижным курортом считалась Солнечная долина в Айдахо, «открытая» австрийским графом Феликсом Шаффготсхом, неугомонным наследником банкиров и, как потом выяснилось, преданным сторонником нацизма. Кто-то из друзей попросил его найти идеальный эквивалент Альп в Северной Америке. Кетчум в Солнечной долине превратился из тихого городка с сотней жителей в сверкающий рай, в котором можно было не только заниматься спортом, но и ужинать, выпивать и играть в азартные игры. Знаменитости во главе с Эрнестом Хемингуэем, за которым последовали Кларк Гейбл, Ингрид Бергман и Гэри Купер, вскоре слетелись сюда ради зимнего веселья. На лыжных курортах звезды становятся более доступными, их можно сфотографировать с лыжными палками в руках. Может быть, их сияние приглушает холодный воздух, или они чувствуют себя более защищенными в плотном коконе лыжного костюма, но они готовы принимать новые позы и не возражают против глупых подписей под снимками (это правило применимо и к членам королевских семей). Шумное веселье и атмосфера релаксации в Солнечной долине, запечатленные на фото, мгновенно сделали этому курорту рекламу.
Солнечная долина даже вдохновила Голливуд на создание мюзикла «Серенада Солнечной долины» (1941), в котором курорт предстал в виде утопического пантеистического мира, где толпы организованных, готовых сотрудничать людей рассекают на санях или бродят в теплых сапогах по снегу, словно работяги-муравьи, участвующие в крупном проекте. В этом и есть изюминка лыж. Они кажутся активными, и мы забываем о том, что они предполагают опасный спуск с горы.
Парфюм Colony Жана Пату был парфюмом-постером для тропиков, поэтому требовался парфюм-антитеза для катания на лыжах. В конце концов, что это за тренд, если у вас нет парфюма, чтобы следовать этому тренду? И таким парфюмом стал Alpona от Caron. Утверждают, что этот горько-сладкий аромат стал последней громкой премьерой перед началом Второй мировой войны. Alpona был ароматом французских Альп, выпущенным в разгар лыжной лихорадки этого десятилетия. Он был основан на новаторском сочетании цветочных нот и грейпфрута, чтобы придать ему необходимую высокогорную бодрость. Alpona пахнет оптимизмом, если можно употребить это понятие. Хотя создатель аромата, основатель Caron еврей Эрнест Дальтрофф только что бежал из Парижа в Соединенные Штаты ради безопасности.
Производство во Франции осталось под присмотром Фелиси Ванпуй. Европейский по названию парфюм Alpona, и это было внове, вышел вместе с двумя другими новинками от Caron, чтобы поразить всех на Всемирной ярмарке в Нью-Йорке в 1939–1940 годах. В центре внимания оказались американские покупательницы, и это было первым признаком больших перемен в парфюмерной индустрии в 1940-е годы и перемещения центра влияния из Парижа на Восточное побережье США. В последующие годы у американского среднего класса еще будут деньги, чтобы потратить их на предметы роскоши, чего не скажешь о покупателях-европейцах.
Alpona, возможно, намекает на вершины, но обстоятельства оказались провальными. Дальтрофф, силы которого были подорваны лишениями эмиграции, умер вскоре после выхода парфюма. Графа Феликса убили в России, когда он сражался в частях Ваффен-СС. Парфюм Alpona стал лебединой песней Дальтроффа, причем относительно малоизвестной по сравнению с его бестселлерами Tabac Blond и Narcisse Noir, но он все равно остается шедевром.
Непокорные сороковые1940–1949
Когда идет мировая война, когда миллионами исчисляется количество убитых и раненых, духи – это последняя из наших забот. Даже подробный отчет о судьбе парфюмов в такое трагическое время, как 1939–1945 годы, кажется неблагодарным трудом. Но все же представлю этот отчет хотя бы ради того, чтобы вспомнить о том, как народ Великобритании сплотился вокруг столь малого количества вещей – палатки Андерсона, бекона с черного рынка и необходимости «рыть ради победы». Изучая военную историю парфюмов, мы обязательно найдем, что рассказать о жизни людей в то десятилетие.
«Давайте будем практичными», «берегите» и «дорожите даже последней каплей». Такие советы давала фирма Yardley своим клиентам в рекламе в военные годы, поощряя их обходиться последними капельками парфюма. Странно видеть, как бренд рекомендует не покупать и пытается умерить спрос. Когда это читаешь, создается впечатление, что некоторые женщины и владельцы магазинов придерживались большевистского подхода к нехватке товаров. «Помните, пожалуйста, что дефицит – это не его вина» – гласило объявление над головой продавца. И большими буквами: «Хватит надолго, если вы будете экономить при использовании». Многие парфюмерные дома превратились из вредных сестер, уговаривающих покупать, в разумных матрон, выступающих против излишеств и проповедующих ограничения.
Большинство парижских домов моды, откуда родом были многие парфюмы, на время оккупации закрылись. Люсьен Лелонг, знаменитый своими духами 1930-х годов, пытался убедить нацистов не перевозить всю модную индустрию в Берлин. Те, кто умудрился создавать новые парфюмы в Европе, в частности Rochas со своим ароматом Femme, впоследствии приобрели статус легенды, сумев сохранить мастерство во время оккупации. Парфюмы от Christian Dior и Nina Ricci – Miss Dior и L’Air du Temps – выпущенные после войны, стали символом надежды и возрождения.
Парфюмерная промышленность каким-то образом ухитрялась держаться на плаву, хотя парфюмерам и приходилось распродавать старые запасы, когда производство остановилось, или заменять натуральные компоненты, редкие и ставшие недоступными из-за войны, синтетической альтернативой, чтобы парфюмы можно было создать, не выходя из лаборатории. Больше всего парфюма выпускали в Америке, вдали от театра боевых действий, где спрос был высоким, а налоги от продажи средств для красоты стали приятным дополнением к национальным финансовым резервам. Перед войной Франция была непревзойденным центром влияния в сфере парфюмерии, но в военные годы, когда большинство духов имели английские названия, центр влияния начал перемещаться. Многие из этих ароматов были престижными и не уступали французским аналогам. После войны появилась новая щекастая бригада парфюмеров, жаждущих принять участие в золотой лихорадке и восполнить пробелы в поставках. Мы более подробно познакомимся с двумя из них, когда углубимся в историю парфюма Black Satin.
В 1940-х годах, в атмосфере тотального дефицита, парфюм начал исполнять более мечтательную мелодию. Возможно, потому, что запах – это самый быстрый способ для отсутствующих и потерянных напомнить о себе. Как аромат парфюма Gardenia, оставшийся на подушке в песне These Foolish Things, запах может создать иллюзию присутствия человека. Аромат как сентиментальное воспоминание становится зловещим в «Ребекке» (1938), романе-бестселлере, психологическом триллере Дафны Дю Морье. (В 1940 году его экранизировал Хичкок.) Миссис де Уинтер, вторую жену Макса де Уинтера, преследует ощущение, будто покойная жена ее мужа, Ребекка, не исчезла. История постепенно набирает обороты, подбираясь к пугающему крещендо. Женщина находит мятую, словно ее только что сняли, ночную рубашку Ребекки и ее носовой платок со следами губной помады, источающие аромат азалий.
Запах Ребекки преследует ее, и экономка миссис Дэнверс пугает им свою новую хозяйку, появлению которой она совершенно не рада. В одной из сцен экономка держит в руках платье и замечает: «Аромат еще совсем свежий, верно? Можно подумать, что она только что сняла его». С помощью парфюма Ребекка встает между новой миссис де Уинтер и Максимом, превращаясь в зловещий призрак: «Ее шаги звучали в коридорах, ее запах задержался на лестнице».